— Будь трижды проклята эта мадам Винтерс!

Гневная вспышка его господина, крайне редко повышавшего голос, застала Пенфелда врасплох, он вздрогнул, жалобно звякнули чайные чашки на подносе. Бродившая по подоконнику чайка остановилась и с укором скосила глаз внутрь дома. Джастин Коннор вскочил на ноги и зашагал из угла в угол, потирая ладонью голову.

— Какого черта она не оставляет меня в покое?

Пенфелд поставил поднос на стол, покрытый грязной скатертью, и с опаской взглянул на своего господина, метавшегося по комнате, размахивая руками: того и гляди собьет на пол драгоценные фарфоровые чашки.

— Сдается мне, сэр, что виной этому незнакомец в стоптанных башмаках. Он задавал слишком много вопросов.

Джастин резко развернулся на ходу, и Пенфелд втайне порадовался, что успел заслонить своим телом поднос с посудой.

— С чего ты взял, что вездесущая мисс Винтерс прибегла к услугам простого смертного? Ведьма способна найти кого угодно и без чужой помощи. — Джастин всплеснул руками. — Вполне могла бы, не затрудняя себя письмом, сесть верхом на метлу и прилететь сюда.

Губы Пенфелда дрогнули в улыбке, но он лишь коротко прокашлялся.

— А ты тоже следишь за мной? — Джастин погрозил чайке пальцем. — Обычно ведьмы знаются с черными котами, но от мисс Винтерс можно ожидать чего угодно.

Чайка стыдливо спрятала голову под крыло.

— Надо бы свернуть тебе голову и сварить на ужин. — Джастин направился к птице, растопырив руки.

Пенфелд многозначительно кашлянул. Джастин оставил чайку в покое, вернулся к столу и взял письмо, отправленное из Лондона пять месяцев тому назад, которое посыльный из туземной деревни доставил только сегодня.

— Нет, ты послушай, что пишет эта настырная баба! Она, видите ли, требует, чтобы я немедленно приехал и забрал девчонку. Та якобы причастна к какому-то скандалу. Подумать только! Дитя замешано в скандале! Что же она могла натворить? Пролила молоко на скатерть за ужином? Или стянула лишний кусок из сахарницы?

— Однажды меня примерно наказали за подобный проступок, — с улыбкой вспомнил Пенфелд, нежно потирая тугой живот.

— Тварь ненасытная! Ей мало того, что на образование девчонки я посылал практически все свои деньги, каждый пенс, оказавшийся в моих руках.

Об этом Пенфелду было известно, поскольку именно он носил на почту тощие конверты без обратного адреса.

Джастин устало присел на бочонок из-под рома, служивший стулом, и тяжко вздохнул.

— Надо полагать, ей снова нужны деньги, но я ничем не могу помочь. Продать больше нечего. Что будем делать?

Пенфелд принялся полировать рукавом сверкающий носик заварочного чайника с таким видом, будто нет ничего важнее этого занятия.

— Вполне возможно, сэр, ваш адрес известен не только неугомонной мисс Винтерс. Смею допустить, что и ваше семейство…

Джастин вскинул голову и уставился на слугу. В янтарных его глазах плясали золотистые искры ярости. Когда он заговорил, чеканя слова, в голосе прозвучала скрытая угроза. В таких случаях его сторонились даже самые храбрые воины-маори.

— У меня нет семьи.

Последовало тягостное молчание, нарушенное тихим перезвоном чашек. Джастин постепенно остыл, сменил гнев на милость и вопрошающе взглянул на слугу, как бы ища поддержки.

— Я холостяк, сам по себе, никем и ничем не связан. Неужели не понятно? Я не могу взвалить на свои плечи ответственность за ребенка. Это абсолютно исключено. Девочке гораздо лучше оставаться в Англии, где можно получить надлежащее образование.

— А когда она подрастет и придет пора выдать ее замуж? — тихо поинтересовался Пенфелд, сдувая с молочника несуществующую пылинку.

— Об этом думать рано, — с коротким смешком парировал Джастин. — Когда погиб Дэвид, ей было года три, значит, сейчас лет десять-одиннадцать. — Неожиданно решившись на что-то, он водрузил на нос очки для чтения в золотой оправе и принялся лихорадочно писать на обратной стороне листа. — Отправлю-ка я письмо мисс Винтерс. Напишу, что девочке следует остаться в пансионе, который выбрал ее отец. Лучше этого не придумаешь. А как только раздобуду денег, тотчас же перешлю их ей.

