Митч. Как вам больше нравится.

Бланш проходит в дом, Митч следует за ней. Наружной стены больше нет, смутно, в неясном освещении, проступает интерьер квартиры Ковальских.

Бланш (задерживаясь на кухне). Там уютней, пройдем. Что-то упало… Какая я неловкая… Никак не найду в темноте, где тут была выпивка.

Митч. Вам так хочется?

Бланш. Я хочу, чтоб вы выпили! Весь вечер вы были так нерешительны и мрачны, да и я тоже хороша — оба мы были нерешительны и мрачны, так хоть эти последние, считаные минуты вместе да будет у нас… joie de vivre [Радость жизни (фр.).]! Я зажгу свечу.

Митч. Хорошо.

Бланш. Будем заправской богемой. Представим себе, будто сидим в маленьком артистическом кабачке, где-нибудь на Левом берегу, в Париже. (Зажгла огарок свечи, вставляет в бутылку.) Je suis la Dame aux Camélias!.. Vous ètes… Armand! [Я — дама с камелиями! А вы… Арман! (фр.)] Понимаете по-французски? Voulez-vous coucher avec moi ce soir? Vous ne comprenez pas? Ah, quel dommage! [Не хотите ли переспать со мной? Не понимаете? Какая досада! (фр.)] По-моему, было бы чертовски приятно… А, нашла! Здесь как раз на двоих.

Митч (без особого энтузиазма). Хорошо.

Бланш (входит в спальню со стаканами и свечой). Садитесь. Снимите-ка пиджак да расстегните воротничок.

Митч. Я лучше так.

Бланш. Нет, нет. Я хочу, располагайтесь со всеми удобствами.

Митч. Да неловко — я так потею. Рубашка совсем прилипла.

Бланш. Потеть полезно. Если не потеть, не проживешь и пяти минут. (Снимает с него пиджак.) Хороший пиджак. Что у вас за материал?

Митч. Называется альпака.

Бланш. Ах вот как! Альпака.

Митч. Да, облегченного типа.

Бланш. Вот оно что — облегченного…

Митч. Не люблю парусиновых пиджаков — пропотевают насквозь.

Бланш. А-а…

Митч. И они на мне не имеют вида. Мужчине с такой комплекцией надо одеваться с умом, а то будешь совсем громоздким.

Бланш. Но разве вы такой уж тяжеловес?

Митч. А думаете, нет?

Бланш. Ну, изящным вас, правда, не назовешь, но… широкая кость, представительность.

Митч. Благодарю вас. На Рождество меня приняли в члены нью-орлеанского атлетического клуба.

Бланш. Вот это да!

Митч. Лучшего подарка я и не получал. Работаю с гирями, плаваю и всегда в форме. Когда я начинал, живот у меня был слабоват, зато теперь — каменный! Любой может хватить что есть сил под вздох, а мне хоть бы что. Вот, ударьте. Да не бойтесь!

Она слегка дотрагивается пальцем до его живота.

Ну что?

Бланш. Господи! (Прикасается рукой к его груди.)

Митч. А угадайте, сколько я вешу, Бланш?

Бланш. Да на глазок — ну… сто восемьдесят?

Митч. Еще одна попытка… ну?

Бланш. Поменьше?

Митч. Да нет же — больше!

Бланш. Ну, при вашем росте даже и с огромным весом не будешь грузным.

Митч. Вес — двести семь фунтов, рост — шесть футов полтора дюйма. Рост — босиком, без обуви. И вес — без одежды, в чем мать родила.

Бланш. Боже милостивый! Какие захватывающие подробности…

Митч (смутился). Да, мой вес, конечно, не такая уж интересная тема. (Набравшись храбрости.) А вы сколько весите?

Бланш. Я?

Митч. Да.

Бланш. А вы угадайте.

Митч. Можно поднять?

Бланш. Самсон! Ну, уж ладно, поднимайте.

Он становится позади нее, взялся руками за талию и легко поднимает в воздух.

Ну?

Митч. Как перышко.

Бланш. Ха-ха!

Он опустил ее и придерживает за талию.

(С притворной застенчивостью.) Больше держать не обязательно.

Митч. Что?

Бланш (весело). Я сказала, уберите-ка руки, сэр.

Он неумело обнял ее.

(В голосе ее звучит мягкий укор). Нет, Митч. Именно потому, что мы одни, вы должны быть джентльменом.

Митч. Шлепните, если зарвусь.

Бланш. Не понадобится. Вы настоящий джентльмен, такие уже почти перевелись. Не сочтите это за чопорность старой девы-учительницы. Просто я…

Митч. Что?

Бланш. Да просто, надо полагать, у меня слишком уж старомодные идеалы, только поэтому. (Зная, что ему не видно, лукаво строит глазки.)

Митч молча идет к выходу. Продолжительное молчание. Бланш вздыхает.

Митч (застенчиво покашливает. После паузы). А где Стэнли со Стеллой?

Бланш. Отправились прогуляться с мистером и миссис Хаббел.

Митч. А куда?

Бланш. В кино, кажется, — на последний сеанс.

Митч. Надо бы нам как-нибудь выбраться всем вместе.

Бланш. Нет. Ничего хорошего не вышло бы.

Митч. Почему же?

Бланш. Вы давно дружите со Стэнли?

Митч. Мы однополчане, из двести сорок первого.

