В воспоминания вторгся пронзительный крик киви, и Джастин затаил дыхание, с минуты на минуту ожидая, что на берег выскочит толпа туземцев с перекошенными в боевом кличе татуированными лицами, сжимая в дочерна загорелых руках кривые ножи. Но ничего страшного не произошло, лишь за спиной захлопали крылья вспугнутой чайки.

Джастин огляделся. Здесь берег был совсем иной. Солоноватый бриз Северного острова, теплый и мягкий, выгодно отличался от суровых ветров острова Южный. Мерно, убаюкивающе покачивались пальмовые ветви, морской прибой не гремел, а будто напевал что-то. Именно здесь Джастин сумел наладить новую жизнь, простую и непритязательную, свободную от всяких обязательств. И все же память хранила запах пороха и крови, смешиваясь с пряным ароматом цветов, он временами щекотал ноздри.

Это Трини с его мудростью бесхитростного дикаря объяснил Джастину, что память о погибшем друге останется с ним навечно.

Джастин поддел носком волну и побрел вдоль берега, освещенного светом луны. Пора было возвращаться, иначе Пенфелд отправится на поиски. Слуга был твердо убежден, что его рассеянный господин, постоянно погруженный в свои мысли, не найдет дорогу назад, если зайдет слишком далеко от хижины.

Джастин подставил лицо ветру, забывшись в очаровании тихой ночи и неотрывно глядя на черный небосвод, усыпанный сверкающими звездами. Длинные волосы, развеваясь на ходу, укрыли его плечи темным плащом. Джастин все шел и шел, напряженно вслушиваясь в симфонию прибоя.

Лик луны затмило небольшое облачко, Джастин опустил глаза и увидел на песке какую-то темную груду. Видимо, вынесло на пляж морские водоросли. Или прибило к берегу кусок дерева. Облачко пробежало, лунный свет вновь озарил пляж, и сердце Джастина учащенно забилось — дальше он зашагал как во сне.

На песке лежала женщина. Нет, не женщина, а некое неземное существо, сотканное из лунного света и мечты. Джастин часто заморгал, ожидая, что видение исчезнет, но женщина не двинулась с места и продолжала лежать в прежнем положении, загадочная, влекущая и абсолютно нагая.

Он приблизился и понял, что она спит, подложив под щеку ладони. Грудь мерно вздымалась в ровном дыхании. Не веря собственным глазам, Джастин принялся внимательно разглядывать незнакомку: лицо херувима, возле короткого носика — веселые веснушки, рот подобен розовому бутону, густые бархатные ресницы, непокорная грива каштановых волос. Взгляд его непроизвольно скользнул ниже и остановился там, где на кустике кудрявых темных волос сверкали водяные капли.

Солнце позолотило лицо и руки незнакомки, но тело оставалось молочно-белым, крохотными бриллиантами блестели рядом с ним песчинки. Светящиеся кораллы венчали полную грудь. Хотелось поискать глазами обломки громадной морской раковины, давшей жизнь этой красавице.

Джастин вопросительно взглянул на звезды, насмешливо подмигивавшие с темного небосвода, прошептал: «Неужели это мне?» — и сел на песок рядом с женщиной, скрестив ноги.

Конечно, следовало ее разбудить, осмотреть, не поранилась ли она, и укрыть, но под рукой ничего не было, а весь наряд Джастина составляли рваные брюки на помочах. Даже если руководствоваться лучшими побуждениями, одному из них так или иначе придется остаться нагим, а он еще не решил, каковы его намерения и можно ли назвать их благородными.

Джастин глубоко задумался, положив подбородок на сцепленные пальцы и не сводя взгляда с розовой нимфы. Он не мог разобраться в своих ощущениях. Ему словно бы нанесли сильный удар ниже пояса и вышибли дух. Горячее желание обуревало его, но совсем не такое, как во время ночных приключений, выпадавших на его долю в прошлом, когда случалось встретить отзывчивую туземку либо заплатить уличной проститутке в Окленде.

