— И что теперь? — Глупый вопрос, почти детский. — Как ты со всем этим… — И ведь слов правильных не подобрать.

— Что я жру, ты хотел спросить? — усмехнулся Гриня. — Не закусываю ли безвинными младенчиками?

Влас молчал. Что на такое сказать?

— В отряде твоем никто не пропал, не захворал?

— Нет. — Влас понимал, к чему клонит Гриня.

— И с… Лидой все хорошо?

— Насколько мне известно. Ладно, Гриня, рассказывай, как есть. Меня уже, кажется, ничем не удивить.

— Зайца сожрал, — сказал Гриня шепотом. — Когда совсем невмоготу стало, вот тогда и закусил безвинным.

— Зайцем закусил?

Кто бы мог подумать, что от этого вот дикого признания ему станет легче на душе! Заяц — это тебе не младенчик.

Гриня в ответ молча пожал плечами. Папироса догорела, опалила кожу жаром. Влас разжал зубы, носком сапога загасил бычок.

— А потом сразу отпустило. Веришь, в глотку тебе впиваться мне совсем не хочется. Ни с голодухи, ни вообще.

Как ни странно, а Влас верил! Может, от безвыходности ситуации, а может, от дикости всего происходящего. С упыриной Грининой сутью они как-нибудь разберутся. Ведь сам Гриня до сих пор умудрялся разбираться. Сейчас нужно было спросить о другом.

— Кто это был? — спросил и многозначительно огляделся по сторонам. — Тот самый оборотень, про которого рассказывал Зверобой?..

— Можно и так сказать. — Гриня усмехнулся. — Это Горыныч. Ну, мы его так зовем.

— Мы?.. — Час от часу не легче! У красноглазой твари, оказывается, есть кличка. И это «мы»…

— Я и ребята. Сева, Митяй и Соня.

— Они тоже его, того… знают?

— Ну как знают? Горыныча по-настоящему, думаю, даже мама родная не знает, но встречаться с ним ребятам доводилось. Да ты не переживай, Влас Петрович, если он тебе тогда башку не откусил, так и сейчас не тронет.

— Почему?

Снова захотелось курить, аж засвербело внутри.

— На! — Гриня сунул ему в зубы папиросу. Словно мысли его прочел. Или в самом деле прочел? — Да, не смотри ты на меня так. Это ж очевидные вещи, для этого не нужно быть упырем.

Возле самого лица вспыхнула спичка, отражаясь двумя красными огоньками в Грининых глазах. А потом Гриня тоже закурил. И сказал, глубоко затянувшись:

— Мало в жизни нынче осталось удовольствий. — Есть могу, пить могу, а вот чтобы любить это дело, как раньше, — нет такого. Из прошлого чувствую вкус курева и вина. Даже самогон не в радость. Представляешь?

Влас представлял. Он бы даже посочувствовал. При других обстоятельствах. Но сейчас ему было не до гастрономических страданий Грини.

— Почему зверь меня не тронет? — повторил он свой вопрос.

— Потому что ты со мной. Считай, под моей защитой.

Под защитой упыря! Под защитой упыря от трехглавой твари. В страшном сне такое не приснится.

— Я гляжу, ты быстро свыкся со всем этим… — Гриня взмахнул рукой с зажатой в ней папиросой.

— Выбора другого нет.

А ведь и правда. Какой у него оставался выбор? После всего увиденного и не в такое поверишь.

— И как тебе информация? — Гриня смотрел Власу в глаза. Нормальным человеческим взглядом смотрел, но волосы на загривке все равно зашевелились.

— В штаб о таком не доложишь, — сказал Влас задумчиво.

— Вот и я так думаю. В штаб не доложишь, но делать что-то все равно нужно.

— С чем делать? Откуда все эти… люди?

— Из Видова. Добрая половина на той поляне — мои односельчане. Из тех, кто от карателей ушел. От карателей ушли, а от упыря, выходит, не смогли.

— От какого упыря? — Вот и проснулся в нем следователь. Давненько не высовывался. — Есть какой-то конкретный упырь, от которого они становятся вот такими?

— Думал, больше не осталось. Выходит, ошибался.

— Так, Гриня, не темни! Рассказывай!

А в том ли он положении, чтобы требовать у упыря, твари смертельно опасной, разъяснений? Но ему ведь в самом деле нужно знать.

— А давай мы с тобой, Влас Петрович, заключим сделку. Так сказать, джентльменское соглашение. — Гриня улыбнулся. Вот только улыбка у него получилась невеселая. — У меня в этом деле свой шкурный интерес имеется, но и у тебя, я же вижу, тоже осталось какое-то дельце в Гремучем ручье. Пока не понял, чего тебя туда так тянет, но про усадьбу я знаю побольше твоего. Глядишь, помогу.

— А взамен что? — Предложение, если разобраться, было дельное. Если отбросить в сторону тот факт, что Гриня никакой не джентльмен, а самый настоящий упырь, который не так давно сожрал зайца.

— А взамен ты нам поможешь. Мне и пацанам. С Митяем нужно что-то делать, а я пока не знаю, что. К врачу ему нужно. До Зосимовича далеко, значит, придется тащить в город. А в городе, я так понимаю, знакомцы у тебя всякие водятся. Доктор точно должен иметься.

