— Что произошло между тобой и моей мамой?

— Я любил ее. — Он говорит правду. — В какой-то степени до сих пор люблю. — Через него и его ауру проходит острая печаль.

— Ты уже тогда был выжившим, верно? Как и сказал Кай. Каким образом?

— Произошла авария. В Дезертроне, в США. Слышала о нем?

Я качаю головой.

— Это был ускоритель частиц, построенный в Техасе еще до ЦЕРНа. Официально проект был отменен до окончания строительства, но на самом деле его завершили. Это скрывали после аварии. Другие погибли, я выжил. Никто не понял, что произошло со мной в процессе.

— Когда это было?

— В 1993-м. Уже давно. Я так долго был один.

— Судя по тому, что я видела, всегда есть люди, которые хотят быть рядом с тобой.

— Но не такие, как я. И ты. — Взгляд у него серьезный, задумчивый. — Нам так много надо узнать друг о друге, и я уверен, что у тебя есть ко мне ряд непростых вопросов, как и должно быть. Но знай вот что: я всегда делал то, что считал правильным. Не все всегда получалось так, как мне хотелось, но я старался. Что бы ни говорили твоя мать и Кай.

Он легонько тянет меня за руку, и мы идем дальше. «Я тоже», — мысленно говорю я только себе самой. Я делаю то, что считаю правильным — как, например, когда, думая, что ношу инфекцию, ушла от Кая и сдалась военным. Но в тот раз я ошиблась. Ошиблась, не поверив Каю, когда он сказал мне, что Ксандер является выжившим уже много лет. Ошиблась, не признавшись Каю, что Ксандер мой отец. Как я могу судить других за ошибки, когда сама то и дело их совершаю?

Хотя последствия ошибок Ксандера… что ж. Мои причиняют боль, главным образом, мне, тогда как его убили многие тысячи, а, возможно, уже и миллионы.

Впереди вырастает строение побольше, туда мы и направляемся. Слышится тихий гул голосов. Слабый свет пробивается сквозь зашторенные окна.

Ксандер открывает дверь, жестом предлагает мне войти первой. Он входит следом, закрывает дверь и становится рядом со мной. Комната заполнена людьми, которые сидят на скамейках вдоль длинных столов. Когда мы вошли, они болтали, но теперь разговоры в комнате стихают, и все взоры обращаются на нас.

Может, Келли здесь?

Я окидываю быстрым взглядом комнату: здесь мужчины, женщины и дети всех возрастов, Елена и Беатрис тоже. Но нет никого, хоть сколько-нибудь похожего на Келли.

Все взгляды по-прежнему устремлены на нас, и я начинаю чувствовать себя не в своей тарелке. Но Ксандер, словно уловив мое желание сбежать отсюда, крепко держит меня за руку. Я в ловушке.

— Приветствую вас, — говорит он. — Давно мы не собирались все вместе, и нам о многом нужно сегодня поговорить. Через минуту мы с аппетитом поужинаем, но сначала я хочу вас кое с кем познакомить. — Он делает эффектную паузу и с улыбкой смотрит на меня. — Позвольте вам представить мою дочь Шэй.

Отовсюду раздаются возгласы удивления. Я думала, раз один из них уже знает обо мне, то и все остальные теперь уже в курсе? Впрочем, у меня такое чувство, что Ксандеру нравится быть в центре внимания, и остальные, зная об этом, решили не отказывать ему в удовольствии. Потом лица озаряются улыбками, все вокруг кивают и бормочут: «Добро пожаловать».

Я чувствую себя глупо, хочется сбежать, но я не знаю куда — рядом с Еленой и Беатрис нет свободных мест, — и все по-прежнему смотрят на меня, ждут. Я должна что-то сказать?

Я нервно сглатываю, во рту внезапно пересыхает.

— Э-м-м… здравствуйте. Спасибо.

Ксандер ведет меня к накрытому на шестерых маленькому головному столу в конце ряда. Септа уже там, и еще трое; я гадаю, не изгнали ли кого-нибудь ради меня. За столом еще два пустых стула: один рядом с Септой, и я ожидаю, что Ксандер сядет туда, но он опускается на другой стул, оставляя меня между ним и быстро скрытым недовольством Септы.

Я еще раз оглядываю комнату на случай, если каким-то образом проглядела Келли, но нет. Здесь сегодня около сотни человек. Возможно, это внутренняя община, о которой упоминала Септа, что бы это ни значило. Все в белом и черном, за исключением Ксандера и Септы — оба в голубых туниках, хотя раньше она была в белом. Все — мужчины, женщины и дети — выглядят одинаково. У всех на шее золотая подвеска, как у меня, а теперь и у Беатрис с Еленой тоже. Из всех присутствующих аура выживших есть только у Ксандера, Септы, Елены, Беатрис и у меня. До нашего приезда Септа была единственной. Поэтому она староста?

Септа звонит в маленький колокольчик, и задняя дверь открывается. Еще какие-то люди подносят еду и напитки к каждому столу. Они одеты по-другому, в обычную повседневную одежду с вариациями в цвете и стиле.

