Спайк. Он толкнул меня на землю, а сам подставился под пулю. Спас меня и погиб. Спайк, мой друг, умер. Я пытаюсь стереть кровь со своей кожи, но она все равно остается. Я могу смыть то, что видно глазу, но чувство вины не смыть ничем. А ведь были еще и солдаты, которых я убила мысленной атакой, их так много — их кровь не попала на меня, но я все равно чувствую ее на себе, как клеймо.
Вода горячая, и я беру старомодный кусок мыла и тру, тру кожу докрасна. А потом опускаюсь на пол под струями воды и притягиваю колени к груди. Кладу голову на колени.
Так много смертей. Вспоминаю Дженну, которая защитила меня — ее прохладная тьма накрыла нас с Чемберленом и спасла от бомбы, но она погибла. Я до сих пор не могу поверить, что ее больше нет.
Столько испытаний за один день, что это просто невозможно было вынести.
Но потом появился Кай, и я поняла, что смогу справиться с чем угодно, если он рядом. Эти губы, которые Кай целовал. Эти ладони — он держал их в своих. Эти руки — они обнимали его так крепко, а теперь я могу обнимать ими только себя. Горячая вода стекает по спине, по голове, но я все равно дрожу.
Наступит вечер, и мне придется пойти на это собрание, каким бы оно ни было. Потом настанет завтра. Я буду сильной. Я завоюю доверие Ксандера, найду Келли, найду способ вызволить отсюда нас обеих.
Но не сейчас. Сейчас я разрешаю себе выплакаться. Я плачу по Спайку — я могла бы спасти его, но не спасла. Я не хотела убивать, чтобы помочь нам бежать, и что же произошло? Новые смерти. Я плачу по Дженне, которая выдавала себя за Келли — она спасла мою жизнь, мою и Чемберлена, и теперь нет и ее.
И сильнее всего я плачу по Каю, оплакиваю свои пустые объятия — сейчас, и завтра, и послезавтра; дни простираются передо мной бесконечным одиночеством, и я должна смириться с тем, что это, возможно, навсегда. Даже если я найду его сестру, простит ли он меня за все то, что я утаила от него?
Потом, когда-нибудь, я отыщу в себе искру надежды — обязательно отыщу, потому что иначе не смогу дальше жить. Но сейчас я — одно сплошное отчаяние.
ПЯТЬ
ЛАРА
Маленькая квадратная комната, темная, без окон.
Нет, только не это, только не снова, я этого не вынесу.
Я силюсь освободиться от ремней, которыми крепко привязана к стулу, хоть и понимаю, что это бесполезно, но ничего не могу с собой поделать. Никто не поможет.
Одна стена начинает мерцать.
Бисерины пота проступают на лбу.
Я знаю, что это сон, что все происходит не на самом деле, и мне следовало бы изменить происходящее, как пытается научить меня Септа, — ведь мое подсознание под контролем?
Пламя вырывается из стены.
Я представляю распахивающуюся дверь — пожарные, пожарные шланги. Система пожаротушения таинственным образом включается и в самый критический момент проливается с потолка обильным дождем.
Но как бы я ни старалась, ничего не выходит.
Я горю, тело мое горит, я пронзительно кричу…
КРИЧУ!
Нет ни помощи, ни выхода, ни спасения… Что я кричу?
«ПРОСНИСЬ».
Команда звучит у меня в голове. Я открываю глаза, и паутина кошмара, сквозь которую я продиралась, наконец рассеивается.
Я сажусь в кровати, сбрасываю с себя ощущение тревоги. Хмурюсь. Было что-то неприятное, даже ужасное. Что же?
«Лара, подойди ко мне», — это Септа, и ее мысли этим утром окрашивает не просто обычное нетерпение; в них присутствует какое-то предвкушение или возбуждение.
Я поднимаюсь, открываю занавески. Ночная гроза прошла, мир, новый, умытый дождем, сверкает в ярких лучах утреннего солнца.
И еще кое-что новое: на поле внизу приземлился самолет.
ШЕСТЬ
ШЭЙ
«Шэй, с тобой все в порядке?» — это Елена за дверью моей спальни.
«Просто болит готова. Через минуту выйду». У меня и вправду болит голова, но эта тупая тяжесть, скорее, оттого, что я слишком много плакала, чем по какой-то иной причине. Если бы только весь мир оставил меня в покое, я бы навсегда осталась в постели и даже не пошевелилась.
Чемберлен касается моей щеки лапой, и я открываю глаза. Он трется головой о мой подбородок.
Ну, может, не навсегда. Протягиваю руку, чтобы погладить его.
«Я могу что-нибудь сделать?» — внимание Елены трогает меня, но иногда чья-то забота — совсем не то, что нужно. Это все равно, что получить разрешение оставаться в постели и плакать в подушку целую вечность. Мама всегда знала, когда надо обнять, а когда подтолкнуть. Тоска по ней вновь накатывает на меня. Как раз сейчас мне нужен пинок.