— Простите, сэр, а вы не задумывались над тем, что ребенку, возможно, нужен дом? Может, ей хочется быть в семье?

Джастин перестал писать и вскинул глаза на слугу. Встретившись с ним взглядом, Пенфелд пожалел, что открыл рот. Джастин повел рукой вокруг, как бы приглашая ознакомиться с жалкой обстановкой, земляным полом и грудами пыльных книг, разбросанных по углам.

— И это ты называешь домом? — язвительно спросил он. По очереди ткнув пальцем в свое заросшее щетиной лицо, голую грудь и рваную дыру на брюках из грубой хлопчатобумажной ткани, добавил: — А это можно назвать семьей?

Пенфелд хмуро уставился в пол, а Джастин аккуратно сложил бумагу, засунул в старый конверт, надписал новый адрес и отдал слуге. Пенфелд направился к двери, но у порога замешкался и оглянулся. Джастин по-прежнему сидел на бочке, держа в руке золотые часы, свисавшие на цепочке с шеи. За долгие годы, проведенные вместе, Пенфелд почти никогда не видел своего господина без часов. Джастин откинул крышку, и янтарные глаза его подернулись дымкой.

Слуга сочувственно вздохнул, пожал плечами и неспешно зашагал к деревне. Бережно сжимая в руке потертый конверт, Пенфелд думал о том, что в любви и участии нуждается, пожалуй, не бедная девочка, а его незадачливый господин.

Эмили привыкла к простой одежде без выкрутасов, турнюр мешал ей. Передвинув его поудобнее, девушка с нарастающим интересом наблюдала за тем, что происходит возле штурвала. Прошло часа три с того момента, как Барни отплыл на спасательной шлюпке к берегу. Дорин то и дело подносила к глазам ржавую подзорную трубу, с надеждой вглядываясь в горизонт, а в промежутках была вынуждена вступать в перебранку с капитаном, желавшим сняться с якоря. Переубедить его было непросто; капитан был туг на ухо и, по мнению Эмили, так же туго соображал. Его небольшой почтовый пароход лишь раз в месяц ходил от Мельбурна до Окленда, дрейфовать ему наскучило и хотелось поскорее отправиться в путь.

Дорин кудахтала, как вспугнутая наседка, капитан в ответ орал, их споры Эмили надоели, и она отвернулась. Теплый ветерок ласкал волосы, по воде золотым пером жар-птицы скользили солнечные блики, и тихий плеск волны у борта действовал умиротворяюще. Вспомнилось, как много сил и энергии она потратила, чтобы сорвать это путешествие, хотя долгие годы перед тем провела в томительном ожидании перемен. Ее смогли затащить на судно, отплывавшее из Лондона, лишь в бессознательном состоянии, приправив кофе за ужином большой дозой снотворного, едва не оказавшейся смертельной.

Подручные мисс Винтерс ничем не гнушались ради достижения своей цели — доставить Эмили к Джастину Коннору, человеку, которого она теперь люто ненавидела.

Неожиданно взревела машина, задрожала палуба, и Эмили крепче вцепилась в поручни. Бешеный бег поршней в цилиндрах перекликался с приливами ненависти к опекуну.

В Лондоне ходили противоречивые слухи после того, как наследник богатого герцога не вернулся из поездки в Новую Зеландию. Бывшие подруги передавали Эмили сплетни, которыми обменивались взрослые в гостиных их родителей, пытаясь скрыть злорадство за притворным сочувствием и бросая многозначительные взгляды на потертое платье и поношенную обувь Эмили.

В высшем свете Лондона имя Джастина Коннора связывали с опасными приключениями и любовными похождениями, а в пансионе его произносили с придыханием и таинственным шепотом. Романтический образ отважного рыцаря, разящего врагов, будоражил сны многих воспитанниц пансиона, и Эмили не была исключением.

Большинство склонялось к мысли, что Джастин Коннор — удачливый искатель приключений, что он сумел сколотить огромное состояние в безумной азартной игре, где ставками были земля, золото и человеческая жизнь. Говорили, что он отказался от семьи и игнорировал ее мольбы вернуться и занять свое законное место наследника судоходной компании «Уинтроп шиллинг».