Бланш. И с вами он, конечно, говорит что думает?

Митч. А как же.

Бланш. А про меня он вам говорил что-нибудь?

Митч. Да почти нет.

Бланш. По вашей сдержанности ясно, что разговор все-таки был.

Митч. Ну, сказал что-то, особенно не распространяясь.

Бланш. Но что? Каким тоном это было сказано?

Митч. А зачем вам, почему вы спрашиваете?

Бланш. Ну…

Митч. Вы что с ним — на ножах?

Бланш. Что вы хотите сказать?

Митч. Да мне кажется, что в его отношении к вам… просто непонимание, и только.

Бланш. Мягко сказано? Да если б не беременность Стеллы, я б у них и дня не прожила.

Митч. Он что, недостаточно обходителен?

Бланш. Он нестерпимо груб. Уж как только не куражится надо мной!

Митч. То есть как это?

Бланш. А так.

Митч. Даже и не верится.

Бланш. Не верится?

Митч. Да разве можно быть грубым с вами?.. Да нет, не представляю себе.

Бланш. А положение и в самом деле жуткое. Нет, вы поймите… Своего угла у меня здесь нет. Ночью между этой комнатой и той — только портьера. А он лезет прямо через комнату в одном нижнем белье. И каждый раз не допросишься хотя бы прикрывать за собой дверь… в ванную. Простота нравов уже какая-то безудержная… Вам, может быть, непонятно, что же тогда меня здесь держит? Ладно, откроюсь. Ведь учительского жалованья еле-еле хватает, чтоб свести концы с концами. За год я не отложила ни пенни, пришлось ехать на лето сюда. Вот и терпи зятя. А он — меня, хотя я ему явно поперек горла… Да он, конечно, уже говорил вам, как люто меня ненавидит.

Митч. Ну, так уж и ненавидит…

Бланш. Ненавидит! Стал бы он иначе так надо мной издеваться? С первого же взгляда на него меня пронзила мысль: вот он — твой палач. И этот человек еще сотрет меня в порошок, если только… Да, да, конечно… тут ненависть настолько явно выраженная, что, пожалуй, неудивительно, если он… как-то по-особому, на свой лад, не по-людски… Нет, нет! От одной только мысли, что он меня… (Жестом отметает эту мысль. Допила виски.)

Молчание.

Митч. Бланш…

Бланш. Да, милый.

Митч. Можно задать вам один вопрос?

Бланш. Да. Какой?

Митч. Сколько вам лет?

Бланш (беспокойно). Зачем вам?

Митч. Я рассказывал про вас маме, и она спросила: «А сколько Бланш лет?» А я не знал, что сказать.

Снова пауза.

Бланш. Обо мне?.. Маме?

Митч. Да.

Бланш. С какой стати?

Митч. Я говорил, какая вы милая, как мне нравитесь.

Бланш. Вы были искренни?

Митч. Конечно. Сами знаете.

Бланш. А зачем вашей маме… сколько мне лет?

Митч. Она больна.

Бланш. Печально… И тяжело?

Митч. Недолго ей теперь… И несколько месяцев, верно, не протянет.

Бланш. О!

Митч. Ее все мучит, что я живу бобылем.

Бланш. А-а…

Митч. Хочет, чтобы я обзавелся семьей, пока она не… (Голос прерывается, он несколько раз откашливается, в волнении то шаря руками что-то по карманам, то вытаскивая руки и тут же снова начиная что-то искать в карманах.)

Бланш. Вы ее очень любите?

Митч. Очень.

Бланш. Да, вы, наверное, если уж любите, то всем сердцем. Вам будет очень одиноко без нее, да?

Митч откашливается, кивает.

Я-то понимаю, что это значит…

Митч. Остаться одному?

Бланш. Я тоже любила одного человека, любила и — потеряла.

Митч. Он умер?

Она подошла к окну, садится на подоконник и смотрит на улицу. Налила себе.

Это был мужчина?

Бланш. Мальчик, совсем еще мальчик… да и сама я в ту пору была еще так молода. В шестнадцать лет и вдруг такое откровение — любовь! И все сразу, сполна, без остатка. Словно ослепительный свет выхватил вдруг разом что-то, все время пробавлявшееся в полутени, — так засверкал для меня весь окружающий мир… Но не было мне счастья! Поманило и — все. С мальчиком этим творилось что-то неладное: он оказался нервным, бесхарактерным и, совсем как-то не по-мужски, недотрогой… хотя по виду и не подумаешь — ничего женственного… Но было в нем это, да, было… Он искал у меня помощи. А я… что я тогда понимала! Я так ничего и не заметила ни во время свадебного путешествия, ни потом, когда мы вернулись; я знала только одно: есть какая-то загадка, мешающая мне подать ему помощь, которая ему необходима, а попросить, сказать — нет сил! Он был на зыбучем песке и цеплялся за меня, а я вместо того, чтобы вытаскивать его, гибла с ним заодно. И — не знала того! Ничего я не знала. Только одно — что люблю его безумно, а помочь не в моих силах — ни ему, ни себе. А потом я прозрела. Вышло так, что хуже и не придумаешь: просто я вошла, не постучавшись, в комнату — думала, никого нет… а она, как оказалось, не пуста, там были двое: этот мальчик, мой муж, и один его давний друг, постарше…