Ярема

Вот чья жизнь по-настоящему была невыносима. Хоть Ярема родился крестьянином и должен был с измальства привыкнуть к тяжелому труду, рабство на галере оказалось для него непосильной ношей. Не то, чтобы он был слаб или болен. Просто душевная стойкость в нем отсутствовала напрочь. Когда все гребли, он старался почти не налегать на весло, только изображая, что прилагает усилия.

Это не могло остаться незамеченным. Его сосед по скамье однажды во время отдыха наклонился к самому уху Яремы и доходчиво объяснил, что если тот не будет грести — то он его попросту придушит своими руками. Пришлось Яреме работать в полную силу. Впрочем, к его радости, грозный товарищ по несчастью вскоре умер от какой-то болезни и был выброшен за борт, так же как и еще один из гребцов, прикованных к веслу. На место умерших привели русича и болгарина. Поначалу Ярема обрадовался соотечественнику, но тот держался отстраненно, словно не считал Ярему ровней. На все вопросы о том, кто он такой и как сюда попал, совсем не отвечал или отвечал уклончиво. Ярема уже видел таких, изображающих, что они здесь случайно.

Ничего, посмотрим, насколько тебя хватит. Скоро ты смиришься со своим рабским положением и будешь выпрашивать лишнюю плошку супа.

Однако прошла неделя, за ней другая. Странный русич не спешил менять своего поведения. Он греб вместе со всеми, не пытаясь возложить на других часть своей работы, хотя Ярема видел, как ему трудно с непривычки. Русич не жаловался, не вскрикивал, когда получал удар плети надсмотрщика. Он казался потерянным и погруженным в себя.

Любопытство Яремы только усилилось, когда однажды ночью у него состоялся разговор с болгарином.

Русич уже забылся в беспокойном сне, а Радомир с большим трудом пристраивался поудобнее — после сегодняшнего хода на веслах ему казалось, что у него болит все тело. Он никак не мог выбрать такую позу, чтобы не чувствовать ноющей боли, не дающей ему уснуть.

Пользуясь этим, Ярема решился, наконец, расспросить болгарина о его соседе ведь они пришли на корабль в одно время.

— Эй, Радомир, ты знаешь кто он? — начал он, показав на спящего.

— Нет, — удивленно ответил болгарин. Он не ожидал, что Ярема может спросить его о русском.

— Как же так? — в свою очередь удивился Ярема. Вас же привели на корабль в одной партии рабов.

Болгарин был изумлен, что русич ему не верит.

— Это истина, но до этого мы не были вместе.

— Как это? — воскликнул русич.

Радомир с испугом оглянулся — последние слова Ярема произнес слишком громко. Потом наклонился к самому уху соседа.

— Очень просто. Его всю дорогу везли отдельно. Связанного, под охраной, но верхом, а нас пешком гнали. Говорили, что он — личный пленник важного татарина, ехавшего с нами. Еще слышал, что он служил у русского князя и попал в плен.

Лицо Яремы приобрело вдохновенное выражение, он со значением произнес.

— Вот потому и нас защитить не могут, что сами себя не уберегут, горе-вояки!

В этот момент Яреме так стало себя жаль… Считая себя простым человеком, но совершенно необходимым (куда княжеству без землепашцев!), он не любил все из ряда вон выходящее. И все же этот русич его заинтересовал.

— А что же знатный татарин его к нам, на галеру, а? Если он такой ценный пленник?

— Не ведаю, однако все это неспроста. Сам видел, как они разговаривали пред тем, как русича увели.

— О чем говорили-то?

— Я не слышал. Видел, что татарин уехал недовольным. Причем ваш, хоть в лохмотьях и закованный, а разговаривал с ним на равных.

— Тем хуже для него.

— Почему?

— Трудно ему будет свыкнуться с мыслью, что он здесь всего лишь раб.

Странный соотечественник нравился Яреме все меньше, точнее совсем не нравился. Сначала его показное высокомерие, а теперь выясняется, что он в какой-то мере ровня ордынскому aгe. Сейчас Ярема не мог разгадать эту загадку, поэтому отложил ее на потом. Тем более, что разговор еще не был окончен.

Радомир явно хотел сказать что-то еще. Он смущенно замолчал, а потом, словно решившись, произнес:

— А как ты думаешь, можно отсюда сбежать?

Ярема вздрогнул.

— Тише! Кто-нибудь может услышать и тогда нам обоим конец! Нет, конечно, но кое-что можно придумать. Держись меня. И не пропадешь.

Он почувствовал странное удовлетворение оттого, что, как ему показалось, взял под свою защиту этого юношу.

— Хорошо, — нерешительно произнес молодой болгарин.

— Не пожалеешь, — подумав, добавил Ярема.

Сегодня гребли долго.

Все устали сверх всякой меры. Каждый взмах весла давался с огромным усилием, гребцы с трудом хватали глоток воздуха. Но Георгий продолжал грести. Не думая ни о чем. Через силу. Снова подойдя к барьеру, когда терпение и стойкость исчерпаны. Но еще не перейдя его.

