Поэтому он сказал:

— Мне кажется, примерно милю назад вы пропустили нужный поворот. Ветер повалил дорожный указатель.

Незнакомец улыбнулся.

— Должно быть, так, — сказал он. Оранжевые языки пламени придавали его внешности какой-то инфернальный вид.

Из автомобиля на Тайлера дохнуло горячим воздухом, и он почувствовал, как ему обожгло брови.

Извините меня, молодой человек, но ваша машина горит, а вы сидите в ней и не загораетесь, а между прочим, местами она раскалилась докрасна.

Нет.

Может быть, стоит спросить этого парня, не хочет ли он позвонить в Автомобильную ассоциацию?

Мысленно проговорив все это, он старательно объяснил путь, пытаясь не таращиться в сторону машины.

— Замечательно. Крайне обязан, — сказал Кроули, начиная крутить ручку, чтобы закрыть окно.

Р. П. Тайлер хотел сказать еще что-то.

— Извините меня, молодой человек, — сказал он.

— Да?

Я хочу сказать — вы заметили, что ваша машина горит?

Языки пламени лизнули обуглившийся приборный щиток.

— Странная погода сегодня, не правда ли? — запинаясь, выдавил он.

— Неужели? — сказал Кроули. — Честно говоря, не заметил.

И он, развернувшись, поехал обратно по проселочной дороге в своем горящем автомобиле.

— Вероятно, потому и не заметили, что у вас горит машина! — наконец, не выдержав, громко крикнул ему вслед Р. П. Тайлер. Он дернул Шатци за поводок и потащил собачонку за собой.

Редактору.

Сэр,

мне хотелось бы обратить ваше внимание на новую тенденцию, замеченную мною у современной молодежи, которая склонна игнорировать меры совершенно разумной предосторожности во время вождения автотранспорта. Сегодня вечером меня попросил показать дорогу один джентльмен, чья машина…

Нет.

Управляющий машиной, которая…

Нет.

…который ехал в горящей машине…

Последнюю часть пути к дому Р. П. Тайлер протопал в испорченном настроении.

— Эй! — воскликнул Р. П. Тайлер. — Янг!

Мистер Янг сидел за столиком в цветнике перед домом, покуривая трубку.

Ему не хотелось показывать своим соседям, как сильно его раздражает недавнее открытие Дейрдры о вреде пассивного курения и ее запрет курить в доме. Настроения это не улучшало. Как, впрочем, и панибратское обращение «Эй, Янг!».

— Да?

— Ваш сын, Адам.

Мистер Янг вздохнул.

— Что он еще натворил?

— Вам известно, где он сейчас?

Мистер Янг взглянул на часы.

— Ну, допустим, он собирается спать.

Тайлер усмехнулся, скупо и торжествующе.

— Я сомневаюсь. Не далее чем полчаса назад я видел вашего сына с его дружками и с его ужасной дворнягой; они ехали на велосипедах в сторону авиабазы.

Мистер Янг продолжал попыхивать трубкой.

— Вам известно, зачем они туда отправились? — спросил мистер Тайлер на случай, если до мистера Янга не дошла суть его сообщения. — Вы понимаете, что именно ваш сын подстрекает их на всякие шалости? — добавил он.

Мистер Янг вынул трубку изо рта и задумчиво осмотрел черенок.

— Гм, — произнес он. — Я понимаю, — сказал он. — Хорошо, — сказал он.

И ушел в дом.

А в это самое время четверка мотоциклистов остановилась в нескольких сотнях ярдов от главного входа авиабазы. Всадники выключили свои моторы и подняли забрала шлемов. Вернее, трое из них подняли забрала.

— Я надеялась, что мы штурмом возьмем эту крепость, — мечтательно произнесла Война.

— Это лишь вызвало бы лишние неприятности, — сказал Голод.

— Ну и отлично.

— Неприятности для нас, я имею в виду. Электрические и телефонные линии, вероятно, уже испорчены, но у них должны быть еще запасные генераторы и наверняка есть рация. Если кто-то начнет докладывать, что на базу ворвались террористы, то люди начнут действовать сообразно обстоятельствам, и весь наш План провалится.

— Ха.

