— Чезаре!

Кузен услышал, исполнил шутовской поклон, сдернув с головы шляпу. Черные волосы, стянутые на затылке, атласная полумаска, сквозь прорези которой блеснули невероятно светлые, какие-то серебристые, глаза. Синьор Тень, не иначе.

— Синьорина Маламоко! — его зычный глас перекрыл царящую снаружи какофонию. — Твоя краса на звезды так похожа…

— Какое непотребство! — Директриса решительным шагом пересекла комнату и одно за другим захлопнула все окна. — Стыдитесь, девицы! Каждый раз, когда…

Нотаций сестры Аннунциаты я не слушала. За мгновение до того, как она захлопнула створки, жаркий взгляд Чезаре встретился с моим и произвел с синьориной Саламандер-Арденте нечто отвратительное. Он ее донага раздел, взвесил, измерил и… ею воспользовался. Как какой-то куртизанкой. Как будто спросил «Да?», я ответила «Да!», и все завертелось.

Опомнись, Филомена. Это всего лишь взгляд и…

Убью мерзавца! Заколю кинжалом при первой же встрече. Никто не смеет на меня так смотреть!

Директриса бушевала недолго, скорее для порядка. Праздники в Аквадорате явление частое, недаром иностранцы называют его «город-карнавал», и иногда пути маскарадных флотилий проходят под окнами «Нобиле-колледже-рагацце». И каждый раз сестра Аннунциата выжидает около получаса, прежде чем ворваться в ученическую гостиную и прервать «непотребства». Если бы меня спросили, зачем, я бы ответила без раздумий: чтоб девицы безопасно «сбросили пар», ощущая себя при этом бесшабашными нарушительницами. За три года из школы не свершилось ни единого побега, которые, разумеется, были бы, заведи директриса строгие монашеские порядки в своем заведении.

Ах, как же я ею восхищалась!

Пристыдив и покарав — на целую неделю нас лишили сладкого, — сестра Аннунциата покинула гостиную.

— Голубка, — наступившую тяжелую тишину разрядил возглас Бьянки. — Где Паола? Я хотела ее просить развлечь нас игрой на виоле.

Синьорины Раффаэле в комнате не оказалось, и, когда она успела исчезнуть, никто не заметил.

— Новенькая получила прозвище, — пробормотала Карла с оттенком недовольства.

— Фу ты ну ты! — фыркнула Маура. — Голубка?

Но мне было не до злословия. Едва дождавшись, пока общество придет к согласию в теме, кто из несчастных будет его, общество, развлекать, и неудачница Годинели извлечет из старенького клавесина первый аккорд, я, не забыв прихватить драгоценную шкатулку, выскользнула за дверь.

Меня ждала встреча с Эдуардо.

Глава 2

Фарфоровый поцелуй

Дверной молоток на двери отсутствовал. Пузан в черной сутане и маске чумного доктора заколотил в створку ногой.

— По голове себе постучи, — раздраженно начал привратник, выглядывая из смотрового окошка, но резко сменил тон, закончив напевно и торжественно: — жалкий смертный!

Толстяк замер на одной ноге.

— Сеют ли в ваших… — он покачнулся, маска съехала в сторону, — к примеру, елиледж?

— Чего?

— Ну, синий анис, зеленый барбарис, — зачастил гость, — и прочую петрушку в сердцах верных? Сеют? А, брат-привратник?

В тишине, воцарившейся после вопроса, было слышно, как летучая мышь сорвалась со ската крыши. Палаццо, в котором собирались заговорщики, имело вид крайне заброшенный. Двор зарос сорняками, колонны покосились, фасад испещряли трещины.

— Мир сошел с ума, — вслух решил привратник.

Дверь широко распахнулась:

— Входи, жалкий смертный.

— Я забыл, — оправдывался толстяк, переступая порог. — Столько обществ, столько паролей, а я… всего лишь…

— Смертный? — Привратник осклабился, блеснув в фонарном свете зубами. — Вступать нужно во все?

— А как иначе? Кто не успел, тот опоздал, знаешь ли. Хочешь жить, умей вертеться… И прочее в таком роде.

Они прошли длинным коридором, поднялись по лестнице в полукруглый зал с большим столом по центру. За столом сидели закутанные в сутаны фигуры, повернувшиеся к вошедшим клювами чумных докторов.

Сердце пузана ушло в пятки, когда за его спиной закрылась дверь залы. Тот, которого он принял за привратника, обошел стол, ступая бесшумно, как кошка, и сел в резное кресло, повернутое спинкой к камину.

— Что это за клоун, экселленсе? — гулкий голос, раздавшийся из-под какой-то маски, навевал мысли о могильном холоде.

— Человечек. — «Абсолютно точно не привратник» пожал плечами и щелчком расправил белоснежную манжету, выбившуюся из рукава камзола. — Почему бы и нет?