Рядом греб Радомир. Чуть дальше трудился Ярема. Болгарин выглядел плохо. Усталость брала свое, да и не только. Георгию казалось, что его точит какая-то хворь. Он почти не налегал на весло.

Как ни трудно приходилось самому сотнику, тот постоянно оборачивался, чтобы посмотреть на Радомира. Болгарин еле двигался. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

— Что с тобой? — спросил Георгий.

— Не знаю, — еле слышно ответил Радомир.

— Не греби, побереги силы, просто делай вид, — тихо произнес сотник.

— А как же вы?

— Справимся.

Радомир на минуту замолчал.

— Знаешь, я, наверное, скоро умру, — вдруг сказал он.

Георгий гневно обернулся.

— Брось это. Ты просто устал. Скоро отдохнем.

Сам он наваливался на весло, сжав зубы. Оно стало слишком тяжелым. Сарацин рядом тоже трудился из последних сил, но все равно молча и упрямо треб.

— Да зачем он нам сдался, — вступил в разговор Ярема, — из-за него нам станет тяжелее. Пусть заменят на другого раба.

— Заткнись и греби, — зло бросил сотник.

Ярема насупился, но снова навалился на весло. Если бы он и сейчас только продолжал делать вид, что гребет, Георгий по удвоившейся тяжести весла догадался бы, что тот жульничает.

Но вот раздался долгожданный свисток и изнуренные долгой работой рабы отпустили весла.

Болгарин почти без сознания навалился на весло.

— Радомир, что ты? Ответь мне! — стал его трясти сотник.

Юноша поднял голову и посмотрел на Георгия мутными глазами.

— Не выдавайте меня, — тихо сказал он, — не хочу в трюм. Я там точно умру.

— Не бойся, не выдадим.

Георгий невольно отметил недовольный взгляд Яремы. Тот явно не собирался покрывать больного товарища.

— Отдыхай, — добавил сотник.

Радомир посмотрел прямо в глаза Георгию.

— Я больше не могу здесь. Давай сбежим вместе?

Сотник быстро оглянулся. К счастью их разговор кроме Яремы никто не слышал.

— Не стоит сейчас этого делать, — отрывисто произнес он, — и тем более громко об этом разговаривать.

Лицо Радомира в отчаянии исказилось.

— Тогда мне конец, — прошептал он.

На следующее утро снова шли на веслах. Болгарину хуже не стало, но грести в полную силу он еще не мог.

Снова Георгий изо всех сил налегал на весло. Слева по-прежнему слышалось недовольное бурчание Яремы.

Вдоль рядов прохаживался надсмотрщик. Скользящим взглядом он окидывал гребцов. Они сегодня почему-то мало его занимали. То и дело взгляд надсмотрщика обращался к лестнице, как будто он кого-то ждал.

Тем временем Радомир изо всех сил пытался грести наравне со всеми. Правда, получалось не очень. То и дело стон срывался с его губ.

— Перестань, ты убьешь себя, — сердито прошептал Георгий.

— Я не хочу в трюм, — упрямо прошептал в ответ болгарин.

— Не греби сегодня в полную силу, справимся без тебя.

— Я не могу…

— Снова-здорово! А ну, прекрати себя уродовать! Тебе нужно отдохнуть.

— Всем нужно отдохнуть, — раздался голос слева. Это Ярема снова выражал свое недовольство.

— Замолчи, ты же видишь, он надорвался в последний раз.

— А чем он лучше остальных? Все здесь валятся с ног…

Лицо Георгия приобрело такое выражение, что Ярема осекся на полуслове.

— Ты сейчас же замолчишь и перестанешь привлекать к нам внимание…

— А то что? — нарочно громко спросил Ярема.

— Я заставлю тебя замолчать…

Неизвестно, привел ли бы сотник свою угрозу в исполнение или нет. Надсмотрщик все-таки обратил внимание на то, что между рабами что-то происходит и быстро направился в их сторону.

— Что такое? — спросил он у Яремы, коверкая русские слова.

— Ничего! — быстро ответил Георгий, опустив глаза.

— Не тебя спрашиваю!

Ярема сделал честное лицо и с нотой сожаления в голосе пролепетал.

— Болгарин совсем не гребет. Заболел видать. А мы и так из сил выбиваемся.

Георгий низко опустил голову, чтобы не было видно выражения его лица. Он кусал губы от бессилия.

— Это так? — спросил надсмотрщик у Радомира.

Тот съежился под его взглядом.

— Со мной все в порядке, — еле слышно ответил он.

— Я тоже так думаю, просто ты не хочешь работать как надо. Все вы ленивые собаки.

Надсмотрщик, размахнувшись, огрел плетью сначала не ожидавшего этого Ярему, а потом стал наносить удары Радомиру. Тот только вздрагивал.

Сотник колебался меньше секунды. Он обернулся к надсмотрщику и шагнул, насколько позволяла цепь, между ним и болгарином.