— Добрый день! — произнес тот, что был ближе к двери, — тощий, долговязый человек в синем форменном пиджаке. Рыжие волосы как у Дэвида Боуи, почти полное отсутствие бровей. Лет примерно столько же, сколько Машиной маме. Его коллега с усами-щеточкой, сидевший за дальним столом, оживленно говорил по телефону.

— Здравствуйте, мы Депре. Мария и я — ее родитель. Мать, — сбивчиво обратилась к ним мама.

— Паспорта, — прервал ее рыжий. Принял из рук мамы паспорт в блестящей обложке под мрамор и брезгливо, за краешек Машин в наклейках, при этом обшаривая Машу одним глазом. Медленно переписал их данные. Потом вытянул вперед невероятно длинную руку и резанул ей воздух, указывая Маше на табуретку перед столом. Ей захотелось вжаться в крашеную казенную поверхность стены, лишь бы эта рука не добралась до нее.

Мама снова вступила в коммуникацию первая:

— Она несовершеннолетняя, в присутствии родителей…

— Да-да, — тускло отозвался мужчина, медленно водя головой из стороны в сторону, — присаживаемся.

Маша села на край табуретки. Сердце в груди тягостно бомкало.

— Второго стула нет? — Мама беспокойно озиралась по сторонам. Человек не ответил. Коллега приглушенно бубнил в телефон, отвернувшись в окно.

— Мария Депре? — произнес рыжий и глянул на Машу черным расфокусированным взглядом, как будто смотрел одновременно на нее и куда-то за ее спину.

Обычно люди сразу принимались спрашивать, что это за фамилия такая, иностранная, а родители и Маша наперебой рассказывали про прадеда, рожденного на территории Польши, про предков французов, державших булочную в Варшаве, про потомков мельников, которые рассредоточились по деревням и оказались уже в Белоруссии, про партизан, а собеседники при этом кивали, проникаясь расположением к диковиной фамилии. И произносили ее потом уже с удовольствием человека, уплетавшего багет. Но по лицу рыжего человека пробежали лишь холодные тени.

— Меня зовут Лев Юрьевич Власов. Я юрист первого класса, старший следователь прокуратуры.

Маша молчала.

— Давайте начнем с самого начала. Вы знаете Соловецкую Елизавету Георгиевну?

— Лизу?

— Как понять, Лизу… — Он слегка дернул костлявыми плечами. — Соловецкая Елизавета Георгиевна, ученица школы номер двести тринадцать. Это имя вам о чем-то говорит?

— Речь идет о девочке, которую Маша почти не знает… — встряла мама.

— Тихо, — Власов повысил голос. — Я не с вами веду беседу, — в Машино лицо впился взгляд голубиных глаз.

— С Лизой знакома. Да. — Маша глядела в пол. «Детская комната милиции» — пульсировала у нее в голове угроза учительницы начальных классов, которой та угрожала, как копьем, всякий раз, когда мальчишки разбивали стекло или убегали от группы на экскурсии. Казалось, малейшее шевеление, даже если она оправит кенгуруху, задравшуюся сзади над джинсами, приведет к тому, что он вскочит и схватит ее за грудки.

— Как давно?

— Познакомились… в начале апреля.

— Какого года?

— Этого. Апрель две тысячи четвертого.

— При каких обстоятельствах?

Вопрос повис в воздухе. Мама стояла у нее за спиной. Почему она не продумала ответы заранее? Маша полагала, что ее спросят, посещала ли она концерт, и поведают о судьбе Лизы. Что же теперь делать? Сказать, что познакомились с Лизой на улице? А если он уже допросил и других?

— Мы с Лизой из одной компании. Гуляем вместе…

— Где гуляем? В одной школе, одной секции? Что такое компания? Компания — это объединение по интересам. Разве нет? — Он впервые поглядел на маму. Мрачно, но, казалось бы, ища некоей поддержки. — В мое время, по крайней мере, так было.

— Обычная компания. Тусовка. В центре. — Маша выдохнула. Он взял ручку и стал молча писать в своих бумагах.

— В самом деле? — Власов вдруг хлопнул руками по поверхности стола. — А эпизод, когда брат Елизаветы… гражданин Соловецкий подобрал вас на Приозерском шоссе в три часа ночи, вам что-то напоминает?

У Маши перехватило горло.

— Что вы делали с Елизаветой ночью в лесу, на шоссе? А?

Воцарилось молчание. Маша робко оглянулась на маму. Та кивнула с олимпийским спокойствием.

— Мы были там… На даче у друга.

— На даче? Где эта дача расположена? — Власов взял новый шквальный темп. — А потом пешком пошли в город? А что там со стрельбой? А, Мария? Может, мы побеседуем как взрослые люди? — спросил он резко, и его костлявое лицо заметно осунулось. — Маму задерживаем…

— Стоп-стоп, — вступила мама совершенно хладнокровно. — Я могу переговорить с ней? С глазу на глаз.

— Нет. Вы за дверью недостаточно наговорились?

— Мне хотелось бы убедиться, что нам тут не требуется адвокат.

