— Его не арестовали, а задержали, — поправила Тонечка устало. — Саш, давай выпьем, а?

— Нет, — моментально отказался Герман. — Только не это.

— Ну, тогда ты чаю, а я… не чаю.

Она прошла по сверкающей плитке — за ней оставалась цепочка мокрых следов, — плюхнулась в кресло и с наслаждением вытянула ноги, словно весь день не могла присесть. Герман медлил, рассматривая её.

Так она ему нравилась!..

Приятное, особенное чувство, когда женщина нравится, и она — собственная жена.

Даже после стольких часов — долгих часов, которые они провели сначала в доме Кондрата Ермолаева, а потом в отделении, после стольких объяснений, разговоров, подписанных бумаг, Тонечка казалась свежей, и буйные кудри вились особенно буйно — должно быть, от мокрого снега, который всё сыпал и сыпал с небес. Ей очень подходил пятизвёздочный «Шератон» в центре Нижнего Новгорода, сверкающая плитка, уют модной мебели, странных картин и дорогих ковров. Александр Герман за всю жизнь не встречал женщины, которой бы всё это так подходило. Её клетчатая английская куртка, той же генеалогии сумка на длинном ремне, на сумке монограммы в виде всадников, причёска, точнее полное её отсутствие, румяные щёки, уверенная грудь под светлым свободным свитером, ладные джинсы — как ему всё это подходило!..

Он и не думал, что женщина может так ему подходить. До неё, до прошлого года, когда он её встретил, он просто… выполнял некую жизненную программу. Положено, чтобы успешный, уверенный и деловой мужчина появлялся в обществе с красоткой — он появлялся с разнообразными красотками. Положено ветреный и мрачный февраль проводить в Индонезии, «на солнышке» с длинноногой феей — он проводил февраль с феями. Положено по весне фотографироваться на итальянских озёрах рядом с совершенным женским телом, раскинувшимся в соседнем шезлонге — он фотографировался с телами. Иногда его связи были достаточно интересными и развлекали его, иногда получались так себе, но они всегда оставались словно вне его самого. Он наблюдал за собой и своими романами всегда с некоторой отстранённой иронией.

Тонечка за год ни разу не дала ему возможности иронизировать и наблюдать!.. С ней он всё время жил полной жизнью, и это его… удивляло. Каждый день!

Его жена, на которую он в эту минуту смотрел с тихим и умильным восторгом, нетерпеливо крутила шеей, выпутывала кудри, наконец стянула с шеи шарф, с облегчением пристроила вещи в руки подошедшего официанта и спросила белого вина со льдом, кофе и мятного чаю.

Между прочим, Герман давно заметил, что официантам она тоже нравится, хотя они все были почти подростки, а Тонечка вполне себе дама!..

Он подошёл и сел рядом.

Она сразу придвинулась к нему и приложилась к щеке дурацким поцелуем в стиле «дорогой, как я рада тебя видеть этим вечером».

— Какой-то ужасный день, — пожаловалась она. — Ты как? Как твоё похмелье?

— Нет никакого похмелья. — Ему не понравился поцелуй, он прихватил жену за шею и поцеловал как следует.

Не по возрасту и не в меру целомудренная супруга тут же оттолкнула его физиономию.

— Саш, ну что ты!..

Он усмехнулся и отпустил её шею.

— Ну, что мы будем делать?

Тонечка потёрла нос.

— История странная, — сказала она наконец, — вот правда, очень странная.

— Как это верно, Ватсон.

Она искоса взглянула на него и фыркнула.

— Кондрат не мог убить, — продолжал Герман очень серьёзно. — Вот поверь мне. Я знаю.

…Муж что-то недоговаривает, это ясно как день. С самого начала! Сколько Тонечка ни пыталась ещё в Москве выяснить, откуда у её мужа, великого телевизионного продюсера и в прошлом режиссёра, человека всегда и во всём благополучного, сытого и самоуверенного, взялся давний друг повар, да ещё в Нижнем Новгороде, у неё так и не получилось. Муж рассказывал какие-то глупости про бурную молодость и про то, что когда-то он, муж, был большой шалун, но дело с места не двигалось. Целый год, нет, даже почти полтора, Герман ни разу не вспоминал друга-повара и вспомнил только сейчас, а когда Тонечка пристала, только отшучивался.

— На первый взгляд, всё как раз наоборот, — нащупывая почву, продолжала Тонечка. — Как раз похоже, что он убил жену-то.

— Тоня, даже не начинай!..

— Смотри, они сильно поссорились, ты сам мне рассказал ещё той ночью, что приехала и закатила скандал, что она испортила ему всю жизнь! Что она обещает выложить в сеть побои. Что он её послал подальше и они почти подрались…

— Пошла писать губерния… — пробормотал Герман в сторону.

— Разве не могло быть так, что она вернулась, они опять поссорились, потом на самом деле подрались, и он её… ну, случайно, в драке, в угаре… ударил… неудачно…

— Не могло быть, — отрезал Герман. — Тоня, правда. Я знаю, что говорю.

