Они с Армидой наконец добрались до тускло освещенной площадки четвертого этажа и остановились передохнуть. В воздухе стоял странный резкий металлический запах. Альва хотела спросить о нем у сестры, как вдруг заметила девушку, лежащую без движения у второй двери. Темная до черноты кровь пропитала ее юбки и растеклась вокруг. Армида ахнула, развернулась и побежала вниз по лестнице, зовя на помощь миссис Хармон.

Дрожа всем телом, Альва опустилась на колени возле девушки и взяла ее за руку. Рука оказалась холодной и безвольной. Грудь девушки была неподвижна. Альва наклонилась и приложила к ней ухо. Тишина.

Альва отшатнулась. Ее била такая дрожь, что ее не удавалось сдержать, даже обхватив себя руками.

Девушка умерла. И перед этим ей было страшно и больно.

Несколько лет назад Альва слышала на каком-то приеме, как две холеные дамы, разодетые в мех и жемчуга, обсуждали визит, который они незадолго до того нанесли в трущобы квартала Файв-Пойнтс [Файв-Пойнтс — район в южной части Манхэттена, существовал в XIX веке, печально известен своими трущобами.]:

— Просто удивительно, не правда ли?

— Да, совершенно невероятно! Представьте, что для кого-то в этом заключается вся жизнь — к счастью, наверняка недолгая.

— Люди готовы умереть, чтобы только выбраться оттуда!

И рассмеялись над своим остроумием. Альва тогда тоже улыбнулась, еще не зная, насколько тонка грань между привилегированной жизнью и нищетой. Умереть, чтобы выбраться, — ужасно смешно!

А теперь она сидит возле мертвой девушки. Была ли бедняжка напугана тем, что с ней происходит, или, возможно, почувствовала облегчение, ведь ждать от этой жизни ей было нечего?

На ступеньках раздались торопливые шаги.

— Кэти! — воскликнула девочка, чье сходство с умершей бросалось в глаза. — О нет, нет, нет… — Альва отодвинулась, девочка упала на колени, схватила умершую за плечи и попыталась приподнять ее. — Ну же, Кэти, — повторяла она. Голова умершей запрокинулась назад. В глазах девочки застыла паника. — Кто-то пошел за доктором, но разве его дождешься… Откуда идет кровь? Что мы можем сделать?

— Слишком поздно, — проговорила Альва. — Мне очень жаль. Она уже не дышала, когда я… Мы пришли слишком поздно.

— Неправда! — зарыдала девочка. — Что случилось? Когда я уходила утром, все было в порядке.

— Мне очень жаль.

У Альвы в кошельке было пятьдесят центов. Дрожащей рукой она протянула их девочке.

— Это, конечно, немного, но…

Девочка отмахнулась:

— Деньги ей не помогут!

— Но вы сможете…

— Только это вы и умеете! Уходите отсюда! — крикнула девочка. Лицо ее раскраснелось, по щекам текли слезы. — Уйдите!

— Мне жаль, — повторила Альва и оставила девочку ожидать врача, который не сможет ничего исправить.

Ее слова эхом отдавались у Альвы в голове. Мертвой девушке деньги и вправду не помогут. «Но, Господи, — подумала она, — пусть они помогут мне!»

Глава 2

Все без исключения девицы на выданье были невероятно хорошенькими — фарфоровая кожа с нежным румянцем, осиные талии, шелка, поблескивающие подобно воде в лучах солнца. Обеденный зал отеля «Гринбрайер» был полон девушек, чьи заботливые матери без устали напоминали им, как правильно держать чашку, дабы подчеркнуть хрупкость запястья; отовсюду только и слышалось: «…выпрями спину, улыбайся, скромный взгляд, и опусти ресницы». Молодые люди, числом втрое меньше, все в крахмальных белых воротничках и льняных куртках, смотрели по сторонам, улыбались и кивали, точно покупатели на аукционе племенных лошадей.

Мисс Консуэло Изнага, ближайшая подруга Альвы с детских лет, когда они проводили лето в Ньюпорте [Ньюпорт — город в штате Род-Айленд; в конце XIX века — популярное место летнего отдыха среди самых богатых семейств Америки.], придумала, как найти ей жениха, и настояла на том, что «Гринбрайер» для этого — самое подходящее место. По крайней мере, для Альвы. Сама Консуэло, располагая средствами, связями и красотой, замуж отнюдь не торопилась — в этом просто не было необходимости, ведь ее отцу удалось сохранить свое богатство.

Изнага владели плантациями сахарного тростника на Кубе. До войны они каждое лето спасались от кубинского зноя в мягком климате Ньюпорта и часто селились на той же улице, где семейство Смит снимало коттедж, сбежав от удушающей жары Манхэттена. Господин Изнага любил повторять: «Человек должен верно служить земле, сделавшей его богатым» — завуалированная критика в адрес отца Альвы, который гораздо охотнее продавал хлопок, чем выращивал его. Поскольку рынок хлопка находился в Нью-Йорке, жена и дочери Мюррэя Смита поселились там же. Не подозревая о натянутых отношениях между отцами, Альва и Консуэло привязались друг к другу с той беззаветной любовью, каковой способствует беспечное детство, и больше замечали у себя сходства, нежели различия.

