Гектор подошел к окну и выглянул наружу.

— «Скорая» отчалила, — сообщил он. — Краснову везут в больницу. Кипеж внизу в самом разгаре. Петровка, 38 пожаловала, я их вижу. Коллега Гущин отдувается за всех в окружении конкурентов. Скоро они и сюда нагрянут, надо нам торопиться. Итак, все случилось именно здесь. Отсюда ее вышвырнули из окна.

— Гек, никаких следов борьбы, — Катя осматривала кабинет. — И обстановка не нарушена. Полный порядок.

— Заценил уже, Катенька, но… Заметила, здешние «божьи коровки» прям ополчились на нас! Есть что скрывать им? Нервы нам мотали в фойе, тянули резину. А здесь, наверху, кто-то мог скоренько убрать все, зачистить улики. Шик-блеск-крррасота!

— Все не уберешь, — резонно ответила Катя. — Давай раму оконную осмотрим. Когда жертва сопротивляется убийце, на раме часто заметны следы — царапины, сколы.

Они оглядели окно, раму, подоконник — и ничего подозрительного не увидели. Кроме приставки в тесном кабинете имелись лишь стол и два стула. На стуле у двери лежал небрежно брошеный бежевый тренч, на спинке висела дамская сумка с потертыми ручками и расстегнутой молнией.

— Гек, здесь никто ни с кем не боролся, — объявила Катя, чуть поколебавшись. — Приставка дряхлая на двух опорах, вплотную к подоконнику. Краснова — женщина высокого роста, если бы ее кто-то насильно выталкивал из этого окна, она бы в борьбе непременно задела ногами приставку и опрокинула. Подоконник очень низкий и широкий. На него удобно садиться. Цветок заботливо переставили с подоконника, когда открывали створки. Чувствовал ты спертую духоту в музейных залах, когда мы шли? Они отключили не только камеры, но и кондиционеры по всему зданию. Кондиционер над дверью, — Катя указала на белый короб над притолокой. — Он не работает. В коридоре третьего этажа просто нечем дышать, сегодня плюс двадцать пять, и на солнце к концу дня крыша музея сильно нагрелась. Ничто не указывает на насилие — наоборот, все факты свидетельствуют об обратном. Краснова из-за духоты сама распахнула окно. Мы с Гущиным слышали стук или шум в переулке со стороны музея, когда вышли из главка. Потом еще звук… может, стон? Но если бы Краснову выталкивали, она бы кричала, звала на помощь.

— Катенька, все зависит от сноровки и навыков нападающего, смотря как творчески подойти к вышвыриванию. Способы разные есть. — Гектор усмехнулся уголком губ, словно вспомнил что-то. — В ученой норке все подозрительно чисто. И меня полный ажур настораживает. Мы же с тобой видели траекторию падения тела.

— Краснова упала не под окна музея, а на проезжую часть, ударившись о фонарь, а затем о парковочный барьер, — ответила Катя. — Здесь нет ни малейших признаков борьбы и насилия. Но на суицид тоже не похоже. Мы же с ней говорили, какая она самоубийца? Она пыталась нам что-то сообщить, непонятно, правда, о чем ее слова. Но она не назвала тебе имени убийцы! Она бы сказала, ведь убийцу, находившегося с ней в кабинете, она точно знала. Если не убийство и не суицид, остается лишь несчастный случай. Ей внезапно стало плохо? Поэтому она начала открывать окно, запертое десятилетиями? Сама переставила декабрист, распахнула створки и… села боком на подоконник. Она могла потерять сознание, отключиться и наклонилась. Дальше уже сила тяжести увлекла ее вниз.

Гектор показал Кате большой палец.

— Впечатлен логикой твоей, Катенька, но… останусь пока при своем. Ты заметила вид ее глаз?

— Красные глаза, кровью налитые, — ответила Катя. — Я еще подумала, она их травмировала при падении.

— Нет, никаких синяков, она не ударялась лицом. Точечные петехиальные кровоизлияния я разглядел. Разрыв микрососудов. Случается при сердечных приступах и еще по ряду причин.

Катя слушала внимательно — Гектор всегда подмечает неведомое другим. И выводы его о скрытом почти всегда верны.

— Все же, по-твоему, Краснову убили? — спросила она.

— Не знаю пока, очень мало информации. Но в кабинете, где она провела последние часы перед падением, картина подозрительно мирная. — Гектор обернулся к рабочему столу. — Даже ноутбука нет. Ну, фауна! По старинке все в музее зоологии — бумажки, бумажки, листочки, клочки… Вроде старые письма. Короб с номером — библиотечный файл, она забрала материалы из архива, так нам поведали злые «божьи коровки»… Ба, ее мобильник! — Гектор рукой, обернутой в салфетку, сдвинул вбок пожелтевшие листы, исписанные выцветшими от времени синими чернилами. — Смартфон крутой. — Он коснулся экрана, тот остался темным. — Запаролен, Face ID.

