Татьяна Устинова

Камея из Ватикана

Проклятая маска норовила сползти с носа, приходилось то и дело ее поправлять. Нелепые завязки путались в волосах — медицинских масок на резинках нынче не достать. Пришлось купить самопальные — сложенную в несколько слоев марлю с притороченными веревочками.

Возле дома старой княгини маска совсем развязалась. Тонечка плюхнула на траву пакеты, размяла затекшие пальцы в синих резиновых перчатках и стала копаться в волосах, пытаясь выудить из кудрей хлипкие завязки.

— Зараза!..

— Теть Тонь, вы чего?

— Ничего, — пропыхтела Тонечка. — Маска свалилась, чтоб ее!..

Парень на велосипеде смотрел на нее малость свысока — ему понаехавшие москвичи в масках, перчатках и очках казались идиотами. У него самого маска была завязана на щетинистой шее — на тот случай, если менты или какие-нибудь рьяные дружинники прицепятся. А спортивные перчатки с полупальцами всегда при нем, сойдет!

И требования все выполнены! Маска — вот она, перчатки на месте.

— Может, подмогнуть, теть Тонь?

— Да я пришла почти.

Она бы и согласилась, чтоб «подмогнул», но ее донельзя раздражало обращение «тетя Тоня» из уст великовозрастного парня, у которого в плечах косая сажень и борода как у дьякона!.. Он работал водителем при больнице и подрабатывал извозом. Пару раз Тонечка ездила с ним в Тверь купить то, чего было не достать в Дождеве, — свежую клинскую колбасу, креветки, всякие излишества.

Тонечка зацепила маску за ухо и махнула парню:

— Езжай, Коль, спасибо!

Парень, нажав на педали, рванул с места, покатил и поднял велик на дыбы — как пить дать фасонил перед «тетей Тоней»!

Тонечка вздохнула.

Жизнь изменилась в одночасье, и привыкнуть к этой новой было сложно.

Принимаясь за пакеты, она кинула взгляд на дом старой княгини и замерла.

Старуха стояла возле окна — шторы она никогда не задергивала — и неотрывно смотрела на Тонечку.

— Добрый вечер, — пробормотала столичная сценаристка испуганно. Разумеется, неподвижная старуха за окном не могла ее слышать, и Тонечка решила на всякий случай поклониться.

Она произвела некое неловкое движение туловищем и даже попыталась шаркнуть ногой.

Старуха не шелохнулась.

Тонечка собрала ручки многочисленных пакетов и потащилась дальше.

Следующий за старухиным участок пустовал, как видно, хозяева не смогли вырваться из зачумленной Москвы, а уж там и Тонечкин дом.

Она попой толкнула калитку, взволокла поклажу на высокое крыльцо, выхватила из кармана брызгалку, щедро обработала перчатки и ручки пакетов и наконец-то стянула маску.

…Вот как к ней привыкнуть, к этой новой реальности?!

Она почти разгрузила пакеты, когда со второго этажа скатился Родион, за ним припрыгало собакообразное насекомое с раскидистыми ушами и улыбкой на черной с подпалинами морде.

— Я же тебе сказал, что сам в магаз схожу! — с ходу начал атаку мальчишка. — Раз сказал, значит, сделал бы!..

— Чем ужинать будем?

— Мне папа велел, чтоб я за тобой смотрел! А как за тобой смотреть, если ты не слушаешься?!

— Ночь скоро, — миролюбиво заметила Тонечка. — А есть хочется уже сейчас. Смотри, на выбор макароны с сыром, гречка с котлетами, у меня фарш остался. Могу картошки с грибами нажарить, я замороженных опят купила.

— А что быстрее?

Тонечка усмехнулась. По всему видно, есть хотелось не ей одной.

— Все быстро! Я ловкая, ты же знаешь.

Родион посмотрел на мачеху.

Она правда была ловкой и… веселой. После детского дома, в котором он прожил, считай, десять лет, ему очень нравилось, что с родителями, с отцом и мачехой, всегда весело. Не то чтоб они то и дело представляли сценки или рассказывали анекдоты, но как-то так себя вели, что с ними было интересно и не страшно, что вот-вот поругаются и все кончится!..

Родион выбрал котлеты с макаронами, а Тонечка возразила, что раз котлеты, значит, с гречкой, и принялась за дело.

— А вкусного купила?

Вкусным считались ванильные сухари, обсыпанные сахаром, маковые сушки, мармелад — чем резиновей, тем лучше, — овсяное печенье, соломка и всякое такое.

Тонечка заверила, что купила, но до ужина ничего не даст, чтоб не перебил аппетит.

— Тоня, я же не маленький! — возмутился Родион. — Мне семнадцать будет!

— Даже когда тебе стукнет пятьдесят восемь, ты должен помнить, что набивать живот сладким вредно.

Она сама сейчас с удовольствием вместо гречки съела бы пирожное «Картошка» — две штуки — и запила тремя стаканами чаю, но никак нельзя. Во-первых, дурной пример для Родиона. Во-вторых, в магазин «Рублевочка» пирожных «Картошка» не завозят.