В годы войны они каждую весну проводили несколько недель в Париже. Расставаясь, писали письма. Позже, вскоре после возвращения Смитов на Манхэттен, отец Консуэло из деловых соображений тоже купил там дом. Альва знала Консуэло как саму себя. Ничто не могло встать между ними. Даже когда на семью Альвы обрушились несчастья, Консуэло оставалась ее верной подругой.

Она выбрала для Альвы Уильяма Киссэма Вандербильта, с которым познакомилась год назад в Женеве. Все звали его просто Ви-Кей. Манхэттенец в третьем поколении, родом он был из богатой семьи, которой никак не удавалось выбиться в высшее общество. Консуэло убедила его, что безупречная родословная Альвы в сочетании с состоянием и влиятельностью Вандербильтов поможет склонить чашу весов в нужную сторону, и Вандербильты вместе со Смитами наконец получат признание.

Слишком уж оптимистичное пророчество.

И все же, по мнению Консуэло, Уильям заинтересовался как ее обещаниями, так и ее подругой. По мнению же самой Альвы, он походил на резвящегося щенка — ее не покидало ощущение, что каждый раз при встрече он весело ее обнюхивал и убегал. Она ему, конечно, понравилась. Но ему также нравилось дурачиться с друзьями, править четвериком в Центральном парке, показывать карточные фокусы, участвовать в регатах и вести оживленные беседы с привлекательными юными леди, в числе которых оказалась и Альва. «Альва Смит? Честная, порядочная девушка?» — скажет он своим друзьям и выберет другую, с более интересными характеристиками.

— Посмотри-ка. — Консуэло указала на троицу молодых людей, входящих в просторный зал с высокими потолками. — Я же говорила, что он придет. — Она подозвала официанта и вручила ему свою карточку, на которой успела что-то написать.

— Передайте господину Вандербильту — вон тому джентльмену в голубом сюртуке, — что мы приглашаем его вместе с друзьями составить нам компанию.

Официант ушел, и Альва тяжело вдохнула.

— Волнуешься? — спросила Консуэло. — Не бойся. Он подойдет.

— И что тогда?

— Тогда ты поднимешь свою чашку, чтобы подчеркнуть хрупкость…

— Консуэло, я не шучу.

— И перестань хмуриться! «Юные леди, которые надеются найти мужа, достойного во всех отношениях, должны заботиться о бледности и гладкости кожи и приятном выражении лица» — это я прочла в «Правилах этикета». А еще, если часто хмуриться, будешь выглядеть старше на шесть лет! Научно доказано. — Консуэло умолкла и нахмурилась: — Что это там происходит?

Альва обернулась — посланный ими официант еще пересекал просторы зала, а к джентльменам уже подошел другой. Он вручил что-то Уильяму и указал на столик, за которым сидели юные леди, которые, по всей видимости, и передали это «что-то». Молодые люди встали из-за стола и направились к девушкам. Русоволосый Уильям с ямочками на щеках на ходу принял у подошедшего официанта записку Консуэло и сунул ее в карман.

— Ну вот, — вздохнула Альва, повернувшись к Консуэло. — На твоем плане можно ставить крест.

— Это на твоей уверенности можно ставить крест! Да, Тереза Фэйр хороша собой. Здорово, наверное, иметь такие рыжие волосы! Но зато миссис Фэйр настолько невыносима, что лишь самый отчаявшийся человек осмелится иметь с ней дело.

— Хороша собой и юна, — заметила Альва. — Ей, наверное, не больше четырнадцати.

— В Греции девочек выводят в свет в десять — в Нью-Йорке это тоже не запрещается. Поэтому радуйся, что тебе не придется конкурировать с ребенком. — Консуэло потянулась за своей чашкой. — Не расстраивайся. Уильяму ни к чему фэйровское серебро. Его дед сказочно богат.

— Да, но всего лишь дед, а не отец.

— Очень старый дед, который не будет жить вечно. — Консуэло наблюдала за компанией. — Интересно, сколько у него в самом деле денег?

— У Уильяма?

— У его деда, Командора [Командор — высшее воинское звание во флоте США. Корнелиус Вандербильт получил такое прозвище, став владельцем крупнейшего пароходного бизнеса в 1830-е гг.] Вандербильта. Писали, что его паровая яхта размером с военный корабль еще двадцать лет назад стоила полмиллиона долларов! У отца Уильяма состояние тоже немаленькое. Все, что им нужно, — твоя безупречная родословная, которая перевесит любые слухи о военных спекуляциях, политических подкупах и делишках сына.

— Сына? Какого сына?

— Папа говорит, что дядя Уильяма, Корнелий Вандербильт, заядлый игрок и никогда не платит по долгам. Еще с ним случаются припадки. Конвульсии.

— Ты никогда мне об этом не рассказывала!

— Точно?

— Если бы я знала, я…

— Отказалась бы от него? Но ты не можешь себе это позволить.