В глазах у Ольги блестели слезы.
«Надо срочно идти домой, — думала Женька, — иначе сестра отправится на розыски вместе с милицией. Хорошего из такого дела выйдет мало, опять будет крик и ссора. Жаль, времени придумать сносное объяснение у нее попросту нет!
Вывалить Ольге все — одним махом? Нет, так нельзя — был бы отец — он бы понял. А Ольга — что? Одно название „старшая сестра“, а присмотреться — такая же девчонка, как Женька, только с паспортом. Она ни за что не поймет!
Значит, надо рассказывать как можно дольше, тогда не придется сразу сознаваться. Человека надо сперва подготовить, а уж потом сознаваться про забытые библиотечные книги, потерянный ключ и неотправленную телеграмму».
Женька отодвинула нагретую солнцем доску, незаметно выскользнула из-за забора, втянула голову в плечи, подкралась к сестре, прижалась к ее спине и жалобно пролепетала:
— Оля… Оля — ты ругаться не будешь?
Девушка вздрогнула от неожиданности, оглянулась и оглядела младшую сестру — живую и здоровую. Ольга сразу насупилась, схватила младшую за плечо и потащила с улицы на дачную веранду:
— Буду!
— Ну ругайся, — согласилась Женя и позволила сестре отвести себя на веранду. — Оля, ты только бровями не дергай и не плачь, пожалуйста! Плакать я и сама умею…
Ольга побледнела и оперлась рукой о столешницу:
— Что стряслось?
— Ты не думай — ничего страшного… Просто такой, знаешь, случай… Странное, непредвиденное происшествие…
Женька, не умолкая ни на секунду, налила в стакан чая и откусила пряник — значит, с младшей все в порядке. У Ольги отлегло от сердца, но виду она не показала, а стала строго отчитывать сестру:
— Мы тебя прождали на станции целый вечер!
— Кто мы?
Ольга смешалась — не сестрино это дело, с кем она знакомится и ходит в кино.
— Мы — значит, люди. Тут такое творится — милиция с ног сбивается! А ты шатаешься неизвестно где! Женя, я волновалась! Ты отправила телеграмму? Где книги? Расскажи все толком. Почему ты не приехала вчера?
— Я приехала вчера. Только как-то все не заладилось. Иду со станции — вижу, девочка ходит по улице… Беспризорная!
— Евгения! В советской стране нет беспризорных детей! Прекрати выдумывать!
— Да я правду говорю! Иду я со станции, а мне навстречу товарищ в полосатом костюме. Я ему здрасте — и он мне здрасте. Я ему — как пройти на Зеленую улицу? А он мне говорит — так мы соседи! Наверное, твою сестру зовут Ольга?
Ольга вспыхнула, — ну конечно, он знал, знал, как ее зовут!
— А ты что?
— Я? Отвечаю — нет у меня никакой сестры!
— ЧТО? — ужаснулась Ольга. — Как ты могла? Нельзя врать взрослым!
— Но ты же сама, сама сказала мне ничего не рассказывать незнакомым…
— Я тебе с незнакомыми запретила раз-го-ва-ри-вать! Вообще! Понятно?
— А я не разговаривала! — пожала плечами Женька и налила в блюдечко варенье. — Он мне — аааааааа… Я ему — беееееееееее… Сразу видно — положительный человек!
Ольга здорово разозлилась на сестру, крикнула:
— Ты мне все врешь! — ухватила за плечи и сильно встряхнула. — Ты негодная девчонка! Говори мне правду!
— Ничего я не вру! Я ключ потеряла — от квартиры, книги где-то забыла. Телеграмму тоже не отправила — понятно! Пусти меня — дура!
Пока сестры ссорились на веранде, вдоль забора их дачи, пригнувшись, крался мальчишка в бриджах. Он вытащил из кармана рогатку, затем листок с запиской, подобрал камешек, взвесил на ладони, завернул в листок и выстрелил в сторону веранды.
Камень шлепнулся прямо на стол, чай выплеснулся из чашки у Ольги, девушка тут же кинулась в сад, выглянула за забор, крикнула:
— Кто там хулиганит! Я тебя сейчас поймаю и отведу к участковому!