— Подождите вы с адвокатом. — Интонация Власова стала похожа на капризный рыночный лад. — Дайте ей сказать. Хотите, могу и адвоката вызвать, но ждать придется часа три, при этом я вас отсюда отпустить никуда не смогу. Надо вам это?

— Ладно, — по Машиному телу прокатился озноб. С каждым произнесенным словом ей становилось все холоднее. — Мы ездили на выходные на дачу к приятелю Юре. В Сосново. Добирались на электричке. С Финляндского вокзала. Как раз там мы с Лизой и познакомились. Она пришла как новая девушка Шалтая. До этого я ее не знала.

— Чья девушка?

— Вовы. Одного парня. Шалтай — это кличка.

— Кличка? Как у животного?

— Прозвище. У многих ребят есть прозвища.

— Дальше.

— Лизе не понравилось на даче, и она ушла на станцию. Решила вернуться в город. Электрички вроде еще ходили. Я ее догнала.

— Так. А что Лизе не понравилось на даче у Юры?

— Дом был сырой и без света. Компания чужая.

— Сколько вас было человек?

— Я не считала. Может, двадцать…

— Она чего-то испугалась? Почему ушла одна? А этот парень с кличкой что?

— Может, она с Вовой поссорилась. Он остался в доме. Спать. Я пошла за ней. На станции к ней кто-то привязался…

— Кто?

— Какие-то мужчины. Я только фигуры видела. Нетрезвые. Мы убежали. Спрятались в лесу. И она сказала, что у них недалеко дача, в Орехово. Позвонили ее брату, и он приехал. Подобрал нас.

— А стрельба?

— В лесу мы слышали несколько выстрелов.

— Почему же вы не позвонили в милицию? — Он удивленно поднял брови.

— Мы боялись, что телефон сядет.

— Куда повез вас брат Елизаветы?

— К себе и к Лизе на дачу.

— Теперь к концерту, — Власов резко перевел тему, потеряв интерес к ночи за городом. — Вы пришли туда с Лизой? Зачем вы ее туда позвали?

— Как понять зачем… Послушать музыку. Посетить вместе концерт. — Маша не узнавала своего голоса.

— Вы сами решили ее пригласить или вас кто-то об этом попросил?

— Мы подружились, и я решила ее позвать. В благодарность за то, что у них ночевали.

Власов потер переносицу.

— И что же там происходило? В клубе «Молоко». На Перекупном переулке Санкт-Петербурга.

— Концерт. Группы «Кирпичи».

— Какой стиль музыки играет эту группа?

— Не помню точно.

— Почему я не удивлен? — Теперь его тон напомнил тон завучихи. Маша прежде не видела, чтобы человек за несколько минут так перевоплощался в каждой своей реплике: как из матрешки, из этого Власова выходила с каждой сессией вопросов новая ролевая модель.

— Теперь опишите, что помните о концерте.

Маша набрала в легкие воздух.

— Я-я-я, — начала она, — я-я-я-я-я. Я-я-я-а-а-а-а, — буквы зыбью вываливались изо рта в пространство кабинета.

Власов откинул голову назад, пятнышки его глаз равнодушно разглядывали Машу. Мама отделилась от стены и аккуратно положила руки Маше на плечи.

— Она заикается, — тихо произнесла мама.

— Заикается? — переспросил Власов.

— Это редкость. Она прошла курс лечения в детстве. Но когда переживает… Случается.

— Я п-п-п-пришла в клуб, — выговорила Маша, — там встретила Лизу. Мы слушали концерт в зале. Потом я решила прыгнуть со сцены. — Она сделала паузу, ожидая, что Власов попросит пояснить, зачем бросаться со сцены в толпу, но тот молча писал, и она продолжила: — Я залезла на сцену и прыгнула. Обычно тех, кто так ныряет, ловят на руки. Но меня никто ловить не стал. Я полетела на пол. Лиза оказалась подо мной. Помню нечетко.

— Почему вдруг нечетко? Что-то употребляла?

— Пива выпила. Потом увидела, что горит свет, в зале мало людей, а Лиза лежит…

— Как лежит?

— На руках у Вовы. На полу. И меня выгнали. Администраторы.

— Вы наркотики принимали?

— Нет.

— А что тогда?

— Я выпила стакан пива. Лиза — не знаю.

— Стакан это сколько?

— Это пол-литра.

— Кто тебе его дал? — резко тыкнул он.

— Я купила пиво в баре клуба.

— Так что случилось с Лизой?

— Я упала на нее. Может, задела ее, ударила…

— Ударила? Чем?

— Ну, ногой там, в голову… Придавила.

— Ты же не толстая, как придавила?

— Я не знаю, почему она… У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у, — Маша горловыми спазмами давила из себя злосчастное слово.

— Давай-давай, выговаривай, мы не торопимся. — Власов откинулся на спинку кресла с одеревеневшим лицом.

— У-у-умерла.

Воцарилась могильная тишина. Слышно было, как снаружи шепотом переговариваются какие-то женщины. Мама все еще стояла за спиной и держала руки у нее на плечах. Машины губы, покрытые мелкими пузырьками слюны, заметно дрожали.