Эмили зло сощурилась. Она могла легко представить себе, как отлично устроился Джастин Коннор на плодородной земле Новой Зеландии и живет себе припеваючи в роскошном викторианском поместье, построенном на золото ее батюшки и, можно сказать, на его крови. Возможно, у него есть дочь, этакая златокудрая куколка, разодетая в шелка и купающаяся в любви. За минувшие семь лет — ни одного личного письма от него, ни единого доброго слова. Мисс Винтерс явно наслаждалась, демонстрируя Эмили сухие его послания и вложенные в конверты жалкие мятые ассигнации достоинством в один фунт стерлингов и кучку мелочи, включая монеты по полпенса.

Спустя несколько недель, когда обнаружилось, что опекун не отличается щедростью, просторную гостиную, принадлежавшую Эмили, передали Сесилии дю Пардю, несносной девчонке и задаваке с фарфоровым личиком, которую молва называла внебрачной дочерью австрийского князя. Лишь страх, который испытывала мисс Винтерс перед таинственным опекуном Эмили, удерживал ее от того, чтобы выставить несостоятельную воспитанницу на улицу. Директриса решила, что Эмили возместит затраты на свое содержание, выступая в роли наставницы младших классов; эти девочки некогда обожали ее и считались ей ровней.

Эмили отвели крохотную конуру на чердаке, и она часто подлезала к слуховому оконцу, протирала рукавом испачканное сажей стекло и часами глядела на океан грязных крыш и печных труб, ожидая, что вот приедет Джастин Коннор и заберет ее.

Пароходик застонал и задрожал мелкой дрожью. Дорин продолжала визгливо протестовать. Эмили еще крепче вцепилась в поручни.

— Значит, сегодня, господин Коннор, нам не суждено повстречаться, — прошептала она. — Ни сегодня, ни в будущем. Никогда.

Но не успел пароходик сдвинуться с места, как Дорин перестала ломать руки и издала крик радости. Небольшая шлюпка Барни разрезала волны. Эмили затаила дыхание. Как во сне она сделала пару шагов к поручням, наблюдая за тем, как шлюпку поднимают на борт. Еще до того, как Барни выскочил на палубу, на него накинулась сестра.

— Что он сказал? Почему ты не привез его с собой? — Она вытянула тонкую шею, стараясь заглянуть под сиденье, как будто брат мог там кого-то спрятать. — Он обещал приехать? Или пришлет за нами шикарную яхту?

Барни медленно поднял голову. На мертвенно-бледном лице его зло сверкнула черная бусинка глаза.

— Нет его там. Там вообще никого нет, если не считать своры грязных дикарей да старого отшельника по имени Пука в ветхой хижине. Нет там ни шикарного дома, ни важного хозяина.

— Этого не может быть. Он должен быть там. Мисс Амелия дала нам точный адрес.

Барни с ненавистью поглядел на Эмили.

— Я же тебе сказал: нет его там.

Дорин смирилась и сникла.

— Мисс Амелия больше всего опасалась такой ситуации. В последнем своем письме она скрыла от него, что мы привезем это отродье.

— А он, видно, как-то прослышал об этом и смылся. На его месте я бы тоже так поступил.

Эмили пронзила нестерпимая боль, потрясшая все ее существо. Она ненавидела Дорин, ненавидела Барни, ненавидела весь мир, но больше всего ненавидела тот потаенный уголок в своем сердце, где все еще теплилась слабая надежда.

Глаза ее застлали слезы. Она откинула голову, громко рассмеялась и впервые за весь длинный утомительный день заговорила:

— Не сомневаюсь, что вскоре мисс Винтерс получит достойное объяснение. «Дорогая мисс Винтерс, к сожалению, вынужден вас информировать, что в сложившихся обстоятельствах я не могу принять обязанности ухода за ребенком. Прилагаю к настоящему письму мой щедрый дар в размере трех фунтов стерлингов и пяти шиллингов. Эта сумма предназначается на продолжение образования, на содержание и вклад в приданое, а еще полпенса — на покупку сладостей».

Дорин и Барни уставились на Эмили с широко открытыми ртами, но так продолжалось недолго, и они набычились, опустив тяжелые подбородки.