Доктор у Власа имелся. Старый, еще старше Зосимовича. Старше и осторожнее. Обращаться к нему можно было лишь в самом крайнем случае. Наступил ли этот крайний случай? Власу думалось, что наступил.

— Ну? — Гриня хмурился.

— Как будем до города добираться?

— Мои заботы. Что решил, товарищ командир? Принимаешь ты мои условия?

Выбора у него особого не было, да и желания тоже. Гриня хоть и упырь, но ведет себя пока вполне нормально. На вот этом «пока» Влас решил не зацикливаться.

— Принимаю, — сказал и выплюнул догоревшую папиросу.

— Как приятно не разочаровываться в людях! — Гриня вытащил нож. Влас отступил на шаг. — Да не переживай, товарищ командир, руки тебе хочу развязать.

Гриня обошел его со спины, проверил крепость пут, а потом прямо на ухо шепнул:

— Еще одно условие.

Влас ничего не ответил. Он боролся с желанием обернуться. А еще боролся со страхом, что обернется, а позади себя увидит уже не того Гриню, с которым всего пару мгновений назад заключил джентльменское соглашение. Вместо этого Влас закрыл глаза и последнее условие Грини слушал вот так, зажмурившись.

— Они не знают, — сказал Гриня шепотом. — Пацаны мои не знают, что я вот такой.

В голосе его послышалась такая боль, что Влас открыл глаза и обернулся. Он обернулся, но Грини позади себя не увидел. И веревка на запястьях уже была перерезана.

— Вот пусть так и остается. — Теперь голос Грини доносился из темноты справа от Власа. — Пока я не решу, что мне со всем этим делать.

— Или пока не вопьешься в глотку одному из них, — сказал Влас шепотом. Зря, наверное, сказал. Нельзя вот так с упырями. Но Гриня не обиделся и не разозлился.

— Есть такой риск, — сказал он с горечью. — Вот на этот случай ты и пригодишься, Влас Петрович. Если вдруг я начну того… сходить с ума, ты меня убьешь. Только тебе одному я могу доверить такое важное дело.

Гриня выступил из темноты, белозубо улыбнулся. Власу потребовалась вся сила воли, чтобы не отступить ни на шаг.

— Сейчас проведу курс молодого бойца, и будем выдвигаться. Перемещаться нам лучше по темноте.

— Что за курс молодого бойца? — Влас потер занемевшие от веревок запястья.

— По убийству упырей. Пацаны мои уже знают, тебе тоже будет полезно. Убить их… — он запнулся, а потом решительно сам себя поправил: — Убить нас можно несколькими способами. Осиновый кол в сердце — первый вариант, так сказать, классический. Ну и башку снести — второй вариант. Вот эти два наверняка, все остальное, подозреваю, остановит, но не убьет. В голову мне не стреляли, поэтому достоверно не скажу, ну а остальные мои раны ты видел.

Влас видел, специально присматривался, когда они сушились у костра. На Грининых повязках не было даже следа крови. Влас подозревал, что и ран больше никаких не было.

— Ну что, по рукам? — спросил Гриня и руку протянул.

Это было испытание. Или, возможно, последнее третье условие. Глядя в насмешливые Гринины глаза, Влас крепко пожал его руку. Рука оказалась крепкой, ни холодной, ни горячей, вполне себе нормальной.

— У меня тоже будет условие, — сказал он, не разжимая пальцев, не отводя взгляда. — Ты расскажешь мне, что случилось в Гремучем ручье. Про всю эту чертовщину расскажешь.

— Расскажу, — легко согласился Гриня и так же легко высвободил из захвата свою ладонь. А захват у Власа был крепкий. Он и сам был крепкий, хоть и невысокий. Как говорится, мал да у дал. Не сработала удаль с упырем. Упырь оказался удалее…

— А этот… — Влас оглянулся.

— Горыныч? — Гриня оборачиваться не стал. — Гуляет где-то, наверное. Власти у меня над ним нет, так… маленькое влияние имеется. Не переживай, товарищ командир, как объявится, я вас первым делом друг другу представлю. Познакомлю тебя сразу с тремя его головами, — сказал и невесело хохотнул.

* * *

Это был риск. Можно сказать, это был огромный риск, но чуйка, которая никогда Григория не подводила, нашептывала, что Власу Головину можно доверить даже такую тайну. Да и выбора у него другого нет. Он ведь не соврал, когда сказал, что нуждается в помощи.

Митяя до схрона донес Горыныч, а Григорий с Севой на себе тащили бесчувственного Власа. Сева попытался было узнать, за что Григорий так с товарищем командиром, но Григорий от его расспросов отмахнулся. Да и парню, видно, было не до того. От пережитого все они еще никак не могли прийти в себя.

В землянке Григорий быстро осмотрел Митяя, пощупал полыхающий жаром лоб, изучил рану на шее. Его собственных знаний хватило лишь на то, чтобы понять, что без медицинской помощи парень долго не протянет, умрет или от кровопотери, или от инфекции. Мелькнула шальная мысль дать Митяю умереть, чтобы потом тот восстал вот таким неутомимым и неубиваемым. Но мысль эту Григорий тут же отбросил. Во-первых, не желал он единственному сыну такой не-жизни, а во-вторых, в случае с Митяем смерть могла оказаться самым обыкновенным концом, а никаким не переходом в иное бытие. Значит, придется спасать. А перед этим договариваться с Власом.