Но мальчишки и след простыл.
Оставшись на веранде одна, Женя быстро схватила и развернула записку. На листке было крупно написано чернильным карандашом: «Девочка, не бойся никого и ничего. Телеграмму отправил сегодня утром. Квитанцию вместе с книгами и ключами найдешь около двери в сарай. Все в порядке, никто от меня ничего не узнает. Тимур».
Она сразу запихнула записку в карман, как завороженная, повторила: «Тимур… Тимур… Тимур…» — вприпрыжку побежала в сад, повисла у Ольги на плечах и радостно закричала:
— Ага! Поверила! Поверила! А я все придумала! Я просто пошутила! Приехала сегодня первой электричкой и телеграмму отправила, а книги просто спрятала около сарая. Оля, знаешь, как я тебя люблю? Я тебя буду слушаться всегда-всегда!
— Прекрати! Перестань сейчас же! — Ольга, улыбаясь, стряхнула сестру в траву. — Вот малахольная — отстань от меня. Шутки у тебя нелепые какие-то… Я все отцу расскажу, он тебе задаст взбучку. Погоди, я возьму бидон у молочницы!
Молочница Сычиха уже караулила у калитки. Извечная соперница тети Нюры стала отмерять девушкам молоко и тяжко вздохнула:
— Такие дела творятся. Слышали уже? — Она прикрыла рот уголком платка, прошептала: — НКВД сегодня приезжало, врачей с города вызвали…
Ольга протянула деньги и вопросительно посмотрела на молочницу.
— Не знаешь, что ли? — всплеснула руками Сычиха. — Ночью мальчуган один озоровал, влез в колхозный сад, а сторож возьми и пальни в него. Божится, что солью. Только малец враз упал замертво. Участковый сторожа — под замок. Ясно, что перепутал, морда пьяная, соль с патроном. Нюрку Никифоровну понятой записали, сидит с ночи в милиции, так я думала, расторгуюсь сегодня молочком-то… Вышла пораньше, вижу — доктор бегут на станцию, к телефону. Никакой дыры от пули не нашел, на теле у мальчика ни единой царапины. Странное, говорит, дело. Все утро сирены воют. Смотри, чтобы твоя сестренка не болталась по поселку — мало ли что, пусть лучше дома посидит денек. Столько понаехало в синих фуражках, что господи спаси!
Тайком перекрестившись, молочница запихнула деньги в карман выцветшей кофты и пошла дальше своей дорогой, а Ольга вернулась на веранду.
Перелила молоко в кастрюлю, велела сестре поставить на примус и пошла к рукомойнику. Женька наблюдала, как молоко льется белой струйкой, пузырится в кастрюльке — в груди у нее крепло, как весенний росток, новое, незнакомое чувство.
Она потрогала лежавшую в кармане записку и спросила:
— Оля, бог есть?
— Нету, — ответила Ольга и подставила голову под умывальник.
— А кто есть?
— Отстань! — с досадой ответила Ольга. — Никого нет!
Женя помолчала и опять спросила:
— Оля, а кто такой Тимур?
— Это не бог, это один царь такой, — намыливая себе лицо и руки, неохотно ответила Ольга, — злой, хромой, из средней истории.
— А если не царь, не злой и не из средней, тогда кто?
— Тогда не знаю. Отстань! И на что это тебе Тимур дался?
— А на то, что, мне кажется, я очень люблю этого человека.
— Кого? — И Ольга недоуменно подняла покрытое мыльной пеной лицо. — Что ты все там бормочешь, выдумываешь, не даешь спокойно умыться! Вот погоди, приедет папа, и он в твоей любви разберется.
— Что ж, папа! — скорбно, с пафосом воскликнула Женя. — Если он и приедет, то так ненадолго. И он, конечно, не будет обижать одинокого и беззащитного человека.
— Это ты-то одинокая и беззащитная? — недоверчиво спросила Ольга. — Ох, Женька, не знаю я, что ты за человек и в кого только ты уродилась!
Тогда Женя опустила голову и, разглядывая свое лицо, отражавшееся в цилиндре никелированного чайника, гордо и не раздумывая ответила:
— В папу. Только. В него. Одного. И больше ни в кого на свете. [Повесть «Тимур и его команда» цитируется по изданию: А. П. Гайдар. Собрание сочинений, том III, М.: Детгиз, 1956, с. 96–97.]