Он мог бы, кажется, просидеть вот так, рядом с незнакомкой, целую вечность, не решаясь даже коснуться ее, сидеть очарованным ее близостью, пока его силой не уведут отсюда прочь. Легкий ветерок что-то нашептывал ему, подталкивал к действию, а неумолчный морской прибой предупреждал об опасности. Потом окружающий мир перестал существовать. Впервые в жизни Джастин понял, почему Зевс решил принять облик лебедя, дабы слиться воедино в роще с Ледой. Теперь он постиг и страсть, испепелившую беспощадного рыцаря Хильдебранда, стремившегося услышать зов сирены Ундины.

Он пребывал во власти первобытного влечения, не ограниченного условностями цивилизованного общества. Это было непреодолимое желание, пришедшее из почти забытого прошлого человечества, когда мужчина просто раздвигал женщине ноги и не требовалось ни уговаривать ее, ни ухаживать за ней, ни пытаться завоевать ее сердце.

Джастин закрыл лицо ладонями. Господи, помоги! Моральные устои рушились, и в голове творилось черт знает что. Может, пора возвращаться в Англию? Ведь до чего он дошел — готов по-звериному наброситься на бедную девушку, на ее несчастье вынесенную волной на берег.

Он больно потянул себя за волосы, чтобы прийти в сознание. Нужно что-то предпринять, отнести незнакомку в хижину, но ведь в таком случае придется прикоснуться к ней или, по примеру далеких предков, волочить ее за волосы по песку?

Джастин спрятал свои руки, чтобы не дать им воли. Падавшая от него смутная тень сглаживала холмы и долины на теле девушки, которые так не терпелось ему погладить. Затаив дыхание, он со стоном высвободил одну руку и подложил ее под спину незнакомки. Коралловые лепестки ее губ чуть раздвинулись, как бы сдаваясь во сне. Джастин жадно облизнул пересохшие губы.

В конце концов, ничего страшного не случится, если позволить себе мимолетный поцелуй. Помнится, не удержался даже прекрасный принц при встрече со Спящей красавицей. Джастин потянулся к ней, старательно избегая соприкосновения с ее телом, нежно притронулся к губам и ощутил вкус соленой воды. Он слизнул соленое, подумав, что не помнит, когда в последний раз целовал женщину. Голова ходила ходуном. Всего пару минут назад он бродил по пляжу и страдал от одиночества, а сейчас ему выпало поцеловать богиню.

Но это была ошибка. В тот момент, когда губы ее приоткрылись навстречу сторожкому и жадному поцелую, Джастин осознал, что поцелуй был чудовищной ошибкой. Но пути назад уже не было. Оставалось только просунуть горячий влажный язык меж ее губ и ласкать незнакомку с нарастающей страстью. Это было неповторимое чудесное мгновение, Джастин не смог бы оторваться, даже если бы девушка оплела его ногами и унесла в свое царство глубоко на дне морском.

Он зарылся лицом во влажные волосы, от которых исходил тонкий запах ванили, щекотавший ноздри эротической чистотой. «Только раз коснусь ее бедра, ее груди». Он уж перешел было от мысли к делу, но тут его уха достиг шепот, прозвучавший так близко, будто говорил он сам.

— Когда мне в последний раз засунули язык в рот, я, помнится, пырнула обидчика ножом.

Джастин медленно поднял голову и застыл в перекрестье прицела карих глаз.

— Чего таращишься? Я же не откусила тебе язык, — сказала она, сморщила носик и рассмеялась. За всю свою жизнь Джастин не видел более привлекательного зрелища.

Искрящиеся смехом глаза оставались серьезными. Богиня приподняла голову, а Джастин не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. Нимфа отвела тонким пальцем прядь волос, упавшую ему на глаза, и тихо прошептала:

— В жизни не видела таких глаз.

Потом перевернулась на живот, положила голову ему на колени и вновь уснула.

Время остановилось. Джастин не мог сказать, как долго он просидел так, счищая песчинки с ее перепутанных волос и с трудом вынося сладкую муку теплого дыхания, проникавшего через тонкую ткань брюк.

Он не сразу приметил Пенфелда, запыхавшегося, как если бы он бежал от самой Англии.

— Ах вот вы где, сэр! А я вот прогуляться вышел… — Он опустил глаза и тотчас прикрыл их рукой. — Господи боже мой!

— Что ты сказал? — не сразу понял Джастин, еще не пришедший в себя.

Пенфелд чуть раздвинул толстые пальцы и робко посмотрел на своего господина.