— МЫ ВОЙДЕМ, ВЫПОЛНИМ ЗАДАНИЕ И ВЫЙДЕМ. МЫ НЕ СТАНЕМ ВМЕШИВАТЬСЯ В ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД СОБЫТИЙ, ЕГО ОБЕСПЕЧИТ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА, — СКАЗАЛ СМЕРТЬ.

— Совсем не так, парни, я все это себе представляла, — сказала Война. — Неужели я ждала тысячи лет лишь того, чтобы повозиться с какими-то проволочками? Такую перспективку не назовешь впечатляющей. Альбрехт Дюрер не зря тратил время на апокалиптические гравюры, уж я-то знаю.

— А я думал, что мы задействуем трубы, — сказал Загрязнение.

— Лучше взгляните на это с другой точки зрения, — сказал Голод. — Мы организуем лишь самое начало. А уж потом отправимся в путь по-настоящему. Уж это будет выезд! На крыльях бури и все такое. Нужно проявлять гибкость.

— А разве нам не положено встретиться с… кем-то? — сказала Война.

В молчаливой паузе затихал металлический шум охлаждающихся моторов.

Затем Загрязнение медленно произнес:

— А знаете, я тоже не могу сказать, что представлял себе нечто подобное. Я надеялся, что все начнется в… ну, скажем, в большом городе. Или в большой стране. Может, в Нью-Йорке. Или в Москве. Или в самом Армагеддоне.

Возникла очередная пауза.

Наконец Война спросила:

— А где хоть находится этот Армагеддон?

— Интересный, надо сказать, вопрос, — заметил Голод. — Я тоже все собирался выяснить, где он находится.

— Да есть тут один Армагеддон в Пенсильвании, — сказал Загрязнение. — А может, и в Массачусетсе, в общем, где-то в тех краях. Там орудуют опасные бородачи в черных шляпах.

— Вряд ли, — сказал Голод. — По-моему, он где-то в Израиле.

ГОРА КАРМЕЛЬ.

— А я считал, что там выращивают авокадо.

А ТАКЖЕ ИСХОД ВРЕМЕН.

— Неужели? Да, вот это всем авокадам авокадо.

— Кажется, я был там как-то раз, — сказал Загрязнение. — В древнем городе Мегиддо. Перед самым его падением. Прекрасные места. Впечатляющие царские врата.

Война окинула взглядом зеленые насаждения.

— Слушай, — сказала она, — а может, это мы свернули не в том месте?

— ГЕОГРАФИЯ НЕМАТЕРИАЛЬНА.

— Не поняла, владыка?

— ЕСЛИ АРМАГЕДДОН ГДЕ-ТО ЕСТЬ, ТО ОН ЕСТЬ ВЕЗДЕ.

— Все верно, — сказал Голод. — Речь уже не идет о заповедном местечке в несколько квадратных миль, где на тучных лугах пасутся козлы.

Последовала очередная пауза.

— НАМ ПОРА ИДТИ.

Война кашлянула:

— Э-э… Я вот только думала, что… он пойдет вместе с нами?..

Смерть подтянул перчатки.

— ЗДЕСЬ, — твердо сказал он. — ДОЛЖНЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ПРОФЕССИОНАЛЫ.

Вот как впоследствии вспоминал сержант Томас А. Дизенбургер события у ворот:

К воротам подъехала большая штабная машина. Хотя она выглядела блестящей и очень представительной, позднее он не мог понять, почему ему послышалось, будто в ней работали мотоциклетные моторы.

Вышли четыре генерала. Опять-таки, сержант не мог толком объяснить, почему он так решил. Они предъявили настоящие удостоверения. Какого вида удостоверения, он, признаться, совсем не помнил, но они были настоящие. Он отдал честь.

Один из них сказал:

— Неожиданная инспекция, солдат.

На что сержант Томас А. Дизенбургер ответил:

— Сэр, у меня нет сведений о том, что на данное время назначена неожиданная инспекция, сэр.

— Естественно, нет, — сказал один из генералов. — Ведь она же неожиданная.

Сержант снова отдал честь.

— Сэр, прошу разрешения подтвердить данные сведения у командования базы, сэр, — отчеканил он без всякой уверенности.

Самый длинный и тощий из генералов лениво отошел в сторонку и, отвернувшись, скрестил руки на груди.

