— Здесь! — объявила я спутнице. — Ты иди, пожалуй, нашими делами займись.

Маняша окинула диспозицию пытливым взором. Мы очутились с нею на скальном выступе, нависающем над кромкой берега. Пристань и упирающаяся в нее прогулочная набережная были аршинах в семи ниже и гораздо правее.

— Мы еще когда на остров причаливали, — вспомнила нянька, — ты все на эту скалу смотрела да в ладоши хлопала.

— Мы как раз напротив нее последний вираж заложили, — кивнула я, — ну или не вираж, бог знает, как оно у моряков называется. Мне тогда еще подумалось, что на этом месте неплохо было бы знак какой памятный разместить, для услаждения взора прибывающих.

— Какой?

— Ну мало ли, статую прекрасной девы, к примеру. В каждой местности историй про прекрасных дев без счета. Ну вот еще третьего дня капитан в ресторации балладу пересказывал про ледяную принцессу, что…

Та сказка была не так чтобы очень приятной, я даже плечами передернула, вспомнив, чем там дело кончилось и решила не продолжать.

— Впрочем, не важно. Услаждать взор князя Анатоля сегодня будет никакая не статуя, а я.

Я расстегнула кофр, достала из него складной стул, плед, корзинку для пикников, скатерть и подзорную трубу, про которую тот самый давешний капитан божился, что она пиратская и добыта абордажем.

— С пароходика князь меня сперва не рассмотрит, — объяснил я замершей в удивлении няньке. — Солнце как раз в глаза прибывающим бьет.

Я раздвинула пиратскую трубку, приникла к окуляру. Море пока было чистым.

— Значит, привлечь его должен некий загадочный силуэт.

Я картинно подбоченилась и направила трубу к пристани. Там уже фланировали две самые нетерпеливые барышни. Обеих я мельком видела, сопровождающие прелестниц горничные семенили в отдалении. Простушки! Супротив силуэта девы в узком платье с подзорной пиратской трубой шансов у них нет!

— А потом у меня будет около двух минут, пока корабль будет бортом вдоль этого берега идти, и вот здесь…

Дальше план я не продумала. Ну что там обычно барышни делают, чтоб кавалера ободрить? Улыбнусь широко, глазками стрельну, трепета ресниц его сиятельство при всем желании без дополнительной оптики не рассмотрит, так что и так сойдет. Можно еще в подобострастный обморок брякнуться, будто бы будучи сраженной княжеской молодеческой красою. Но я решила этот козырь приберечь. Потому что, во-первых, практики в этих проникновенных обмороках не имела, изучив их по книгам, а во-вторых, проникновенный обморок хорош тогда, когда кавалер может даме немедленную помощь оказать. Я представила, как князь Кошкин при мундире сигает за борт, чтобы саженками преодолеть разделяющую нас водную гладь с целью прижать меня к мокрой груди, и запахнулась поплотнее в палантин, засунув пиратский трофей под мышку. Да и вообще, камни острые, оцарапаюсь еще. Нет-нет, лучше это делать в покоях, чтоб ковер мягонький на полу постелен был или, еще лучше, в шаге от дивана. Тогда князь Анатоль прижмет меня к вполне сухой и надушенной груди, а оцарапаться я смогу разве что его гусарскими эполетами. Манифик!

Маняша отобрала у меня трубу и теперь с интересом в нее смотрела.

— А вон и Наталья наша Наумовна с Лулой своею ковыляет! А разоделась-то! А не тот ли это капор, что я на прошлой неделе сыскать не смогла?

Я тоже приникла к окуляру:

— Надо было меня спросить, я сама его Натали преподнесла.

— А платье?

— Хватит. — Я сложила трубу и взмахнула ею. — Ступай. Ты мне всю мизансцену своим присутствием портишь.

— Я могу вон за теми камнями спрятаться.

— А управляющий? Ему ранний визит нанести надобно, денежку заплатить.

Маняша еще немного потопталась, поворчала, затем все же отправилась исполнять поручение.

— Сама-то вещи обратно тащить не вздумай, здесь оставь. Я распоряжусь в отеле, чтоб забрал кто.

— Не вздумаю, — пообещала я, устраиваясь с комфортом на стуле, закутываясь в плед и откидывая крышку корзины. — Я сейчас завтракать буду с превеликим удовольствием.

От пирожков к стылому небу поднимался ароматный парок.

Если и вспомнился мне некстати давешний сдобный зарок, то я быстро эту мысль думать перестала. Откушав и запив снедь обжигающим чаем, добытым из термоса, я вытерла губы салфеточкой и принялась ждать. Ветер крепчал, поднимая волны. До меня брызги не долетали, а вот публике, толпящейся внизу, приходилось несладко. Особенно Наталье Наумовне. Потому что наряд кузины, хорошо мне знакомый, осенней погоде соответствовал мало. Летнее платьишко было, легкое, муслин да кисея многослойная. Что ж она себя не бережет?

