Я приходила в детсад вся побитая, моя мать даже хвасталась, что это она меня сама избила и говорила, что это за то, что я ее вывела. В детском саду воспитательница била меня об стену головой и вообще любила бить детей головой об голову так, что темнело в глазах.
В школе у меня спрашивали дети, когда я переодевалась на физ-ру, почему черная спина, я отвечала, что избила меня мать. Все удивлялись: и дети, и учительница, но никто не принимал никаких мер!!! Я радовалась, когда мы находились при людях, так сказать, при свидетелях, тогда меня хотя бы не били… Но дома… дома меня всегда ждала расплата с матами и побоями. У меня был отчим, но недолго… он все это наблюдал. Соседи слышали, но никто и никогда не говорил ни слова…
А училась я в обыкновенной советской школе, ходила в обыкновенный детский сад. Жили мы в обыкновенной квартире с соседями и другими людьми.
Маленькая, я рассказывала бабушке своей по папе. Но она была очень больная и старенькая, только плакала и жалела меня. Называла котиком и умерла, когда мне было мало лет, я ее не помню практически… Я сейчас сама мучаюсь вопросом, почему никто и никогда даже не делал замечание моей матери??? Сейчас я, например, делаю замечание, если вижу, когда обижают детей… я не равнодушна».
Почему девочку никто не защитил? Ведь мать истязала ее каждый день. Избиение никого не волновало? Возможно, мать запугала всех вокруг. А с другой стороны, в те времена и воспитатели, и учителя позволяли себе поднимать руку на детей. Например, в моей школе учительница физкультуры могла пнуть хулигана, и ей ничего не было. Или учительница пения могла ударить линейкой по лбу или по рукам нерадивого ученика. Никто не возмущался. Видимо, это была такая норма и в то же время круговая порука — «вы на нас не жалуйтесь, а мы вас не будем сажать и будем воспитывать детей по одним и тем же принципам». Так сказать, преемственность семьи и школы.
Но и сейчас, при том, что осознанность общества повысилась и права ребенка защищаются, все равно тираны-родители бьют детей, и бьют жестоко. И мало кто в это вмешивается. Дети не могут найти защиты. Некоторые свидетели насилия боятся вмешиваться, чтобы ребенку не было еще хуже: его или дома еще раз изобьют, или ювенальная юстиция заберет из дома.
Другое объяснение этому феномену дает социальная психология. Это эффект прохожего: люди видят, что никто не реагирует на человека, нуждающегося в помощи, и тоже проходят мимо. Таковы правила группы — молчать и не ввязываться, но стоит хотя бы одному человеку нарушить правила и защитить ребенка, как все остальные последуют за ним.
Если вы живете в такой семье, видите, как бьют ребенка и ничего никому не говорите, вы поощряете жестокое обращение с детьми, и тираны распоясываются. С молчаливого согласия окружающих совершаются преступления против детей. Когда вы видите проявление жесткого отношения к детям даже на улице, не молчите, хотя бы что-то скажите матери, поддержите ребенка. Возможно, этот ребенок считает себя виноватым, а ваше участие покажет ему, что есть другие люди, которым он небезразличен, поймет, что он не виноват, а виновата мама. Можно сделать фото или видео такого поведения. Нарциссы больше всего боятся публичной огласки.
После того как я опубликовала на YouTube видео об Ирине, было очень много поддерживающих комментариев героине, например: «Сижу и просто слов не могу подобрать, таких теплых, чтобы героине стало капельку полегче, так ее жалко, эту маленькую девочку! Здоровья ей, сил, возвращения к себе и внутренней гармонии!»
Также из комментариев видно, что насилие над детьми, даже такое жестокое, достаточно распространено. Это не единичный случай, многие из вас были избиты, и довольно жестоко. И я вам очень сочувствую. Такого с детьми быть не должно. Бить беззащитных детей, которые полностью во власти своей матери, — это преступление. И вы были не виноваты в том, что мать вас била. Виновата она, независимо от вашего поведения.
Мать-монстр
«Меня в детстве били. В возрасте 5 лет была такая фантазия, что мои настоящие родители давно умерли, а в их коже сидят какие-то монстры-инопланетяне, и прямо так всерьез думала: “а вдруг правда?” При простукивании это вспомнилось».