Официант принёс поднос и начал ловко расставлять на круглом столе бокалы и чашки. Тонечка сосредоточенно думала.

— А про неё ты что-нибудь знаешь? — спросила она, как только официант отошёл, улыбнувшись ей напоследок. — Про жену?

— Ни-че-го, — по слогам ответил Герман. — Я понятия не имел, что Кондрат женился.

— Плохо, — сказала Тонечка. — Самое скверное, что мы даже не знаем, где и как её искать.

Герман обжёгся мятным чаем и уставился на жену.

— Как… искать? — переспросил он. — Зачем нам её искать? Если Кондрат её…

— Тьфу на тебя, Саша, — рассердилась она. — Ты сам себе противоречишь! Ты же клянёшься, что твой друг-повар жену не убивал! Значит, она жива и где-то должна быть! А где?..

— Да в этом всё дело! — вдруг вспылил Герман. — Её нигде нет, ни на работе, ни дома! В отделении так сказали!

— Саша, что выходит? Выходит, что Кондрат Ермолаев ночью в беспамятстве её убил, а тело где-то спрятал. Не приходя в сознание.

— Во дворе машина стояла, вся нараспашку, — напомнил Герман. — Мотор работал.

— Вот именно. Когда она на ней приехала? Выходит, после того, как ты ушёл, то есть, где-то ближе к двум. Потом они поссорились — с дракой и битьём стёкол. Потом, получается, он её выволок, затолкал в машину, куда-то вывез, вернулся обратно, оставил машину посреди двора с работающим двигателем и завалился спать. Логично?

— Нет, — отрезал Герман.

— Вот именно, — согласилась его очень умная жена. — Так не бывает. Хотя, по большому счёту, есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам. Можно мне ещё Шабли?

Герман помахал официанту, спросил вина и вдруг несказанно удивился:

— Постой, постой, так ты… тоже не веришь, что Кондрат зарезал жену?

— Молодец, — похвалила Тонечка. — Я ещё пока ничего не понимаю, но кое-что странно, правда.

— Что?

— Порядок на кухне, это раз, — задумчиво начала перечислять Тонечка. — Два: ночью был шум, и никто из соседей не прибежал и не спросил, в чем дело.

— Фью-ю! — присвистнул Герман. — Нынче на шум никто не выходит, никому дела ни до чего нет.

— Саш, это в Москве никто не выходит на шум! А здесь все выходят! Когда тётя сегодня на крыльце заголосила про убийство, моментально под забором народ собрался, ты не обратил внимания? И наряд сразу вызвали! Мы же не вызывали никого, а патруль приехал через семь минут после того, как она заорала, я засекла.

— Ну ты даёшь, — Герман покачал головой отчасти даже с недоверием. — А кухня при чём?

— При том, что расстались они, по всей видимости, абсолютно мирно. Твой повар и его телеведущая!.. Он ждал тебя в гости и готовил. Устроил на кухне бардак. Она этот бардак убирает, она всегда так делает, это Кондрат рассказал. Он готовит, а она за ним всё чистит и моет. После этого она уезжает — кстати, куда? — среди ночи возвращается и закатывает скандал. В чём смысл, если подумать?

Герман пожал плечами.

— Вот именно, — подхватила Тонечка. — Получается, что смысла нет. Если они мирно расстались вечером, почему ночью случился скандал?

— Потому что мы пьяные были.

Тонечка рассердилась:

— Саша! Ты же режиссёр! Включи режиссёрское воображение! — Она потянула его за ухо. — Чик-трак! Включилось?

— Чего ты от меня хочешь?

— Чтоб ты фильм представил. Муж и жена на кухне. К мужу вечером приезжает старый друг, — тут она подумала и зачем-то добавила, — лучше новых двух. Муж — повар, и он готовит пир, — и она опять добавила, — на весь мир. Жена видит, чего и сколько он готовит, знает, сколько закуплено выпивки. Потом она ликвидирует бардак, вылизывает кухню и деликатно отбывает в неизвестном направлении. Возвращается ночью, Бог мой, каков пассаж, что за ужасная картина — муж и старый друг уже изрядно набрались!

Герман засмеялся.

— И она давай скандалить и на него кидаться!

— Да, — согласился Герман. — Фильм не складывается что-то.

— Вот именно, — кивнула Тонечка. — Шума соседи не слыхали, на Кондрате твоём ни царапины. Или они очень аккуратно и тихо дрались, или…

— Не дрались, — подсказал Герман.

— Или она так же деликатно и тихо дала себя зарезать, — продолжала его жена, — или…

— Никто никого не резал, и вообще непонятно, что там произошло, — закончил он.

— Смотри, какая собака! — вдруг с восторгом выпалила Тонечка. — Ну вон, вон! Оглянись!

К её внезапным перепрыгиваниям с мысли на мысль, с эмоции на эмоцию он никак не мог привыкнуть.