— Кыс, кыс…

Я обернулась. Из-за валуна мне махал какой-то мужик, будто сошедший с деревенской пасторали, огромный, белобрысый, в куртке толстого серого сукна, сапогах с раструбами и круглой шляпе с узкими полями — в таких предпочитали выезжать на охоту берендийские помещики.

— Кошку здесь не видали, барышня?

— Не видала!

Пароходик уже подходил к заливу, мне было видно его невооруженным глазом.

— Ступайте, любезный, — приказала я решительно, выбираясь из многослойности пледа.

— Котик здесь уж больно любопытный шастает, — проигнорировав просьбу, мужик обогнул валун и стал спускаться ко мне, разбрасывая сапожищами белесую гальку. — На камышового повадками похожий.

Я уже снимала палантин и укладывала его между камней, вместе с остальной поклажей и сложенным стулом. Сцена должна быть свободной.

— Может, вам нужна помощь?

— Еще один шаг, любезный, и я кричать буду! — ответила я весело и зло. — Убирайтесь!

Он нерешительно остановился.

— Но позвольте…

— Не позволю! Ума не приложу, как должен выглядеть камышовый кот, но, если это трехцветная бестия с бандитским выражением морды, то он за вашей спиной.

— У вас здесь пикник?

Он не обернулся, а зря. Потому что кот, размером с крупную охотничью собаку, сжался в комочек, явно с целью атаковать.

Я быстро вскинула к лицу подзорную трубу, в этот момент солнце выглянуло из-за низких серых туч.

— Ложись! — проорала я зычно, тряхнула головой, пустив по ветру копну распущенных волос.

За моей спиной, судя по звукам, кипела нешуточная битва. Кот визжал, как могут визжать только дерущиеся коты, мужик кряхтел и охал, я не отводила взгляда от пароходной палубы. Князь Кошкин, кажется, тоже о важности первого впечатления знал. Он стоял у борта подбоченясь и молодцевато подкручивая ус, эполеты сверкали, шнуры, коими в преизбытке был расшит его доломан, трепетали на ветру, кивер на голове держался как приколоченный.

Манифик, могла бы сказать я, но говорила вовсе другое, обращаясь к мужику за моей спиной:

— Что бы вы там с киской ни творили, лежите и не высовывайтесь, любезный. Тогда, обещаю, я не оставлю вас здесь на прокорм чайкам и камышовым котам, а, напротив, пришлю доктора…

Тут князь Кошкин меня заметил, я ощутила его взгляд всем телом, будто встретила грудью горячую морскую волну.

Я опустила трубу, кораблик как раз приблизился к берегу на максимально возможное расстояние. Князь приложил к губам руку в белой перчатке и помахал ею, посылая мне воздушный поцелуй.

Я в ответ присела в глубоком изящном реверансе, не забыв отбросить в сторону волосы.

С реверансом я погорячилась. Потому что сидеть в нем пришлось все время, пока пароходик с его сиятельством неторопливо пыхтел вдоль берега. А все, кто сиживал в реверансах, знают, как нечеловечески приходится изгибать и напрягать конечности, чтоб достичь положенного по этикету изящества.

Пароход закончил разворот, но князь Анатоль, успевший перебежать на корму, продолжал размахивать конечностями и прожигать меня взглядами.

«Экий надоеда», — подумала я, и облегченно выдохнула, когда к его сиятельству подошел какой-то офицер и увел его с палубы.

Я, согнувшись, потерла ладонями дрожащие колени и только после этого массажа повернулась к пострадавшему мужику.

Тот оказался у меня за спиной. То есть натурально эта громада возвышалась в полушаге от меня.

Я похолодела.

— Вы давно здесь торчите?

Взгляд скользнул дальше, кот лежал на камнях и признаков жизни не подавал.

— Животное!

— Простите?

— Вы! — Я, размахнувшись, ударила его подзорной трубой в плечо. — Гадкий жестокий человек! Живодер! Бедный котик…

Я бросила в суконную грудь свое оружие и подбежала к страдальцу. Кровь стекала по камням, впитываясь в сухую землю.

— И что вы теперь изволите с ним сделать, господин охотник? Набьете соломой? Выставите чучело в зале трофеев в своем Муходрыщинске?

— В каком Муходрыщинске?

Отвечать я не собиралась, присела на корточки, потрогала кончиками пальцев мягкую шерсть у мордочки покойного создания. Однако… Бок явно драли зубами, это не ножевой удар.

Подняв взгляд, я убедилась, что на губах муходрыщенского помещика нет крови, затем посмотрела на его руки, в них не было ножа.

— Это самка, — растерянно сказал мужик. — И, уверяю, в ее смерти я вовсе не повинен.

— А это нам еще предстоит выяснить, — не желая смягчаться, ответила я.

— Пол этого создания?

— Степень вашей вины.

Мужик ума явно был невеликого, за моими словами не поспевал.