Автор этой истории применял технику эмоциональной свободы (простукивание), которая позволяет освободиться от заряда травмы, что, в свою очередь, открывает доступ к более ранним забытым событиям.
Дети от 2 до 6 лет находятся на дооперациональной стадии развития, согласно классификации Пиаже, когда проявляется символическая функция мышления. То, что взрослые анализируют и классифицируют, подвергают логическому анализу, дети запечатлевают в образах. Фантазия дошкольников очень богатая, и иногда они путают реальность и воображение, а иногда воображение символизирует реальность. Например, агрессивные родители выступают в роли монстров, что отражает страх и неопределенность, в котором живет ребенок. Дошкольники очень точно находят образы плохим людям.
Иногда ужасные образы матери приходят в закодированном виде во сне. Например, многие мои клиенты, пережившие побои, с детства видели повторяющиеся сны про паука, который запутывает муху, или про фашистов, истязающих пленных, про бабу Ягу или убийц. Эти сны вызывают страх, ужас, панику и беспомощность и иногда преследуют долгие годы. Не все видят связь отрицательных героев с матерью. И это понятно. Ребенку запрещено злиться на мать, он отключается от реальных чувств и не может их выражать словами. Зато символы прорываются в сны, представляя истинную ситуацию. Я никогда не интерпретирую сны клиентов, глубоко не погружаюсь в психоанализ, вместо этого клиент прорабатывает детские сны по методу многократного проигрывания, как и любую другую травму. Это дает возможность осознавать, что герои снов вызывают те же чувства, что и мать в детстве. Так приходит осознание, что сны зашифровали мать в образе чудовища. Это способ ребенка сказать самому себе правду.
Мать хуже войны
«Когда началась война и взрывались бомбы и снаряды, мы были так напуганы и не знали, что делать. И всей семьей приехали к матери и сестре. Мы выезжали по “зеленому коридору”, взяв только документы и банковские карточки… это было 31 июля 2014-го, приехали ни живые и ни мертвые, никакущие… Мы приехали в деревню в домик, который нам подарили родственники, официально, мне и сестре. Я не претендовала на наследство… Я воспользовалась во время бомбежек… и жить там не собиралась. Хотела прийти в себя, пересидеть, а потом уже решить, куда двигаться дальше…
До войны отношения были сносными, я давала им деньги, мать отпускала колкости, но это было терпимо. Видя меня полностью обессиленной, затравленной, испуганной войной и ужасными обстоятельствами, независимыми от меня… мои мать и сестра показали свое лицо.
Это было что-то. Сначала они любопытствовали, что да как там в городе… потом через пару дней началась экзекуция!!! Маманя и сестра напали на меня, как две ведьмы!!! ненависть их переполняла через край… “Что, БОГАЧКА!!! Теперь ты не БОГАЧКА! Все твое добро там разбомбят!!! Вот иди и купи себе ложку, полотенце!!!” и все такое. Мне было страшно!!!
И тут мне вспомнилось все мое детство. Да, всякий раз, когда я хотела умереть после очередного избиения и проклятий. В детстве я писала письма матери, живя с ней под одной крышей. Да, я помню. Писала и умоляла ее поговорить со мной, не бить меня, понять… писала дневники… ох, и лупила она меня, когда нашла… Орала: “ШО ТЫ ТУТ МЭМУАРЫ СВОИ ПЫШЕШ?!” Да, так и было, удивительно вспоминать. Она рыскала в моих вещах. Ой, все, что она творила… не описать… можно диссертацию защитить по моему детскому здоровью. Как я выдержала все это???
Но я думала, а дулю тебе, дура. Я буду жить, долго-долго бороться и жить, но ведь это ненормально — бороться за жизнь. И тут во время войны я поняла, что никакие бомбы и снаряды не сравнятся с ударами и проклятиями матери.
Страшно осознавать УБОГОСТЬ этих людей… И меня охватывала невообразимая радость, что я выше, намного выше всего этого!!! И война сделала свое дело, через месяц мы вернулись домой и больше уже с матерью не встречались».
«Мать — надсмотрщик в концлагере», «мать-фашист», «мать-маньяк» — многие мои клиенты так говорят о жестокой матери. В данном случае образ матери как войны пришел не в детстве, а позже, при сравнении своего детства с настоящей войной. И как это страшно, что во время самой серьезной угрозы для жизни мама, которая должна быть островом безопасности, наоборот, более опасна, чем реальная война.