— Боже! На вас жалко смотреть. Вы же полные идиоты! Кто вас надоумил тащиться на другой конец света? Кого вы послушались? Жадную, выжившую из ума старуху, пославшую вас невесть куда и зачем. Вы выглядите смешно! Ты, Дорин, в своей идиотской шляпке, и ты, Барни, в мерзком костюме с чужого плеча. Вы куклы, марионетки! Да мы все здесь цирковые клоуны, выступающие на манеже под музыку, заказанную мисс Винтерс.

Эмили круто развернулась. Ее душили слезы. Нет уж, она скорее сгорит в адском пламени, чем позволит этим гаденышам увидеть свое заплаканное лицо. За спиной послышался шепот. Дорин и Барни что-то затевали, и Эмили поняла, что зашла слишком далеко. Ни одна из послушных воспитанниц мисс Винтерс не отваживалась бросать открытый вызов самоуверенной мисс Дорин Доббинс.

Скрип доски под тяжелой ногой предупредил ее об опасности. Эмили повернулась и увидела, что на нее надвигаются Дорин и Барни, сузив плечи, как бродячие коты перед дракой. Эмили с надеждой посмотрела на мостик и сразу поняла, что помощи оттуда ждать не приходится. Капитан храпел за штурвалом с открытыми глазами.

— Ты была последней надеждой бедняжки мисс Амелии, — ровным голосом сказала Дорин. Ее глаза ничего не выражали.

— Неблагодарная тварь, — прорычал Барни. Эмили прижалась к поручням, не чувствуя боли от врезавшегося в тело грубого дерева.

— Не подходите. Вам же хуже будет.

— Это еще почему? — удивилась Дорин. — Или ты полагаешь, что великий и могущественный господин Кон-нор спустится с небес, чтобы спасти тебя? Ты не нужна ему. Ты никому не нужна.

Подобное случалось ей слышать не однажды, так что пора бы привыкнуть и не обращать внимания, но Эмили так и не привыкла. Проклиная в душе непомерную тяжесть нового платья, она быстро прикинула, удастся ли проскочить мимо них по узкой палубе.

— А что говорила мисс Амелия насчет того, чтобы привезти ее назад? — поинтересовался Барни, склонив набок голову.

— Она говорила, что эта мерзавка позорит Фоксуорт, — напомнила Дорин. — Из-за нее лучшие ученицы покидают пансион. Еще мисс Амелия сказала: если ты вернешься обратно с нею, тебе придется искать работу в другом месте.

Барни удовлетворенно кивнул.

С приходом сумерек подул свежий ветерок. Брат и сестра обменялись понимающими взглядами. Жизнь без матери в лондонском Ист-Энде многому их научила, и сейчас они готовы были использовать опыт, накопленный в жарких схватках с себе подобными на узких улицах бедных кварталов.

Барни схватил Эмили за ногу, Дорин за другую. Девушка ударила Барни кулаком по лицу. Брызнула кровь, и стало ясно, что она сломала ему нос. Но торжествовала она недолго. В следующую секунду море и небо поменялись местами. Ее вышвырнули за борт в темную воду.

2

«Я думаю о тебе днем и ночью…»

Эмили камнем шла ко дну. Узкая юбка на подкладке тотчас намокла и плотно опутала ноги, турнюр с китовым усом тяжким грузом тянул ее все глубже в сумрак морской бездны, светлая полоса над головой сменилась кромешной тьмой.

«Боже, помоги!» — рвалась из глубины души слабая и робкая мольба, как бывало в годы жизни с отцом. Позднее Эмили поняла, что своего можно добиться, разве что громко требуя и топая ногами, не надеясь на чужую помощь.

На этот раз просьба ее осталась без ответа.

«Господи! Где ты? — все громче и настойчивее взывала Эмили. В груди теснило, но девушка продолжала отчаянно сражаться за жизнь. — Знаю, в последние годы я вела себя скверно. Так говорила мисс Винтерс, она так и не простила мне тот случай с сыном садовника».

Подол юбки тут же взмыл кверху и закрыл ей лицо. Видимо, сейчас некстати напоминать богу о своих прегрешениях. Эмили отодрала юбку от лица.

«Послушай, господи, я была бы тебе весьма признательна, если б ты спас мне жизнь. Нет, сэр, не ради меня самой. Уж очень хотелось бы насолить Барни и Дорин. А еще не помешает отомстить Джастину Коннору, грязной скотине, мошеннику и вору, завладевшему золотым прииском моего батюшки».