Глава 4
«…За Великой французской революцией последовала кровавая диктатура. Вот уже юный Сен-Жюст становится добычей „черной вдовы“ — гильотины, вот Демулен просит своего палача о последней услуге, снимает с груди, целует и передает ему медальон, летит вниз окровавленный нож машины смерти. Демулен умрет с именем возлюбленной на устах…» [Луи-Антуан Сен-Жюст, Камиль Демулен — легендарные участники Великой французской революции, активные сторонники казни короля Людовика.] — Женька всхлипнула.
Даже за все пятерки по истории она не стала бы читать эту книгу, если бы знала, что революция может закончиться так несправедливо! Отодвинула толстенный том, подперла рукой щеку и погрузилась в печальные мысли.
Она тоже жертва несправедливости. До слез обидно — обидно, когда наказывают без всякой причины. То есть наказать Женьку, конечно, есть за что — только про это никто не знает. Почти никто. И все равно Ольга запретила ей выходить со двора, велела сидеть тихо и читать.
Сказала, что пойдет за керосином в колхозный сельмаг, а сама прихватила пляжное полотенце и купальник.
Зачем ехать на дачу, чтобы сидеть в душной комнате и читать? Читать можно и в московской квартире. Женька погрустила еще немножко: выдвигала-задвигала ящики и разглядывала вещи, оставшиеся от прежних времен, а потом направилась в сад.
Если нельзя выходить за очерченный забором периметр, обследовать заброшенный сарай во дворе ей никто не помешает — решила Женька. Там хранится столько забытого, но интересного: например, старый отцовский велосипед или дедушкин фотографический аппарат с пластинками! В прошлом году Женька выменяла на такую пластинку настоящий патрон от пистолета…
Пришлось действовать осторожно — по-над самой землей, скрытые в траве, от сарая разбегались веревочные провода. Откуда они взялись? Женька посмотрела вверх, поднялась на цыпочки, а затем приставила к задней стене сарая лестницу. Забралась вверх по рассохшимся ступеням и сделала то, что у военных называется «провести рекогносцировку». Заглянула в пыльный, пахнущий сеном сумрак, затем отважно нырнула прямо в чердачное окно.
Шлепнулась на мягкое сено. Открыла глаза и осмотрелась.
Свет проникал на чердак через многочисленные щели и небрежно заколоченные окна. Пол был чисто выметен, сено под окном прикрыто мешковиной. На стене висел старенький телефон. Совсем негодная мебель, которую сюда год за годом выставляли дачники, была подремонтирована и расставлена.
Чердак выглядел обитаемым!
На полках выстроились мотки веревок, фонарь, самодельные шпаги и луки, даже настоящий арбалет и всамделишная подзорная труба. Под большой прорехой в крыше стояло штурвальное колесо. Стену украшала карта поселка, вся испещренная загадочными знаками, из-под карты высовывался краешек обычной школьной тетрадки.
Девочка вытащила ее и внимательно оглядела — ни имени ученика, ни класса и школы нет. Открыла первую страницу — писали химическим карандашом, разборчивым, твердым и очень знакомым почерком. Надо сравнить. Сердце забилось чаще, когда она разворачивала записку, — точно! В тетрадке писал пока незнакомый ей Тимур!
Она принялась читать. На многих страницах рассказывалось про какое-то стародавнее и непонятное братство. Которое должно «блюсти тайну», «изъясняться знаками», «противостоять Великому Злу на невидимом фронте», «нести в мир свет истинного знания», «славить братство добрыми делами» и «по мере сил помогать простецам»…
Женька мало что поняла — как фронт может быть невидимым? Зачем прятаться, если делаешь добро? Что еще за секретный ликбез разносит «свет знания»? И главное — кто такие простецы? Ясно, что какая-то ущербная категория граждан, причислять себя к которой ей не хотелось. Странная, очень странная тетрадка! Лучше вернуть ее на место.