Бледные его губы растянулись в улыбке, поморщились, сложились дудочкой, будто примеряя непривычные гримасы:

— Предлагаю игру. Кто первым угадает профессию этого… гм… синьора, получит…

Кто-то азартно перебил экселленсе:

— Чую аптекарский запах. Касторка и живоцвет. Он лекарь?

— Скорее больной, — проговорил другой с не меньшим азартом, — его пользовали от запоров.

— Господа, — протянул третий, — нельзя ли менее физиологично?

— А что плохого в физиологии?

— Это неприлично.

— Что нам человеческие приличия?

Экселленсе втянул воздух, отчего ноздри его длинного носа затрепетали подобно парусам корабля:

— Клейстер и дерево. Столяр? Нет, что-то еще. Краски, грим, свечной жир. Кукольник?!

Толстяк, до которого наконец дошло, куда именно он попал, рухнул на колени, сорвал маску, обнажая ничем не примечательное пухлощекое лицо:

— Так точно, экселленсе, директор кукольного театра маэстро Дуриарти к вашим услугам.

Общество разочарованно забормотало: «Опять он выиграл».

— Теперь можно поесть? — раздраженно спросила женщина.

— Питаться пожилым господином апоплексичного вида, страдающим к тому же запорами? — Экселленсе поморщился. — Нет, великолепная Лукреция, предлагаю другую игру. Сейчас дражайший маэстро просветит нас, какие заговоры плетутся его сородичами в благословенной Аквадорате.

Дуриарти на четвереньках пополз к трону.

— Идиотская игра, — слышался шелест.

— И скучная.

— Сколько можно забавляться заговорами? Тысячу раз уже…

— Нелепо…

— Неуместно…

Верховный вампир зашипел, заставляя недовольных умолкнуть.

— Начинай, кукольник.

И тот забормотал, перечисляя все тайные общества, в которые успел вступить, раскрывая цели и задачи, примерно одинаковые у всех, ибо состояли они в свержении теперешней власти и извлечении выгод, которые всенепременно за свержением последуют.

— Пожрет чудовище из моря? — через некоторое время переспросил экселленсе.

— Именно так, хозяин. — Лебезить маэстро Дуриарти умел лучше всего на свете. — Видимо, во время ежегодного обряда обручения с морем на дожа нападет кракен.

— У вас есть кракен? — ахнула женщина.

— Наверное, — растерялся толстяк.

— Ничего у них нет. Последнего кракена убил лет двести назад какой-то болван в рогатом шлеме.

— Который? Зигфрид?

— На нем написано не было!

— На кракене?

— Нет, на шлеме.

Перепалка разгорелась нешуточная, но кто именно участвовал в ней, понять не удалось бы никому. Из-под клювастых масок раздавались одинаково надтреснутые мужские голоса.

— Точно Зигфрид, вождь этих беловолосых дикарей, которые убивают друг друга на берегах северных морей.

— Буду я еще имя каждого варвара запоминать!

Экселленсе зашипел, призывая к порядку, и возвестил:

— Дож Муэрте получит свое чудовище от нас.

— Кракена? — пискнул кукольник, разум которого от невозможности объять все происходящее слегка помутился.

— Прекрасную деву, — ответил верховный вампир напевно. — Ее подарит дожу море во время обручения.

— Я, кажется, понимаю, — заливисто хихикнула женщина. — Его безмятежности придется вступить в брак с этим чудом.

— А ночью она его сожрет, — закончил экселленсе.

Кто-то предложил:

— Сразу после этого неплохо было бы напустить на город мор: холеру или чуму. Чтоб людишки окончательно осознали свое проклятие.

— Лишнее, — сказал верховный. — Если только мы не собираемся строить здесь вампирскую утопию с горсткой выживших.

Все хором решили, что строить и организовывать — скука смертная и что устранения дожа для того, чтоб продемонстрировать забывчивому человечеству мощь аквадоратского клана вампиров, вполне достаточно.

Маэстро радостно покивал:

— Что прикажете делать мне, хозяин? Все забыть?

— Не время забывать. — Глаза экселленсе вспыхнули нестерпимым алым светом.

* * *

Директор кукольного театра синьор Дуриарти проснулся наутро в грязной подворотне, голова гудела, хотелось пить.

— Надо же было так набраться! — сказал себе синьор и отправился домой, почесывая шею, на которой непонятно откуда появились две аккуратные круглые ранки.

Из его жизни пропало целых четыре дня, подушечки пальцев были стерты и испещрены порезами, будто в своем многодневном пьяном угаре почтенный кукольник работал не покладая рук.

* * *

Искусством бесшумных вылазок я владела неплохо. Конечно, до совершенства синьорины Маламоко мне еще расти и расти, но шаги мои были легки, а движения осторожны.

— Куда ломишься? — спросила Карла, когда я, до хруста вытянув шею, вглядывалась в темный коридор первого этажа.

— Дохлый кракен! — Я прижала руку к груди, чтоб сердце не выскочило от испуга. — Как тебе удается быть столь бесшумной? Ты вообще человек?