…Надо же было так назвать продуктовую лавку в центре города Дождев Тверской губернии! Прям какой-то литератор называл, стилист!.. Тут тебе и намек на шикарную жизнь — Рублевка, не что-нибудь! — и на дешевизну — рублик, всего ничего! И звучит ласково.

Родион подхватил с пола собакообразное существо, которое выписывало вокруг них кренделя и вензеля, поцеловал в морду, немного смутился и пристроил свою худосочную задницу на столешницу, почти что в миску с фаршем.

— Куда ты сел, слезай сейчас же!..

— А старую княгиню зовут Лидия Ивановна, — сообщил Родион. — Она раньше в Москве жила, а теперь здесь, в Дождеве.

— Откуда ты знаешь?

— Сама сказала! Она сегодня опять на ручей ходила.

По невесть когда установленному неписаному закону жители всех трех домов вдоль ручья выходили к воде через Тонечкин участок. На берег вела узорная чугунная калиточка, обычно закрытая на проволочный крючок. В заборах в самом дальнем конце участков тоже были калитки, вообще ни на что не закрытые, а всегда настежь распахнутые. Старая княгиня являлась дважды в день, Тонечка видела ее из окна. Она проходила вдалеке, не глядя по сторонам, некоторое время возилась с крючком, выходила к ручью и усаживалась на скамейку под березами. Сидеть там она могла сколько угодно, иногда час, а когда потеплело, то и дольше!

Родион то и дело бегал рисовать ручей, березы, траву, калитку, скамейку — он вообще или ел, или спал, или рисовал, засадить его за уроки не было никакой возможности, особенно сейчас, когда всех разогнали на удаленку.

— Она спросила, что я рисую, и я ей показал, она сказала — хорошо, — продолжал Родион. — И про Буську спросила, что за порода. Я сказал, что пражский крысарик, а она сказала, что Прага вообще загадочный город.

— Загадочный? — переспросила Тонечка машинально.

Она пыталась порезать огурец, но дело не двигалось — только она отрезала кружок, как Родион выхватывал его и съедал, смачно хрупая. Она бросила резать и сунула оставшиеся пол-огурца мальчишке. Родион помычал благодарственно.

— Тонь, а папа приедет?

— Кто его знает.

— И ты не знаешь?!

— У него же люди работают. То есть сейчас как раз не работают, вся работа остановлена. Ему нужно придумать, чем платить, где денег добыть. Пока не придумает, не приедет.

— А он придумает? — с тревогой спросил Родион.

Ему требовалось, чтоб Тонечка его успокоила. Как жить, если ни она, ни даже отец не знают, что дальше?..

— Придумает, — сказала Тонечка, все поняв. — Он очень умный. Садись, котлета готова. Ты собаку кормил?

Родион возмутился:

— Ты же знаешь, собаку я кормлю всегда в шесть часов!

…Это правда. Безалаберный мальчишка вполне мог проспать школу, завтрак, репетитора, онлайн-урок, но накормить свою собаку никогда не забывал.

— Еще она спросила, чей я, а я сказал, что Германов, — продолжал Родион, сгорбившись над котлетой. Он хватал куски, обжигался, выплевывал и дул на них.

— Веди себя прилично, — велела Тонечка. — Какой-то странный вопрос, чей! Ты же не собака!

— Ну-у, она так спросила: мальчик, ты чей? Я и сказал. Еще я хотел ей показать, как я ее нарисовал, но у меня альбомы в доме, завтра покажу.

— Ты ее тоже рисовал?

Родион покивал:

— Она такая красивая! И одета странно.

Тонечка все никак не могла привыкнуть, что ему нравится не то, что другим! Ему нравились покосившиеся заборы, букашки, лужа, припорошенная цветочной пыльцой, воробей, склевавший дождевого червяка, провалившиеся мостки у ручья. Вот старуха понравилась тоже…

Тонечка постоянно чувствовала тревогу. Ей казалось, что она должна… защищать и оберегать мальчишку. От всего. Человек, которому нравятся воробьи, собаки и старухи, сам себя защитить и уберечь не сможет…

Она подложила ему еще котлету, и он заглянул в сковородку, осталось или нет.

Оставалось три штуки, вот красота!

— А что к чаю?

— Вареная свекла с медом.

— Что, правда? — У Родиона вытянулось лицо.

Тонечка вздохнула.

— Лимонные дольки, халва, сушки и две разные шоколадки.

— С орехами?

— Одна с орехами.

Это было совсем другое дело, и Родион великодушно предложил поставить самовар.

Иногда они так развлекались по вечерам — пили чай из самовара. С ним приходилось довольно долго возиться, иногда он напрочь не желал растапливаться, капризничал, но к сегодняшнему пиру самовар был просто необходим, и Тонечка согласилась.

Она помыла посуду, прислушиваясь к тому, как мальчишка тюкает перед крыльцом топориком, пытаясь наколоть щепок, взглянула в окно, отвела глаза и посмотрела еще раз.