Плохо, что нельзя написать папе и все рассказать. Он-то наверняка знает, кто такие «простецы» и где проходит линия «невидимого фронта»…
Женька вспомнила открытое отцовское лицо, улыбку, сильные руки. Если бы полковник Александров был здесь, он бы подбросил ее высоко-высоко. А потом сказал, что Тимур — никакой не царь или санкюлот, а обыкновенный советский школьник, который тоже готовится к переэкзаменовке по истории. Наверняка он скоро придет сюда со связкой толстенных учебников. Ей просто надо немного подождать.
Вот так будет лучше всего.
Сразу стало легко и весело, девочка подошла к штурвалу:
— Лево руля! Так держать. Курс на невидимый фронт! Папа, мой бриг идет прямо к тебе! — командовала Евгения.
Завертелось рулевое колесо — сработала сложная система проводов — веревки натянулись и загудели, как канаты в бурю на настоящем морском судне. Она так увлеклась, что не заметила, как появилась и исчезла в просвете между досками мальчишеская голова, блеснули стекла очков.
Вдруг хрипло зазвонил телефон, она уже потянулась к трубке, но тут же отдернула руку — кто-то больно хлестнул ее ивовой веткой.
— Ты что! Прекрати орать про невидимый фронт — это военная тайна! — Рядом непонятно откуда возник аккуратно одетый мальчишка и стал оттаскивать наглую девчонку от штурвала. — Дед говорит, всякое упоминание чревато!
— Ты кто такой? Чем оно чревато? Это наш сад! — Женька отпихнула наглого мальчишку и пригрозила: — Сам уходи отсюда — а то я тебе свешу такую плюху…
Телефон продолжал захлебываться звонком, по праву хозяйки девочка первой схватила трубку и ответила:
— Алло! — удивительно, что в таком месте работает телефон, подумала она.
— Какой балбес подает дикие сигналы и обрывает провода? — кричал в трубке звонкий и резкий голос.
— Это не балбес, — обиделась девочка. — Это я — Евгения!
— Сумасшедшая девчонка! — вознегодовал тот же голос. — Брось трубку и беги прочь со всех ног! — В зеленых ветвях мелькали стриженые мальчишеские головы, пилотки и тюбетейки.
Испуганная девочка попятилась к чердачному окну, а мальчишка-очкарик еще и подтолкнул ее, крикнул вслед:
— Беги, беги быстрее, а то сейчас примчится Тимка и задаст тебе трепку!
Она свалилась прямо в высокую траву, раньше чем ее успели заметить подоспевшие мальчишки. Помчалась к дому, заперлась и просидела почти до заката, так и не решив — стоит ли рассказывать сестре о самозваных обитателях сарая.
Почти весь день Ольга провела на берегу реки. Летом на пляже у маленькой речной пристани собиралось большинство дачников. Белокожая Ольга разложила полотенце в тени большого платана и стала читать книгу. Потом искупалась, съела мороженое — ребятишки плескались в теплой воде, няньки и бабушки пытались вытащить их на берег, пенсионеры шуршали газетами. У шлагбаума дежурил милиционер. Хулиганистого вида подростки прыгали в воду с мостков и плавали наперегонки.
Только ее новый знакомый так и не появился среди отдыхающих.
Ольга, разочарованная и заскучавшая, встряхнула полотенце, оделась и отправилась в колхозный магазин за керосином. Пора было возвращаться домой.
Когда Женя все же решилась выбраться на веранду и приготовить чай, из дома напротив — того самого, где она провела беспокойную ночь и набедокурила с утра, — вышел и направился к их даче вальяжный Некто: тот самый, который вчера вечером подсказал ей, как быстрее попасть на дачу. Только сегодня незнакомец сменил безупречный костюм на шелковую рубашку и жилет. Через его руку было переброшено легкое летнее пальто, а глаза прикрыты темными очками.
Незнакомец остановился у калитки и окликнул ее с непривычным акцентом:
— Эфгения?
Женька заерзала на стуле — выходит, она устроила разгром на даче у этого приятного человека? Очень нехорошо получилось. Наверное, надо во всем признаться и попросить извинения. Пионеры всегда говорят правду! Но вдруг дяденька нажалуется сестре, а Ольга напишет отцу? Девочка вскочила со стула и гордо встала на крыльце:
— Я — Евгения. Только мне сестра запретила разговаривать с незнакомыми. Вот.