— Простите, сэр. Кажется, я не вовремя.

Джастин часто заморгал, будто просыпаясь после глубокого сна, длившегося целую жизнь, и неохотно расплел пальцы, запутавшиеся в темных кудрях.

— Нет, нет, ты как раз вовремя. Дай-ка мне сюртук.

Пенфелд глазом не моргнул, словно каждый день видел своего господина на пляже в обществе нагой спящей дамы. Отвернувшись, он начал было аккуратно свертывать сюртук, но Джастин нетерпеливо выхватил его.

Пенфелд зябко повел плечами и потер руки, будто ему стало холодно в одной рубашке.

— Прошу прощения, сэр. Надо ли понимать, что это русалка?

— Разве у нее рыбий хвост?

Пенфелд робко посмотрел через плечо и убедился, что видит обнаженную девушку с пышными формами, которую хозяин нежно укрывает сюртуком. Джастин взял ее на руки, как ребенка. Теплая и влажная голова легла ему на плечо. Он невольно пробежал глазами по ее лицу, отметив вздернутый нос и легкую гримасу на чувственных губах.

Пенфелд позволил себе повернуться.

— Как вы думаете, сэр, откуда она взялась? Жертва кораблекрушения? Или «зайцем» пробралась на корабль?

— Нет, на «зайца» она не похожа, — улыбнулся в ответ Джастин. — По-моему, это дар моря.

Слуга не мог припомнить, когда он видел в последний раз такую счастливую улыбку на лице своего господина. А Джастин, не говоря больше ни слова, направился к хижине, но теперь он не с трудом волочил ноги, как прежде, а шагал легко и уверенно, будто на руках у него не вполне весомая ноша, а эфемерное существо, сотканное из морской пены и звездной пыли. Глядя ему вслед, Пенфелд немало удивился, приметив, как господин его, наклонившись, нежно поцеловал девушку в кончик носа. Слуга смахнул пот, выступивший на лбу. А может, оба они чуточку свихнулись, пораженные лунной болезнью, о которой с дрожью в голосе часто толковали туземцы?

Эмили попыталась зарыться в тонкий матрас. Не хотелось просыпаться, открывать глаза, вставать. Новое утро никогда не обещало ничего хорошего. В крохотное оконце комнаты на чердаке залетают хлопья мокрого снега, и вода в тазике для умывания наверняка успела замерзнуть. А потом придется спускаться по крутой узкой лесенке в класс и учить французскому языку детей богатых родителей, которым наука не впрок, втолковывать им правила грамматики, а они, как обычно, будут хихикать и исподтишка издеваться над ее нарядом, из которого Эмили выросла еще два года назад. Девушка застонала и стала нашаривать рукой подушку, чтобы накрыть ею голову. Если задержаться подольше, быть может, раздастся стук в дверь и на пороге появится Тэнси с чашкой блаженно горячего черного кофе, который удалось стянуть прямо из-под длинного носа кухарки.

Поиски подушки не дали результатов. Возникло новое ощущение, на редкость приятное и столь необычное для мрачной конуры на чердаке, что хотелось разрыдаться от счастья.

Эмили было тепло.

Она медленно открыла глаза и сразу зажмурилась, ослепленная ярким солнечным светом. Хотелось лежать так вечно, нежась и греясь в благословенном тепле. Когда девушка вновь открыла глаза, то вначале оторопела. Над ней нависла сморщенная зеленая рожа с жутко оскаленными острыми клыками.

Эмили взвизгнула, отпрянула, принялась шарить рукой вокруг в поисках чего-нибудь тяжелого и вцепилась пальцами в первый попавшийся плоский предмет. В результате поднялась туча пыли, и девушка стала громко безостановочно чихать.

— Ах ты, негодник, Трини! Гляди, чего натворил, до смерти напугал бедняжку. Ведь она никогда раньше дикарей не видывала!

Эмили вытерла слезящиеся глаза: теперь перед нею были уже два лица. То, прежнее, зеленое, и другое — лунообразное, добродушное, явно принадлежавшее англичанину. Его обладатель цокал языком и тряс бакенбардами, как громадный хомяк.

Зеленое лицо приблизилось.