Один из оставшихся дружески обнял сержанта за плечи и с заговорщическим видом склонился к нему.

— Итак, послушай-ка… — он бегло взглянул на именной жетон сержанта, — … Дизенбургер, я дам тебе еще один шанс. Это неожиданная инспекция, уловил? Неожиданная. То есть никто не должен знать о том, что мы прибыли, понятно? Все должны находиться на своих постах. Я надеюсь, ты правильно понимаешь, что такое солдатская служба, — добавил он. Его прищуренный взгляд устремился на смущенного сержанта. — Иначе ты будешь так сильно понижен в звании, что тебе придется величать «сэром» последнего бесенка.

Сержант Томас А. Дизенбургер внимательно посмотрел на него.

— Рядового, — прошипела затесавшаяся в генеральскую компанию дама. Согласно именному жетону, ее имя было Во. Сержанту Дизенбургеру еще не приходилось видеть женщин в звании генерала, но она определенно выглядела потрясающе.

— Что?

— Не бесенка. А рядового.

— Точно. Именно это я и хотел сказать. Да. Рядового. Все понятно, солдат?

Сержант посчитал, что имеющийся у него выбор крайне ограничен.

— Сэр, неожиданная инспекция, сэр? — бодро сказал он.

— На сей раз снабженческо-статистическая, — сказал Голод, который много лет учился тому, как показать товар лицом федеральным властям, и сейчас умудрился вспомнить язык завлекательных формулировок.

— Сэр, крайне полезная инспекция, сэр, — сказал сержант.

— Молодец, — сказал Голод, когда ворота открылись. — Далеко пойдешь. — Он взглянул на часы. — И очень скоро.

Порой человеческие существа ведут себя совсем как пчелы. Пчелы яростно защищают свой улей, не давая чужакам попасть внутрь. Но стоит вам оказаться внутри, как эти трудяги, видимо, предполагают, что ваше присутствие согласовано с начальством, и больше не обращают на вас внимания; именно благодаря этому паразиты жируют на чужих медах. Люди действуют примерно так же.

Никто не остановил эту четверку в их целенаправленном продвижении к одному из длинных одноэтажных зданий, покрытых лесом радиомачт. Никто не обратил на них ни малейшего внимания. Возможно, служащие авиабазы и вовсе ничего не замечали. А может быть, они видели лишь то, что им предписано было замечать, ведь человеческий мозг не настроен видеть Войну, Голод, Загрязнение и Смерть, когда они не хотят быть увиденными и маскируются так хорошо, что зачастую их умудряются не замечать даже тогда, когда они царят повсюду.

А сигналы тревоги были совершенно безмозглыми и, переварив информацию о том, что четыре человека находятся там, где людям находиться не положено, они мгновенно подняли тревожный перезвон.

Ньют никогда не курил, он не хотел позволить никотину завладеть входом в храм его тела, или, точнее, в маленькое скромное вместилище души валлийского методиста. Будь он курильщиком, то подавился бы сигаретой, которую попытался бы выкурить, чтобы снять нервное напряжение.

Анафема решительно встала и расправила складки на юбке.

— Не волнуйся, — сказала она. — Нас это не касается. Вероятно, что-то случилось внутри.

Она улыбнулась, глядя на его побледневшее лицо.

— Пойдем, — сказала она, — не Дикий Запад.

— Вот именно, — сказал Ньют. — Тут перешли на современное вооружение.

Она помогла ему подняться.

— Неважно, — сказала она. — Я уверена, ты придумаешь что-нибудь.

Так или иначе, но наша четверка не сможет внести равную лепту, подумала Война. Учитывая природное влечение Войны, ее потрясли современные системы вооружения, которые были гораздо более действенными, чем кусочки проникающего металла, а Загрязнение, конечно, посмеялся над защищенными от неумелого обращения и безопасными при поломке приборами. Даже Голод, по крайней мере, знал, что такое компьютеры. В то время как… ну, в общем, он просто околачивался рядом с ними, хотя вел себя при этом весьма уверенно. Войне вдруг пришло в голову, что сегодняшний день может стать началом конца и самой Войны, и Голода, и, возможно, даже Загрязнения — и, вероятно, именно поэтому четвертый и самый страшный всадник всегда держался как-то особняком, выпадал из их компании. Ощущение было примерно такое, словно в вашей футбольной команде играет налоговый инспектор. Здорово, конечно, иметь его на своей стороне, но с таким типом вам явно не захочется выпить и поболтать в баре после матча. С ним невозможно было чувствовать себя совершенно спокойно.