«Шэй?» — снова Елена.
«Нет, ты ничего не можешь сделать, со мной все хорошо», — отвечаю я.
Заставляю себя сесть, и головная боль усиливается. Сжимаю виски ладонями. А готова ли я? Мне нужна ясная голова. Ксандера обмануть нелегко: нельзя позволить ему увидеть, что единственная причина, по которой я здесь, — это поиски Келли и ее возвращение домой. Я должна заставить его доверять мне.
Может быть, попробовать отпроситься с собрания и остаться здесь…
Нет. Соберись, Шэй. Приведи себя в порядок. Проникни внутрь, отыщи боль и устрани ее. Не ту боль, что зовется Каем, — с ней так легко не справиться, да и не стоит. Но совладать с физической болью мне по силам.
Я закрываю глаза, сосредоточиваюсь и отправляюсь внутрь себя, чтобы пройти путь вместе с моей бегущей по жилам кровью. Как и всегда, это требует полного внимания, так что внутренняя концентрация отвлекает меня от себя самой или, по крайней мере, от эмоций. Уже само это проникновение успокаивает бурю в душе и вовлекает меня в водоворот кружащихся кровяных клеток, молекул, атомов, частиц — частиц, которые становятся волнами, волнами исцеления. Я успокаиваю и смягчаю припухшие веки, распухший нос, покрасневшую кожу; направляю разум и тело в русло бодрствования и жизнерадостности. И в качестве дополнения легкая настройка трансмиттеров, что несколько повышает уровень серотонина в крови. Такого рода умение было бы незаменимой вещью для психиатра: не потребовалось бы никаких антидепрессантов, всего лишь немножко покопаться в мозгу пациента.
Я открываю глаза, когда уже готова посмотреть миру в лицо. По крайней мере, этому крайне странному его уголку.
Встаю, надеваю через голову свежую тунику. После долгого душа я с облегчением обнаружила, что для нас приготовлена чистая одежда: белые туники, черные леггинсы. Почти что форма вместе с прохладным ощущением золотой подвески на шее.
Открываю дверь и обнаруживаю в коридоре Ксандера. Он одет почти так же, только его туника голубого оттенка, который подчеркивает цвет его глаз. Ни Елены, ни Беатрис не видно.
— Они ушли вперед с Септой, — говорит он, отвечая на мой невысказанный вопрос.
— Я опоздала?
Он качает головой.
— Нет. Я подумал, что нам нужна минутка наедине.
— О… Ладно.
— Я знаю, что последние несколько дней были трудными. Знаю, как тяжело тебе было оставить Кая.
— Да.
— Но не считая этого, ты не против быть здесь?
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Я пока еще не понимаю, что чувствую.
— Я могу что-нибудь сделать? — Тот же вопрос задавала и Елена, но смысл другой; он не из тех, кому можно поплакаться в жилетку, да и в любом случае он не это имеет в виду. Ксандер спрашивает о чем-то специфическом, чтобы поправить непоправимое. Впрочем, одно он может сделать: ответить на мои вопросы, особенно на самый важный: где Келли? Но тот его взгляд, которым он смотрел на меня, когда сказал, что любит держать любопытных в беспокойном ожидании… нет. Спрашивать бесполезно. Не исключено, что от этого мне только труднее будет узнать то, что надо знать. Я придерживаю язык и качаю головой.
— Тогда пора идти. — Ксандер предлагает мне руку, и я принимаю ее. Она у него теплая, моя холодная, и что-то в этом простом жесте затрагивает какую-то струнку в душе. Я не понимаю, что чувствую, но не в состоянии размышлять над всеми «что» и «почему», когда он так близко, ведь он прочитает меня как открытую книгу. Надо оставить это на потом.
— Все будет хорошо, Шэй, — говорит он. — Твое место с нами, ты сама убедишься.
Небо усеяно звездами, и света достаточно, чтобы видеть тропинку и поселок. Дома разбросаны под деревьями. Как я уже заметила, когда мы прилетели, на крышах растет трава. Когда мы проходим мимо, и я присматриваюсь внимательнее, то замечаю детали, которых не видела раньше: в основном это лекарственные травы, лук-порей и другая съедобная зелень, но все посажено беспорядочно, а не ровными рядками. Это чтобы сверху выглядело как дикая поросль?
Строения и в самом деле похожи на домики на деревьях, только эти находятся под ними. Или, может быть, с этими живыми крышами они выглядят, скорее, как норы хоббитов. Где они берут электроэнергию? Воду? Есть ли тут телефонная линия или мобильная связь? Интернет?
Ничего подобного я прежде не видела, и во всем этом есть некое ощущение правильности. Маме понравилось бы здесь, мелькает невольная мысль. Она всегда стремилась быть ближе к земле, к деревьям. И здесь всего этого в избытке.
Мои шаги замедляются, и Ксандер тоже приостанавливается. Смотрит на меня, ждет.