Он достал свой навороченный смартфон и начал быстро фотографировать бумаги на столе. Катя заметила на одном пожелтевшем листе внизу дату 1931.

— То, с чем она работала, у нас сейчас времени нет изучить. Петровка в двери музея лбом стучится. — Гектор продолжал быстро профессионально фотографировать документы. — Если признают попытку суицида, то никому этот бумажный хлам будет не интересен, но если я прав, то… К тому же в ее последних словах крылось нечто чрезвычайно загадочное. Хотелось бы мне разобраться подробнее.

В коридоре послышались шум, голоса.

— Закругляемся, — объявил Гектор. — Последний штрих.

Он потянулся к стулу и через салфетку дотронулся до сумки Красновой, скинул одну потертую ручку со спинки. Из-за открытой молнии стало видно содержимое — пудреница, ключи, косметичка, солнечные очки, пачка салфеток, кошелек. Боковое отделение, чем-то набитое, плотно закрывала вторая молния.

— Она не замужем, — уверенно заявил Гектор. — Обручального кольца на пальце нет и приперлась в музейный выходной на работу. Типичный синий чулок.

— Как я, — сказала ему Катя.

Гектор посмотрел на нее. Взгляд его сразу изменился, потемнел.

Шум в коридоре усилился. Они быстро покинули кабинет. «Божьи коровки» не вняли предупреждению Кати — ученые дамы, охранник, Сева и рабочий с молотком двигались по узкому пространству коридора сплоченной группой.

— Елена действительно бросилась из окна? — взволнованно обратилась к Гектору и Кате ученая дама с костылем хай-тек. — Почему? В чем причина? Личное? Она пребывала в длительной депрессии… Она мне жаловалась.

— Мы пока не можем сказать точно, что именно произошло с вашей сотрудницей, — честно призналась Катя. — Надеюсь, она сама нам расскажет. Ее увезли в больницу, она жива.

— А я вспомнил! — воскликнул тревожно охранник. — Не знаю, наверное, не важно, но все же… Сегодня днем она шла к музею другой дорогой, чем ходит всегда, годами.

— То есть? — поинтересовался Гектор.

— Она живет за городом, в поселке, ездит на электричке, затем на метро до «Библиотеки имени Ленина», самая к нам ближайшая станция, потом пешком до музея. Обычный ее многолетний путь. Сегодня в два часа я открыл дверь музея рабочим и увидел Елену Станиславовну, она спускалась вниз по Большой Никитской, причем по противоположной стороне мимо Консерватории, пересекла улицу и вошла, поздоровалась со мной. Она не выглядела подавленной или расстроенной. Скорее немного рассеянной, словно задумалась о чем-то. А лицо у нее было просто землистым.

Глава 6

Шалаево

Явившиеся в Никитский переулок на место происшествия полицейские Петровки, 38 остановили Катю и Гектора на выходе из Зоологического музея. Полковник Гущин вмешался и объяснил: наша сотрудница, отправленная мной в музей для проверки, и полковник Гектор Игоревич Борщов, оказавший ей активную помощь. У Гектора больше не имелось всесильного бейджа правительственного «консультанта», но старший оперативной группы Петровки лишь глянул на него оценивающе-внимательно — и отпустил его и Катю.

Катя быстро рассказала Гущину об увиденном и услышанном в зоомузее. Гектор забрал у него Катин шопер с вещами, он о чем-то думал. Гущин до сих пор не мог прийти в себя. Он, выезжавший на сотни происшествий, убийств, кровавых разборок, видевший всякое, пребывал в смятении. Годами он глядел из окна кабинета на голубое здание музея напротив — оно казалось ему вечным, незыблемым символом покоя и стабильности. Гущин, ревниво относившийся к Петровке, 38, сравнивал частенько в душе: они, Петровка, отгородились от всех стеной, заперлись от города и мира. А подмосковный главк не строил стен и заборов, окна в окна с ним — старинный прекрасный особняк, музей в переулке, — средоточие учености и академизма. Чисто московское интеллигентное сосуществование. Единство полных противоположностей. Но, оказывается, покоя и мира нет и в оплоте учености, в музей проник вездесущий темный хаос. Полковник Гущин воспринимал происшедшее крайне болезненно, с разочарованием. Он внимал словам Кати — она старалась не упустить ни одной детали.

— Краснова больше ничего не сказала, — поинтересовался Гектор, — когда ее забирали врачи?

— Нет, я находился все время рядом, — ответил Гущин. — Я тоже ждал — вдруг она назовет имя вытолкнувшего ее из окна. Но, выходит, не очень похоже на попытку убийства?

— А на суицид совсем не похоже, — заметил Гектор. — Интересные она вещи бормотала.

— А кто это может быть — Хан-Тенгри? — спросил полковник Гущин. — Имя напавшего на нее?

— Хан-Тенгри — гора на Тянь-Шане. Пик неземной красоты, полное совершенство. — Гектор неотрывно смотрел на Катю. Она поправляла растрепавшиеся густые волосы, подкалывала их высоко японской шпилькой.