— Но все знакомые когда-то были незнакомыми? — резонно заметил Некто. — Если вы будете молчать — мы никогда не сможем познакомиться.
Долго молчать было совсем не в Женькином характере, и она кивнула.
— Ваша сестра дивно поет оперные партии…
— Ни в какой опере она не поет, она учится по железобетонной специальности! Ей скоро сдавать экзамен, надо готовиться, а не разгуливать. Срежется!
— Как жаль. Такой прекрасный, чистый голос… Скажите, где она сейчас?
— Не знаю, — пожала плечами Женя, — Ольга, дорогой товарищ, старшая и мне не отчитывается. Другое дело, если бы здесь был папа…
— Ваш папа военный?
— Да, — утвердительно кивнула девочка и подошла к калитке. Кричать про отца на всю улицу, может, и не следовало, но ей очень хотелось похвалиться. — Он командует бронедивизионом и сейчас на фронте, только я не знаю, где именно.
— Послушайте, я могу войти и подождать Ольгу? Пригласите меня?
Девочка замешкалась с ответом — зато протянула руку, чтобы отпереть щеколду и впустить будущего знакомого. Сам временно незнакомый, предугадав ее намерение, приблизился к калитке — воздух наполнился запахом дорогого одеколона, — но тут же отпрянул. На рукаве появилось алое пятно — Женя чуть-чуть не вскрикнула. Но это была не кровь, а всего лишь свежая краска. Кто-то недавно нарисовал на заборе дачи Александровых алую пятиконечную звезду.
— Черт… — Неизвестно откуда, он, как фокусник, извлек шелковый платок с вышитым вензелем и безуспешно пытался оттереть с одежды краску. — Пентаграмма. [Пентаграмма — фигура, образованная совокупностью диагоналей правильного пятиугольника (пятиконечная звезда), с древних времен знак пентаграммы использовали в магических практиках и оккультных учениях.] Откуда ей здесь взяться? Я теперь не смогу к вам войти… Извините, Эфгения. Скажите сестре, что я заходил. Бон суар, милая девушка…
Гость исчез поспешно, словно растаял в сумраке.
Женя так ничего и не сказала сестре о сумеречном визитере.
Вечером Ольга действительно засела за учебники и занималась допоздна. Женька легла рано, с головой укрылась простыней и смотрела сон. Ей снилось, как всходит на эшафот красавец-санкюлот — вылитый сосед из дома напротив — отбрасывает треуголку, опускается на колени и медленно снимает с шеи медальон, подносит к губам портрет юной девушки…
Женька проснулась, потрясенная села на кровать — в руках героя был миниатюрный портрет растрепанной девчурки, с которой она пыталась заговорить на кладбище!
В комнате стояла духота, губы пересохли, она набросила Ольгин жакет, попила воды на веранде и спустилась в сад, чтобы вдохнуть прохладного воздуха.
Предутренний туман висел над оврагом серыми клочьями, в предрассветном мареве противно звенели комары. Цветы пахли таким сладким, дурманящим запахом, от которого подташнивало и мутилось в голове. У сарая Женька остановилась — ей показалось, что кто-то раскачивается на веревочных качелях.
— Кто здесь? — тихо спросила она.
— Я… я позвала тебя… — зашелестел в траве ветер, — …слушай, слушай меня… — откликнулась сочная листва.
Девочка испуганно оглянулась.
Из-за ствола дуба выглянула та самая растрепанная девчурка в поношенном маскарадном платье. Она стояла неподвижно и смотрела прямо перед собой огромными глазами. Только глаза были какие-то странные — темные, без зрачков, глубокие и пустые, как два колодца. Девчурка молчала, но Женька явственно слышала торопливый шепот:
— Эфгения, зло стучится в твои двери… проси убежища в церкви… прячься на кладбище — проклятый не смеет ступить на святую землю… не верь ему… не пускай в свой дом… не пускай в свое сердце… беги от него… беги далеко-далеко…
— Кто ты? Как ты сюда попала? — твердо спросила Женя, сделав шаг к девочке.