— Как поживаете, мисс? Я очарован вами и чрезвычайно рад приветствовать вас и в вашем лице чудесную грудь.

Лунообразное лицо смущенно зарделось. Эмили отказывалась верить собственным глазам и ушам. Мало того, что дикарь говорил звучным густым басом, он изъяснялся по-английски уверенно и свободно с акцентом выпускника Кембриджского университета, хотя его плечи покрывала накидка, изукрашенная перьями. До Эмили только сейчас дошло, что незнакомец обнажил заточенные зубы не в злобном оскале, а старается изобразить милую улыбку Да и не весь он был зеленого цвета. Смуглое тело местами расписано татуировкой более темного оттенка в виде причудливых кругов и линий.

— При чем тут грудь, Трини? — с укором послышалось со стороны. — Ты же приветствуешь нашу гостью.

Эмили скосила глаза на звук голоса, но блеск солнца мешал рассмотреть говорившего.

Татуированное существо протянуло руку, но Эмили отбила его ладонь.

— Руки держите при себе. Если задумали меня похитить, ничего у вас не выйдет. Я умею за себя постоять. Да и выкупа за меня никто не даст.

Дикарь весело расхохотался.

— Я что-то не так сказала? — спросила Эмили у человека с бакенбардами. В голове у нее все смешалось, отчаянно хотелось увидеть чашку кофе.

— Боюсь, вы неправильно его поняли, мисс. Дело в том, что маори похищают людей не ради выкупа. — Англичанин наклонился и доверительно прошептал: — Местные туземцы едят своих пленников.

Эмили залилась краской и резко отпрянула к стене.

— Не подходите. Предупреждаю обоих. Меня не зря выгоняли из всех школ Англии. — Врать она не умела и не любила, но предпочитала слегка приукрашивать действительность.

Не замолкая ни на секунду, она принялась размахивать своим оружием, и дикарь отскочил назад. Эмили скорчила ужасную гримасу с целью напугать незнакомцев и угрожающе продолжала:

— Всем ясно? Я вам еще покажу!

— Какое счастье, — прозвучал из угла насмешливый голос. — Если Пенфелд наконец перестанет возиться с чайным сервизом и займется уборкой, вы сможете ему помочь.

Только тут Эмили сообразила, что, угрожая лютому людоеду, размахивает метелкой из длинных перьев, и густо покраснела.

Из тени на свет грациозно выплыла худощавая фигура. Молодой человек встал перед девушкой, одним пальцем поправив на голове широкополую шляпу. Их взгляды встретились, и Эмили тотчас все вспомнила. Как она долго плыла, как руки и ноги словно бы наливались свинцом и голова с каждым новым гребком все глубже уходила под воду. Еще смутно помнилось, как она вышла наконец на берег и рухнула на теплый песок. Потом память отказывала, и лишь мелькали обрывки, теплые губы, ласкавшие рот, длинные пушистые ресницы, прикрывавшие глаза цвета меда.

Эмили заглянула в эти глаза, в глубине которых затаились печаль и легкая насмешка, неизвестно кому адресованная — ей или самому себе. Она заставила себя отвести глаза и сразу же пожалела об этом.

В горле застрял комок. Этот мужчина как-то странно на нее действовал. Никогда прежде не случалось ей видеть такого. Громадного роста, с отливавшей бронзой кожей, он подавлял и неодолимо привлекал ее. В Лондоне мужчины облачались как капуста — одежка на одежку, от накрахмаленных воротничков до кончиков сверкающих башмаков. Лохматые бакенбарды стыдливо прикрывали лицо.

А на этом человеке не было ничего, кроме потрепанных подрезанных до колен брюк на помочах, плотно облегавших худые бедра. Мощная мускулистая грудь и стройные ноги жадно впитывали солнечный свет. Эмили даже несколько шокировал его вид. Мужчина казался обнаженным.

В памяти всплыло еще одно неприятное воспоминание — облепивший кожу влажный песок. Гулко забилось сердце. Она поняла, что на ней нет ничего, кроме просторного мужского сюртука, из рукавов которого торчали кончики пальцев.

— Мой слуга Пенфелд проявил несвойственную ему доброту и ссудил вам свой сюртук.

