Тимур Рымжанов

Право быть человеком

Человек — наполовину прах, наполовину Бог.

Джордж Байрон

1

Сколько ступенек на эскалаторе, по которому я только что пробежал вниз? Глупый вопрос. Без всяких сомнений. Глупый и совершенно нелепый. Кому придет в голову считать ступеньки на движущейся лестнице?! Пойду чуть медленней — не досчитаюсь вчерашнего количества, побегу — собьюсь со счета. Да и зачем забивать себе мозг такой пустой и никчемной информацией? Вопрос сродни тому, который задают сороконожке; с какой ноги та начинает ходить? Сороконожка задумывается и тут же падает. О таких примитивных, рефлекторных действиях задумываться нельзя. Упадешь. В нашем мире однообразных, бездумных, автоматических телодвижений так много, и мы совершаем их так часто, что невольно приходишь к выводу: размышление вообще явление паразитическое, рудиментарное. Выработанные рефлексы и заученные движения, вот все, что нужно современному человеку, чтобы не сбиться с ритма. Качественное программное обеспечение для нормального, полноценного функционирования вкладывается вместе с умением держать в руке ложку и ходить на горшок.

Вставая рано утром, совершаем, будто вложенную программу, уйму действий в промежутке между кроватью и чашкой кофе. И только когда ароматный напиток, горький и крепкий, начинает струиться в нас, мы наконец понимаем, что уже проснулись, а не продолжаем спать, убеждаясь, что такой вкусный кофе во сне не бывает.

В голове вьется змеиный клубок впечатлений сумбурного сна, воспоминания того, что происходило с тобой по ту сторону реальности, а ты только и можешь, что усердно чистить зубы, плескать в лицо прохладную воду и удивляться всему тому бардаку, что устроили в мозгу ночные кошмары. Ну или эротические сны, у кого что, уж извините.

Все эти утренние ритуалы, плавные маневры, совершаемые с опаской и осторожностью, редко бывают осмысленными. Сонное тело подчиняется с трудом, тупит, капризничает, бунтует, натыкается на неизвестно откуда берущиеся препятствия и вообще порой напоминает переполненный мусорный пакет, который до помойки несешь аккуратно и нежно, стараясь не зацепить за углы. При этом все равно цепляешь и обязательно рвешь. От эдакой безнадеги телу хочется обратно в кровать, под упругий поток прохладного воздуха, исходящий из кондиционера, под покров приглушенных шумов, доносящихся с улицы до двадцатого этажа. Но надо продолжать жить. Двигаться, мыслить, имитировать бурную деятельность. Из-под одеяла это не очень получается. Жизнь не стоит на месте, и все, кто считает себя живым — продолжают двигаться. Это закон выживания.

Мы, к сожалению или к счастью, уже не первобытное общество. Нам нынче не позволяет собственная гордыня считать себя дикарями, мы второбытные. Да, именно так! Второбытные дикари, обставившие со всех сторон охоту на мамонта сложнейшими ритуалами. Как бы мы ни изощрялись, что бы ни выдумывали в попытке достигнуть цели, мы все равно охотимся на мамонта. Кто скажет, что это не так?! Во времена каменного века привычно было иметь только набедренную повязку из шкуры, кремневый топор, дубину. Быть достаточно голодным, чтобы заставить себя оторвать задницу от насиженного места у огня, добытого таким осатанелым трудом, как долгое трение двух сухих деревяшек. Теперь все иначе! Разумеется, мы же теперь не просто дикари, мы квазидикари, в квадрате, в кубе, в прогрессии. Наш «мамонт» нынче распылен частями в виртуальной реальности, в банковских кредитах, в золотовалютном резерве страны, в валовом продукте, дипломах об образовании от модного университета, который на хрен никому не нужен. Несчастный лохматый слон, всего лишь звено в пищевой цепочке. Да и тот размазан на сотни километров полок супермаркетов и торговых центров с завидным ассортиментом, вместе с набедренными повязками от Армани и костяными бусами, оберегающими от сглаза и порчи вкрапленными в них стразами.

Охота — это принцип человеческого существования. Добыча — цель, охота — способ ее достичь, а все ради чего? Единственное разумное объяснение таким примитивным выкладкам — это основной инстинкт. Самец охотится, чтобы накормить себя и свою самку, ожидая, что она принесет ему потомство и станет беречь огонь в их общем логове. Что из этого утверждения не подходит к нашему веку? Только слова, которыми мы научились все это называть и усложнять. Суть дела не изменилась. Единственная проблема — в нашем веке порой трудно наверняка понять, кто самец, а кто самка.

