Мать бьет сама и бьет руками отца
«Мне 10 лет, и я принесла из школы двойку. Я сижу в комнате ни жива ни мертва и слышу, как мать жалуется на меня отцу. Отец отмахивается: “Ну, подумаешь, потом исправит”, он хочет спокойно поесть, но мать повторяет и повторяет, и ее интонация все выше и выше: “Она совсем отбилась от рук, учителя жалуются. Тебя дома нет, она меня не слушается. Такими темпами она скоро на панель пойдет”. Отец раздражается: “Ты дашь мне поесть? замолчи”. Мать не унимается: “Ну, конечно, тебе все равно, что дочь растет двоечницей, только мне это надо, только я забочусь о ее воспитании. Я с ней вчера уроки делала, она ничего не хочет делать. Она ленивая и упрямая, а тебе все равно. Ты отец или нет?” Отец берет ремень и идет ко мне, бьет меня и кричит: “Сколько ты будешь нервы мотать матери? Почему ты не учишься, будешь еще двойки получать?” Отец закончил и со злостью говорит матери: “Ты довольна? Хорошо я воспитываю?”
Мать врала, что она со мной уроки делала. Она орала на меня, от этого я ничего не понимала. Она кричала: “Почему ты такая тупая?” Когда я ее просила объяснить, она начинала обзывать: “Тупица, дрянь, бестолочь” и давала подзатыльник. Я ничего не соображала и не могла читать, буквы прыгали перед глазами. Когда она успокаивалась, то говорила, что любит меня и делает для моего блага. И я верю маме, я ее люблю. Я должна верить и благодарить. Я верю в любой бред, чтобы выжить. У меня нет выбора, мне деться некуда».
Это история клиентки Ирины, которая демонстрирует, как появляется стокгольмский синдром, то есть теплые чувства к насильнику. Девочка любит жестокую маму, а потом вырастает, вступает в романтические отношения, подвергается насилию и тирании. Так же, как и в детстве, она не видит выхода, верит в любой бред, только чтобы уцелеть. Это инстинкт выживания, заложенный в детстве. Иначе никак, иначе будет еще хуже.
Мать орет, но это не работает, Ира ничего не понимает. Тогда мать настраивает отца, чтобы бить дочку уже не своими руками, а чужими. И это происходит регулярно.
Родители-тираны думают, что чем больше они бьют, тем быстрее ребенок одумается и начнет хорошо учиться, но добиваются противоположного эффекта. Насилие отбивает способность учиться. Согласно исследованиям, у детей, подвергающихся побоям, страдают те области мозга, которые отвечают за внимание, кратковременную и долговременную память, контроль действий, а также за эмоциональную регуляцию и мотивацию. Эти функции нарушаются, ребенок не может учиться. Фоном идут тревога и депрессия. Результатом насилия могут быть симптомы синдрома гиперактивности и дефицита внимания.
В процессе терапии по методу многократного проигрывания, прорабатывая эту ситуацию, Ирина говорит:
«У них есть право на мою жизнь, я себе не принадлежу (слезы). Жизненные силы меня покидают. У меня нет выбора. Меня, как скотину на поводке, ведут на заклание. Я совершенно беспомощна. Я отказываюсь от себя. Я никто. Мне жаль, что они меня не добивают до смерти. Я мечтаю умереть, я отсюда никогда не выберусь. Я могу уйти только на тот свет. Я хочу, чтобы меня добили. Пока жива, я не спасусь. Я молю о смерти».
Ребенок во власти своих мучителей, у него нет выхода, он не может ничего сделать, поэтому он отказывается от себя. Происходит диссоциация — отчуждение от себя, от своих чувств, своей личности, выход из реальности. Диссоциация, наряду со стокгольмским синдромом, — защитный механизм. Поскольку быть внутри себя невыносимо, быть в теле нестерпимо больно, то ребенок спасается путем выхода из своего тела и реальности: хочется уйти в мир иной. И надо ли говорить, что тут высок риск суицида? Дети, переживающие насилие, часто думают о смерти и видят смерть как спасение.
Что в этой ситуации делает мать? Ей надо добиться победы над дочкой любой ценой. Она манипулирует мужем, который не хочет бить девочку, она внушает ему чувство вины. В отношении дочки она использует триангуляцию — воздействие на человека при помощи третьего лица. Натравливает мужа на дочь.
«После порки мать кричит на отца: “Ты что, идиот, делаешь? Прибьешь ребенка!” Она уводит в комнату, обнимает, жалеет и осуждает этого зверя. Она моя спасительница!»
Мать — виртуоз многоходовых манипуляций, она сначала манипулирует отцом, чтобы он побил дочь, а потом обвиняет его в этом. Для дочери она теперь спасительница. Это триангуляция уже против отца: она жалеет ребенка, чтобы показать тирану всю его невероятную жестокость. Отец будет обвинен матерью в любом случае: и если побьет, и если не побьет. Он в крепком капкане манипуляций и, видимо, выбирает избиение, чтобы не слушать упреки жены весь вечер и чтобы это мучение быстрее закончилось. Он предпочитает мучить дочь, чтобы не мучиться самому.
