Татьяна Бурцева

У порога грозы

Воистину не покорился и никогда, никому не покорится сто лет тому назад покоренный русский народ!

Никогда! Никому!

М.А. Рапов. «Зори над Русью»

Георгий

Два русича сражались друг с другом.

В каждом ударе было неистовое желание убить противника. Решимость идти до конца. Не уступить ни в чем.

Нет, они не были врагами. Напротив, этих двух русичей связывала самая искренняя дружба. Не раз за последние несколько месяцев они сражались плечом к плечу, прикрывая друг друга щитом от вражеских стрел. Заслоняя от меча и копья. Русичи без колебаний пожертвовали бы своими жизнями. И все же…

В этот раз они бились друг с другом насмерть.

Чуть в стороне наблюдал за боем их злейший враг. Это он придумал чудовищный поединок, на который взирал с презрительным спокойствием, он заставил верных русичей желать смерти друг другу… он приказал приготовить «награду», что ждала победителя.

Смолистый ствол молодой сосны, заостренный с одной стороны лежал на земле, притягивая взгляд своим белым острием и вызывая приступ тошноты каждый раз, как взгляд касался его.

Один из русичей был явно опытнее и сильнее, но, как видно, не решался воспользоваться преимуществом. Промедление начинало раздражать наблюдавшего за боем. От нетерпения он начал стучать по руке кольчужной рукавицей.

Вдруг словно вздох пронесся по рядам воинов, что окружали место поединка.

Один из русичей упал, не выдержав натиска противника. Второй занес над ним саблю, но на мгновение промедлил нанести удар.

Непокрытая голова была склонена. Взмокшие волосы свернулись кольцами. Глаза застили жгучие слезы.

— Прости меня! — раздалось в гнетущей тишине.

Как будто замерший, клинок пошел вниз.

— Нет!

Снова по рядам пронесся вздох — лежащий русич неимоверным усилием отвел удар. Через несколько мгновений он уже был на ногах. Его грудь вздымалась, как будто ему не хватало воздуха. Лицо горело от волнения.

— Я тебе не позволю! — вскричал он. — Я и так твой должник!

— Ты не сможешь меня победить, — крикнул первый русич, вновь наступая. В его голосе звучали решимость и боль.

В долю мгновения ему вспомнилось, как он учил друга разным премудростям сабельного поединка.

Ученик не осилит своего наставника.

А это значит, что рано или поздно придется нанести последний удар. Прервать молодую, полную сил жизнь. Не от злобы и гнева, но из любви, больше которой нет. И сострадания.

А потом погибнуть самому на радость врагам, страшно, даровав другому воину легкую смерть от своего клинка.

— Прости меня! — крикнул русич, вновь идя в наступление.

Он сознавал, что на этот раз ему уже не позволят отвести клинок.

Неужто пришла бесславная погибель? Неужто врагу тешиться?

Господи, помилуй!!!

Рука добела сжала рукоятку меча.

Да будет воля Твоя!!!


* * *

Темно было, хоть глаз выколи.

Анджей пробирался по ночному лесу со всей возможной осторожностью. На душе было очень и очень неспокойно. Во-первых, он отважился на то, что другим не грезилось даже в самых смелых мечтах. Да и сам он, если задуматься, еще полчаса назад не знал, что решится пойти в укрепленный вражеский стан. Во-вторых — десятник нарушил приказ тысяцкого, за что его по голове не погладят, скорее, оторвут оную, если это раньше не сделает враг.

Мысли о тысяцком навели Анджея на грустные размышления. Тот был всего на пять лет старше Анджея, но уже стал для дружинников личностью, по меньшей мере, легендарной. Под его началом хотели служить многие, поэтому десятник сильно рисковал, проявив своеволие. Оправданием ему мог послужить только успех его отчаянной выходки. А в успехе он как раз все больше сомневался.

Анджей неплохо ориентировался в лесу. Днем он здесь был вместе с разведчиками, однако ночью все могло измениться. Как в подтверждение этих мыслей, десятник услышал приглушенные листвой голоса — впереди был разъезд. Он метнулся в тень раньше, чем всадники выехали на тропинку, и с неудовольствием стал рассматривать их.

Ночью у них охрана посерьезнее, чем днем.

Два литвина не спеша проехали мимо. Анджей беззлобно усмехнулся.

Езжайте своей дорогой, мне сейчас переполох ни к чему.

Следующая мысль была о том, когда же они повернут обратно, но десятник ее отогнал. Он успеет добраться до кромки леса раньше.


Последние редкие сосенки и перед Анджеем открылась картина седого от туманной дымки луга, залитого светом луны. Ему предстояло пересечь и его. Но как? Часовые наверняка не дремлют.

Анджей горько вздохнул.

Все больше ползком…

Не любил он такой способ передвижения. Как тут же выяснилось, не зря.