Добывать мамонта с каждым новым поколением становится все трудней. И не только потому, что мамонты вымерли вовсе. Теперь уже недостаточно быть просто самцом, здоровым и сильным. Нужно еще уметь убедить всех прочих охотников, что ты достоин большего, чем просто обгладывать кости, а имеешь право на кусочек мяса, да пожирней, да поувесистей.

Заковырка в том, что быть хорошим добытчиком еще не залог успеха. Надо правильно и умело совершать все обряды и ритуалы, которыми мы обросли, как мхом, со всех сторон. Носить правленые бусы, амулеты от ведущих шаманов, не претендовать на леопардовые накидки вождей и не заглядываться на их самок. Не позволять соседним племенам выплачивать нам дань гнилым мясом за право пользоваться водой из нашей реки. Иначе их ждет участь охотиться только на драных шакалов, что обречены обгладывать кости гнусной падали…

Господи! Что за мысли приходят в голову в такую раннюю пору! Вроде бы и должен был уже проснуться после стрессовой поездки в метро в семь утра. После пробежки вдоль загруженного проспекта с картонным стаканом кофе в руке, которым успел обжечься пару раз, а все равно клонит в сон. Это накопившаяся усталость. Когда ее совсем немного, ты пересиливаешь себя, держишься, но она, как колбочка в песочных часах, все пополняется и пополняется крупинками недосыпов, переутомлений, стрессов. Наверное, моя колбочка усталости уже заполнилась до краев, и я становлюсь просто неадекватным. Я начинаю дуреть от повинности выполнять все эти вычурные камлания цивилизованного общества. Пора остановиться!

Возьму неделю отпуска за свой счет. Вот честно! Куплю самый дешевый тур куда-нибудь в Турцию (на дорогой денег не хватит — однозначно) и завалюсь на пляже, под жаркое весенние солнце, пока не обуглюсь до состояния головешки. Буду надираться в хлам дешевым пойлом, запекаться в песке Средиземного моря, как говядина в духовке…

Мечта идиота. Кто же отпустит меня сейчас в отпуск, ближе к лету! Когда на носу годовая проверка, новые санкции пожарной охраны, два судебных иска на фирму, аттестация и маниакальное стремление руководства превратить нас в станочный парк исполнительных агрегатов, а не в особей, хоть отдаленно похожих на людей. Правду сказать, все вышеупомянутые проблемы с властями, проверки, иски, меня не очень-то и касаются, просто оседают, как на рядового сотрудника, обычной нервозной пылью. Я штатный исполнитель, «крупный специалист» по нажиманию кнопки открывания дверей и мастер по просмотру десятка довольно однообразных картинок в черно-белых мониторах.

И ладно если бы мне досталась охрана центральных ворот, где хоть редко, но случаются заметные события. Нет ведь. Молодого, «сильно перспективного» сотрудника поставили на задворки безразмерного, многокилометрового, когда-то секретного предприятия, на самую дальнюю проходную.

— Ты работаешь у нас уже два года, — сказал рассеянно Фролов, начальник отдела по подбору персонала, вылезая из-под стола и перебирая в руках пучок спутанных проводов. — А все еще на ставке молодого. Сам не заявишь о себе, мы и внимания не обратим. Молчишь, так и молчи дальше.

При этом он почему-то свирепо уставился на принтер и сбросил провода обратно на пол. Вдруг это чудо японской канцелярской техники ожило, истошно заверещало и выплюнуло лист бумаги.

— К чему это вы, Артем Георгиевич?

— Ну понятно, Семенов, твой сменщик, — продолжил уже бодро Фролов, плюхаясь в кресло. — Вы с ним вместе на работу поступали, примерно в одно время — оболтус! Ведь у него залет на залете. То выпьет, то спать завалится на посту, то и вовсе не придет, а если придет, то с какой-нибудь б….. бабой, раскрашенной, как задница павиана! Не был бы такой напряг с сотрудниками, так давно бы уже уволили. Ну а ты-то что молчишь?! За два года ни одного опоздания, ни одного прогула, сданы все нормативы на «отлично», не пьешь, не куришь. Золото, а не сотрудник!

— Положите меня в банк, я стану жить на проценты.

— Не язви, Нестеров! — Фролов окончательно расслабился и откинулся в кресле, почесывая тыльной стороной авторучки у себя за ухом. — Неужели такому молодому парню не нужны деньги? И девочек погулять, и в кабак по праздникам, кино, мороженое, все такое.

— На «все такое» я в ночном клубе стриптизером подрабатываю, между сменами.

Как бывший замполит, Артем Георгиевич как-то неестественно напрягся, но вовремя вспомнил, в каком веке он живет, и сделал поправку на шутку, не входящую в репертуар отставных военных. На его морщинистом лице промелькнула тень улыбки, и он достал из принтера отпечатанный лист бумаги, на котором, с проворством матерого бухгалтера, расписался и влепил круглую печать.