В памяти девушки осталось воспоминание, как мать спасала ее от жестокого отца. Просто святая мать! Но в то же время мать подстрекала отца, жаловалась. У девушки когнитивный диссонанс. У жертв насилия часто события запоминаются как две параллельные истории, часто не связанные. В одной истории мать подстрекала, а в другой — защищала. Эти истории как бы не связаны между собой: вроде бы она помнит их, но не до конца верит. Так работает психика, чтобы решить когнитивный диссонанс. Она хочет оправдать мать и сама себе говорит: «Она моя спасительница».
И в итоге мать провернула хитрую комбинацию: побила дочку чужими руками, удовлетворила свою потребность в доминировании и садизме, а в глазах ребенка осталась спасительницей.
В терапии все детали ситуации четко вспомнились и встали в единый событийный ряд, закрылся гештальт. И теперь уже понятно, что мать действительно хотела избиений и страданий девочки. Мать специально настраивала отца, потом наслаждалась болью дочери, а в итоге все перевернула так, что виноват отец, а она тут ни при чем. Не только вышла сухой из воды, но и предстала в образе святой спасительницы. И девушка долгие годы маму так и воспринимала.
Каковы последствия такого воспитания?
У девушки была диссоциация в течение многих лет, ощущение нереальности, пограничное расстройство личности, зависимость от психоактивных веществ, расстройство пищевого поведения. Она несколько раз была жертвой изнасилования, личная жизнь была и остается неудачной.
Однако все это удалось преодолеть в процессе терапии и работы над собой при помощи техники эмоциональной свободы и других методов самопомощи. Такое сочетание терапии и самостоятельной работы дает самый лучший результат.
А вот еще один комментарий про натравливающую мать.
«Точно такая же история была со мной. Избивал меня отец до полусмерти под воздействием науськивания мамаши. Мы жили в частном доме, и я уходила в самый тихий угол к клеткам с кроликами, а там постоянно сидела и размышляла о своих похоронах. Потом начала убегать из дома, они меня разыскивали, я возвращалась — и снова избиение за побег. Один раз был такой случай: я в куртке уснула за своим письменным столом, мать меня не заметила, но увидела, что нет куртки на вешалке, и они с отцом пошли меня искать, пришли и увидели меня в куртке за столом и избили меня за то, что я убежала без спроса и допоздна где-то “шаталась”. В дальнейшем я старалась долго не приходить домой, бабушка меня называла попитхатныцей (это украинское наречие), то есть по чужим домам прибивалась. Я уже взрослый человек, у меня двое детей, и старшую дочь я несколько раз тоже побила, она мне до сих пор это не может простить. Впоследствии я поняла свою ошибку, с сыном такого уже не было, но с дочерью отношения сложные. А ударила я ее тоже под воздействием своей мамаши. Как я ее ненавижу, вернуть бы все обратно, сбежала бы и не вернулась бы никогда, мужества и сил не хватило на это… А сейчас меня мучает синдром раздраженного кишечника и рвоты на почве стресса. как только какая-то волнительная ситуация или что-то подобное — и начинается рвота или расстройство желудка. Ужас, никакие лекарства не помогают».
Здесь последствие побоев проявляются в таком же отношении к своим детям. Когда вы не осознали, что с вами сделали, вы по умолчанию становитесь тиранами и передаете эстафетную палочку насилия следующим поколениям. Хорошо, что автор этого комментария осознала свою ошибку. Еще одно последствие — это психосоматические болезни. Наиболее часто у жертв насилия в детстве встречаются проблемы с ЖКТ. Однако я хочу напомнить пострадавшим от жесткого насилия в детстве: не отчаивайтесь. Выход есть. Освободиться от груза травмы можно и можно стать счастливыми и здоровыми.
Мальчик на гречке
А если мать не бьет и не подстрекает, а молчит, когда бьют ее ребенка? Как тогда? Несет ли она ответственность за насилие?
Это реальная история, которая случилась в 2019 году в Омске и была освещена во всех медиа. История о Паше Юмашеве, мальчике на гречке. Отчим Паши, Сергей Казаков, ставил его на гречку на несколько часов, при этом бил его, не разрешая держаться даже за стенку. Надо было стоять ровно и прямо, чтобы гречка больнее впивалась в колени. Алина, родная мать Паши, молчала и ничего не говорила. Гречка вросла в кожу, и мальчику делали операцию под общим наркозом, чтобы очистить колени.
Кто такой Сергей Казаков? Программист, довольно состоятельный мужчина, он жил в этой новой семье 2 года. И никто из соседей не догадывался о том, что происходит за закрытыми дверями. Сергей выглядел очень спокойным и презентабельным. Оказалось, что в прошлом браке Сергей бил жену и она ушла от него к родителям. Родители женщины даже не верили своей дочке — настолько он казался им положительным.
Конец ознакомительного фрагмента