Слова сами собой приходили на ум, потому что Эмили часто повторяла их — как молитву перед сном. Семь долгих мучительных лет она только об этом и грезила, только этим дышала и жила в предвкушении момента, когда мечты ее сбудутся. Собравшись с силами, девушка забилась в воде, расстегнула пуговицы на лифе, сорвала турнюр. В голове шумело, перед глазами плясали яркие блики, но Эмили упорно боролась с промокшим одеянием и постепенно освобождалась от тяжкого груза. Наконец она осталась в простой домотканой рубашке, непременном атрибуте гардероба воспитанниц пансиона Фоксуорт, и рванулась вверх, ощутив легкость и силу.

Но потом сорвала и прилипшую к телу рубашку, будто хотела навсегда избавиться от всего, что напоминало о годах одиночества и нищеты, проведенных в пансионе, и о тех страшных минутах в библиотеке, когда мисс Винтерс сообщила ей, что ждать батюшку бесполезно.

Эмили пробкой выскочила на поверхность, жадно хватая ртом живительный воздух. Лучи заходящего солнца ослепили ее, девушка зажмурилась, тряхнула головой, разбросав вокруг жемчужные искры, посмотрела на небо и прошептала:

— Благодарю тебя, господи. Постараюсь исправиться. Клянусь.

В этот момент она увидела неспешно удалявшийся пароходик. Легкий бриз разметал жалобный крик. Барни приметил девушку и прощально помахал ей рукой. Обещание исправиться тут же вылетело у нее из головы, и Эмили скорчила вдогонку ему гримасу, послала воздушный поцелуй и повернулась лицом к берегу. Плыть предстояло порядочно, но это мало смущало ее. До того как отправиться на поиски золота, отец каждое лето снимал скромный коттедж на побережье в Брайтоне, и Эмили научилась отлично плавать. Так что добраться до видневшегося вдали острова особого труда не составит.

Разгоряченное тело обмывала прохладная вода, сил было в избытке, оставалось только радоваться жизни. Эмили глубоко вдохнула и уверенными сильными гребками поплыла к берегу. Впервые в жизни она почувствовала полную свободу.

Джастин брел по берегу, глубоко засунув руки в карманы брюк, и поглядывал на море, посеребренное луной. Волны с шипением накатывались на песок, покрывали пеной голые ноги, тянули за собой и отступали. Можно бы расслабиться и отдохнуть, но на душе тяжко, в голове теснятся мысли о настоящем и будущем. Да, покой нам только снится.

Будь трижды проклята ненасытная мисс Винтерс! Ее письма пробуждали воспоминания, среди ночи слышался звонкий детский смех, и сон пропадал до утра. Сегодня Джастин покинул хижину в надежде обрести мир в темноте у моря. Он подставил лицо прохладному легкому ветерку, незряче уставился вдаль и глубоко задумался.

Прошло семь лет с тех пор, как трое друзей — Джастин, Николас и Дэвид — приехали в Новую Зеландию в поисках счастья, надеясь быстро разбогатеть. Семь лет назад Трини помог вынести из лодки на берег охладевшее тело Дэвида, но сейчас казалось, что все это произошло вчера и время утратило всякий смысл.

В их троице верховодил Джастин, он был их мозгом. Николас вел переговоры, мог приободрить приятелей доброй шуткой, но душой и сердцем компании был, конечно, Дэвид. Только его неиссякаемый оптимизм вдохновлял их и побуждал идти дальше, хотя поиски золота в сумрачной тени гор на юге, где они провели несколько недель, не принесли результатов. Дэвид никогда не терял надежды, потому что в ответе был за двоих: у него была Клэр.

Да, Клэр. Бывало, Ники уже громко храпел, а Джастин все еще лежал с широко открытыми глазами и жадно слушал рассказ Дэвида о малютке-дочери. Потом наваливался сон, но сквозь дрему щекотал ноздри свежий запах разлохмаченных кудрей и слышался звонкий детский смех, от чего в лагере становилось тепло и уютно. Однажды она ему даже приснилась: приковыляла на пухлых ножках со стороны моря и позвала отца. Но во сне не Дэвид, а Джастин прижал к груди и утешал чем-то расстроенную всхлипывающую девочку.