Одна женщина ставит передо мной тарелку с чем-то, похожим на фасолевый пирог, и овощами, и я замечаю у нее на руке знак, как у Ксандера: буква «I», означающая «иммунитет». Его знак фальшивый, но поскольку никто не знал, что он выжил после той давней аварии, то все, должно быть, решили, что он, если не заболел, обладает иммунитетом. Остальные разносчики, насколько я вижу, тоже имеют такой знак.

— Свою еду мы, по большей части, выращиваем и собираем здесь или обмениваем на продукты у других подобных общин, — говорит Септа. — Как видишь, мы все вегетарианцы. Надеюсь, ты не против?

Пожимаю плечами.

— В чужой монастырь, — отвечаю я и вспоминаю, что в доме Первого на Шетлендах, где останавливались мы с Каем, была только вегетарианская еда. Впрочем, мы не были зваными гостями, как и не знали тогда, что Ксандер и Первый — один и тот же человек. Интересно, ему известно, что мы побывали там?

— Ты все еще ешь мясо? — спрашивает меня Ксандер с нотками удивления в голосе. И только теперь до меня доходит, что все время, пока мы находились в Нортумберленде, мы тоже не ели мяса — я-то полагала, это потому, что его просто не было.

— Э-м-м, да, когда оно есть.

Они обмениваются взглядами.

— Как выжившие, мы находим, что есть животных, когда можно так отчетливо ощущать их ауру и чувства, довольно… неприятно, — говорит Септа.

— Мы сами выращиваем свою еду, — добавляет Ксандер. — Поэтому, если бы мы выращивали, а потом убивали животных, то переживали бы их смерть.

— Разумеется, я это понимаю, — говорю я. Раньше мне это как-то не приходило в голову, и бобовый пирог теперь кажется куда более привлекательным. Хотя здесь ведь не все выжившие? Справедливости ради, еда хорошая, и ее довольно много, разве что все немного пресное. До этого я ничего не хотела, но теперь, когда еда передо мной, умираю с голоду.

«Ты как там, нормально?» — Это Елена безмолвно окликает меня.

«Вроде да», — отвечаю я.

«Я беспокоилась о тебе, — говорит Елена, — но ты выглядишь изумительно».

«Шутишь?»

«Смотри». Она показывает мне то, что видят ее глаза. Моя кожа буквально сияет — может, я перестаралась с исцелением? Глазами Елены я изучаю еще и Септу, сидящую рядом, незаметно для нее, и вижу, что она просто красавица. Немножко похожа на мою маму, какой она была, судя по фотографиям, когда познакомилась с Ксандером. Ему нравится определенный тип? Стройная, с длинными черными волосами, моложе него лет на двадцать-тридцать.

«Насчет нее я не уверена», — говорит Елена.

— Шэй? — Я поворачиваюсь к Септе, которая смотрит на меня выжидающе и с любопытством. Она мне что-то сказала?

— Прошу прощения?

— Пора. — Она кивает, звонит в маленький колокольчик, и все встают. Дверь открывается, разносчики вновь входят и уносят грязную посуду, а потом и столы. Скамьи расставляются по периметру комнаты. Люди стоят группами и разговаривают, а я, пользуясь случаем, сбегаю к Беатрис и Елене. Когда я иду к ним, люди вежливо расступаются, дают мне дорогу. Наблюдают за мной.

— Привет, ты как? — спрашиваю я Беатрис.

— Не знаю. Почему мы не сели с тобой? «Люди, с которыми мы сидели, скучные», — мысленно добавляет она.

«Извини. План рассадки принадлежит Ксандеру, полагаю».

«Я попыталась заговорить с одним из тех людей, что подавали нам еду, но они не ответили».

«Это странно».

Все начинают рассаживаться по скамейкам, и я твердо беру Беатрис за руку: «Сейчас я сяду с вами».

Никто не возражает.

Улыбающаяся Септа остается в центре комнаты, пока все садятся.

— Добро пожаловать, все, и с возвращением, Ксандер, — говорит она, и улыбка, когда ее глаза находят его, становится шире. — И добро пожаловать, наши новые члены, Беатрис, Елена и дочь Ксандера, Шэй. — Она жестом показывает на нас. — Сегодня я не стану вас задерживать. Знаю, всем нам не терпится послушать Ксандера. — Септа садится, а он встает и выходит на середину комнаты.

Чувствуется, что все в предвкушении. Лицо Септы пылает, и она взирает на него так, словно само его присутствие для нее бесценно.

Но он не произносит ни слова. Вместо этого он закрывает глаза и устанавливает мысленную связь со всеми выжившими в помещении. И показывает нам, новичкам — Елене, Беатрис и мне, — что делать. Сосредоточиться, обратившись внутрь, а затем наружу, потом внутрь и наружу одновременно. Сначала мы достигаем полной синхронизации друг с другом, затем и со всеми остальными в комнате, включая и не-выживших.