Пара солдат скользнули по нему глазами, когда он заглянул через тощее плечо Загрязнения.

— ЧТО ЭТО ЗА БЛЕСТЯЩИЕ ШТУКОВИНЫ? — спросил он тоном человека, сознающего, что ему не дано понять ответа, но желающего показать свою заинтересованность.

— Семисегментные индикаторы на светодиодах, — ответил парень. Смерть любовно положил руки на ряд переключателей, расплавившихся от его прикосновения, а потом ввел обойму самовоспроизводящихся вирусов, которые со свистом унеслись в электронный эфир.

— Из-за этих чертовых сигналов тревоги я не могу нормально работать, — пробормотал Голод.

Смерть рассеянно щелкнул пальцами. Клаксоны умолкли, захлебнувшись последним писком.

— Не знаю, мне так они даже нравились, — сказал Загрязнение.

Война добралась до внутренностей очередного металлического шкафа. Такой способ действий казался непривычным, но когда она пробежала пальцами по приборным панелям и даже проникла внутрь электронной установки, то у нее появилось знакомое чувство. То был отголосок приятного ощущения, которое испытываешь, держа в руках меч, и сейчас она испытала трепетное ожидание, предвкушая, как этот меч завладеет всей землей, а также и известной частью неба над ней. Старая любовь не ржавеет.

Пламенеющий меч.

Человечество не слишком преуспело в познании того, что мечи становятся опасными, если бросать их где попало, и к тому же в силу своих возможностей устроило так, чтобы шансы на случайный захват такого оружия были крайне высоки. Какая радостная мысль. Приятно осознавать, что род человеческий видит некую разницу между случайным и запланированным взрывом своей планеты.

Загрязнение погрузил руки в очередной блок дорогостоящей электроники.

Возле дыры в заборе топтался недоумевающий охранник. Он слышал, что на базе началась какая-то неразбериха, но его рация выдавала сплошные шумы да помехи, а взгляд то и дело возвращался к предъявленному удостоверению.

За свою жизнь он повидал множество разных удостоверений личности — военнослужащих, ЦРУ, ФБР и даже КГБ — и, несмотря на молодость, смог прийти к следующему выводу: чем мельче организация, тем более внушительные у нее удостоверения личности.

Это удостоверение было дьявольски впечатляющим. Шевеля губами, он перечитал его вновь с самого начала, пытаясь осознать, кто такой «Лорд-протектор Британского Содружества Издержек и Потребления» и зачем требуется принудительное изъятие всех видов растопки, веревок и огненосных масел, а после с удивлением пригляделся к фамилии лица, подписавшего сей документ: Главного адъютанта Армии охотников за ведьмами Славь-Деяния-Господни-И-Избегай-Блуда Смита. Ньют, пытаясь держаться как Джеймс Бонд, отметил большим пальцем ту строчку, где говорилось о выдаче Девяти Пенсов за Каждую Обнаруженную Ведьму.

Наконец пытливый ум охранника зацепился за более-менее знакомое слово.

— Почему здесь говорится о том, — подозрительно спросил он, — что мы обязаны выдать вам растопку?

— О, потому что она нам нужна, — сказал Ньют. — Мы сжигаем их.

— Сжигаем что?

— Мы сжигаем их.

Лицо охранника расплылось в улыбке. А ему еще говорили, что англичане кроткий и терпимый народ.

— Здорово! — воскликнул он.

И тут что-то уткнулось ему в поясницу.

— Бросай оружие, — сказала Анафема, стоящая за его спиной, — или мне придется пожалеть о содеянном.

«Вот уж правда, — подумала она, увидев, как парень застыл от ужаса. — Если он не бросит оружие, то обнаружит, что к его спине приставили палку, и мне действительно придется пожалеть о содеянном. Прежде чем он в меня выстрелит».