Черенки скошенной травы проникали сквозь кольца кольчуги и больно кололи живот, так что десятник с трудом сдерживался, чтобы не произнести вслух то, что вертелось на языке. Анджей медленно полз через луг, стараясь слиться с темнотой, но луна как назло вышла из-за туч, грозя сорвать все его планы.

Луг вплотную подходил к воде, из-за чего над землей и стояла спасительная дымка. На другом берегу небольшой речушки, на подъеме располагался стан литовцев. Укрепления были возведены вокруг каменной башни — донжона. Туда и предстояло проникнуть Анджею.

Башня сейчас ему напоминала застывшего великана. Он смотрел на возвышающийся в темноте силуэт, и холод пробирал его до костей. Где-то в глубине этого каменного мешка сейчас были русичи — дружинники, захваченные несколько дней назад в одной из стычек. Всего числом пять человек. Жаркая волна стыда снова прихлынула к лицу. Они были из его десятка.

Анджей считал, что он виноват в том, что их захватили: не смог вовремя заметить опасность и скомандовать отступление. В результате пятеро завязли в сече и не смогли отойти вместе со всеми. Даже сейчас он видел перед собой эту картину. Отчаяние в глазах своих воев… и укор. Или ему это просто показалось… Даже если так, десятнику было не легче.

Тысяцкий ему ничего не сказал, но Анджей видел, что он был недоволен. Тому, в бытность свою десятником, а потом сотником, не раз доводилось без потерь выводить своих воев из засад, и от других он ждал того же.

Подобраться удалось достаточно близко к лагерю. Речушка в это время года была довольно мелкой.

Как Анджей и надеялся, часовых с этой стороны не было. Это принесло хоть какое-то облегчение.

Дело в том, что один из селян, пришедших в их лагерь, сообщил, что этой ночью охрана со стороны реки будет снята. Тысяцкий долго сомневался, принимая нелегкое для себя решение, но ночью нападать не стал, опасаясь ловушки. Анджей где-то в глубине души был с ним согласен, но не мог упустить такую возможность. Рассудив, что в случае неудачи пострадает только он, десятник решился на отчаянную вылазку. В дружине рассказывали, как сотник их тысячи Семен, будучи в Орде, в одиночку выкрал из стана неприятеля своего друга — Михаила. А ведь тогда на успех тоже никто не надеялся…

Ползком пробираться было нелегко. Анджей уже устал с непривычки. Да еще сердце бешено стучало от нетерпения. Хотелось вскочить и с криком броситься на врага, но Анджей не мог. Только сохраняя тишину, он мог подобраться близко к башне.

Ух!

Анджей, еле переведя дыхание, опустил голову на руки — прямо из-под локтя выскочила мышь-полевка. Зверек, затаившись, ждал до последнего, но все равно был вынужден в ужасе покинуть свое укрытие.

Десятник про себя усмехнулся.

Так и я, как эта мышь. Сердце стучит, душу царапает страх. Не терпится вскочить и побежать.

Анджей сжал руки в кулаки, чтобы хоть как-то успокоиться.

Не время мне как мышь бояться.


Первые укрепления уже остались за спиной. Лагерь спал, чему десятник был искренне рад. У него даже затеплилась надежда, что все может обернуться не так плохо.

Впереди был вал. Анджей, пригнувшись, вскарабкался на него и быстро спустился. Взгляд успел выхватить открытую площадку перед донжоном — он направлялся именно туда. Только как пересечь ее?

Десятника все же настораживало то, что в лагере он не встретил ни одного часового. Тот словно вымер. Анджея так и подмывало повернуть назад, но какое-то внутреннее упорство не давало ему этого сделать.

Вот, наконец, он укрылся в тени телеги на краю освещенной луной площадки перед башней. Лишь секунда понадобилась, чтобы оглядеться. Вокруг никого не было. Вдали он наконец различил стоящих на посту литвинов.

Не раздумывая, Анджей бросился через залитый лунным светом двор. Если бы он дал себе время рассуждать, то, возможно, не решился бы оставить свое укрытие.

Уже на бегу Анджей заметил тени, появившиеся, словно из ниоткуда. Сердце сжалось. Десятник, охваченный отчаянием, застыл, не добежав до ворот всего несколько шагов. Все его нехорошие предчувствия оправдались. Тени взяли его в полукруг. Один за другим вспыхнули факелы, выхватив из темноты фигуры воинов, их держащих. Во рту стало горько.

Как же ты был прав, тысяцкий!


Он оказался посреди освещенного места в окружении не менее полутора десятка вооруженных людей. В первые мгновения русич ничего не мог различить — свет причинял боль глазам, привыкшим к темноте. Однако это не помешало Анджею выхватить меч и выставить его перед собой. Сдаваться на милость победителей он не собирался.