Незнакомец говорил по-английски как человек из высшего общества, когда каждое слово и каждый звук будто преподносят на блюдечке, но в его речи слышался легкий напев, присущий жителям Мельбурна, а хрипловатый голос звучал так, что по спине побежали мурашки. Он словно прочитал ее мысли, и Эмили не удержалась, зло посмотрела на него и натолкнулась на сверкающую улыбку, озарившую лицо, поросшее темной щетиной. Боже мой! Да ведь это он ее поцеловал. Что еще он позволил себе, когда держал ее в объятиях? Отшвырнув метелку, Эмили вобрала руки в рукава сюртука и запахнула полы. Неожиданно ей стало холодно.

Напоминавший хомяка Пенфелд участливо спросил:

— Мисс, не желаете ли чашку чая? По-моему, мисс, вы неважно выглядите.

— Если можно, кофе, черного и покрепче. Пенфелд затряс бакенбардами с таким видом, словно у него попросили смертельную дозу яда.

— Вам придется его извинить, — вмешался незнакомец. — Он крайне взволнован, поскольку вот уже много лет ждал момента, когда ему посчастливится подать даме чашку чая.

— В таком случае ему придется подождать еще, — резко парировала Эмили.

Уголок красивого рта незнакомца изогнулся то ли в усмешке, то ли он сожалел о чем-то. Пенфелд, осуждающе качая головой, отошел к железной печке, а дикарь присел на корточки и с улыбкой уставился на Эмили. Ей казалось, что его терзают муки голода.

— Ему тоже сварите кофе, — приказала она. — Или он предпочитает пить кровь?

Скрестив на груди мускулистые руки, незнакомец ответил:

— Он пьет только кровь девственниц.

Эмили изобразила самодовольную улыбку, рассчитывая обмануть полуголых пиратов:

— В таком случае мне опасаться нечего.

По лицу незнакомца мелькнула тень, но он промолчал. Эмили лихорадочно пыталась разобраться в обстановке. Одно было предельно ясно: она не в Лондоне, а на другом конце света, в Новой Зеландии. А что, если этот болван Барни ошибся? Что, если Джастин Коннор обосновался где-то здесь, на этом пустынном клочке земли? Тогда ей нужно бежать, и чем скорее, тем лучше. Совершенно исключено, чтобы они могли жить мирно рядом.

Глазам ее предстал серебряный поднос, который держала рука в безупречно белой перчатке. На сверкающей поверхности покоилась крохотная фарфоровая чашка. Вторую руку Пенфелд прятал за спиной.

— Прошу прощения, мисс, — пояснил он, — но вторую перчатку я потерял в горячем источнике.

— Примите мои соболезнования, — сказала Эмили и нетерпеливо схватила чашку, едва не смахнув ее с подноса концом рукава.

Незнакомец опустился рядом на колено и ловко подвернул рукава сюртука, чтобы не мешали. Эмили имела возможность взглянуть поверх его головы и обнаружила в шелковистых темных волосах позолоченные солнцем седые пряди. Она отбросила с глаз свои густые кудри.

— Благодарю вас, — мягко сказала она.

— Служить вам сплошное наслаждение, мисс… Как вас зовут, кстати?

— Скар… — невольно вылетело изо рта, но Эмили передохнула, сделала глоток из чашки и закончила: — …лет. Меня зовут Эмили Скарлет.

Если Джастин Коннор действительно обретается где-то неподалеку, не стоит открывать свое истинное имя. Ведь опекун явно не желал иметь с ней ничего общего и доказал это своими действиями, точнее, бездействием, ни разу не попытавшись забрать ее из пансиона. А коли так, то, появись она на пороге его дома и потребуй своей доли золотого прииска, ее может постигнуть судьба другого компаньона отца, Николаса Салери, и она тоже может бесследно исчезнуть.

Незнакомец встал на ноги.

— Рад познакомиться с вами, мисс Эмили Скарлет. — Обменявшись взглядом с Пенфелдом, он продолжал: — Очень рад. Не желаете ли поведать нам, каким образом вы оказались в наших краях?

— Упала за борт, — ответила Эмили, не погрешив против истины. Следовало соблюдать осторожность и как-то выкрутиться. Судя по скептическому взгляду незнакомца, он не верил ни единому ее слову, так что оставалось лишь надеяться на помощь всевышнего.