У сержанта Томаса А. Дизенбургера, охранявшего главные ворота, также появились проблемы. Коротышка в грязном плаще, бормоча что-то нечленораздельное, тыкал в него пальцем, а дама, слегка напоминавшая мать сержанта, чего-то от него требовала и прерывала сама себя другим голосом.

— Наш разговор с вашим руководством, право же, является жизненно необходимым, — взывал Азирафаэль. — Я даже обязан просить… Он прав, понимаете, я сказала бы вам, если бы он говорил неправду… Да, благодарю вас, я думаю, мы смогли бы добиться чего-то, если бы вы любезно позволили мне объясниться… пожалуйста… благодарю вас… я пыталась лишь замолвить словечко… Да! Э-э?.. Вы просили его… да, все верно… итак…

— Ты глянь на мой палец! — вскричал Шедвелл, чей рассудок еще не оторвался от него вполне, но уже болтался на конце длинной и весьма потрепанной ниточки. — Ты только глянь на него! Вот этот самый палец, парень, может отправить тебя на встречу с Создателем!

Сержант Дизенбургер таращился на черно-красный ноготь, маячивший в нескольких дюймах от его лица. Отличное наступательное оружие, особенно на кухне во время приготовления пищи.

Телефонная трубка выдавала исключительно помехи. Ему было приказано не покидать пост ни при каких условиях. Полученная во Вьетнаме травма вновь дала о себе знать. [В 1983 году, находясь в увольнении, он поскользнулся и упал, принимая душ в отеле. Теперь один только вид кусочка желтого мыла мог воскресить в его памяти почти мучительные сцены.] Он подумал, много ли неприятностей сулит ему расстрел штатских, не имеющих американского гражданства.

Четыре велосипедиста остановились неподалеку от базы. Следы шин на дороге и маслянистые пятна показывали, что недавно здесь останавливались другие путешественники.

— Почему мы остановились? — спросила Пеппер.

— Я думаю, — сказал Адам.

Мысли его были тяжелыми. Часть его души, которую он познал как свою собственную, по-прежнему заявляла о себе, но она пыталась удержаться на плаву в кошмарном источнике мрака. Он уже осознал, что три его спутника были стопроцентными человеческими существами. Раньше из-за его задумок их ругали за порванную одежду, лишали карманных денег — в общем, как-то наказывали, — но на сей раз он придумал такую игру, наказание за которую не ограничится простым домашним арестом или уборкой комнаты.

С другой стороны, ему не к кому было больше обратиться.

— Ладно, — сказал он. — Я думаю, нам нужно раздобыть кое-что. Нам нужны меч, корона и какие-нибудь весы.

Они удивленно уставились на него.

— Что, прямо сейчас? — спросил Брайан. — Здесь же ничего такого нет.

— Ну, я не знаю, — сказал Адам. — Если вы вспомните наши игры и всякие самоделки… Мы же всегда играли понарошку.

Последней каплей, переполнившей потрясенное сознание сержанта Дизенбургера, стала машина, которая подлетела к воротам, по причине отсутствия шин паря в нескольких дюймах над землей… И к тому же она была лишена какой-либо окраски. Зато у нее имелся синий дымчатый хвост, и когда она остановилась, послышалось звонкое потрескивание, какое обычно издает, остывая, сильно нагретый металл.

Ее окна казались сделанными из дымчатого стекла, хотя на самом деле окна были самые обычные, просто салон оказался заполнен дымом.

Дверь открылась, выпустив удушливое облако. За дымом последовал Кроули.

Он помахал рукой, отгоняя дым от лица, прищурился и закончил взмах дружеским приветствием.

— Всем привет, — сказал он. — Что происходит? Надеюсь, этот мир еще не закончился?

— Он не разрешает нам войти, Кроули, — сказала мадам Трейси.

— Азирафаэль?! Ты ли это? Симпатичный прикид, — туманно сказал Кроули. Он чувствовал себя неважно. Последние тридцать миль ему приходилось представлять себе, что тонна горящего металла, резины и кожи является полностью функционирующим автомобилем, тогда как «Бентли» ожесточенно сопротивлялся его представлениям. Чертовски трудно было заставлять эту громадину продолжать движение, когда начисто сгорели универсальные шины. Кроме того, останки «Бентли» норовили внезапно припадать на свои искореженные обода, когда он вдруг переставал представлять, что там были шины.