Попрощались быстро. Один слуга открыл мне ворота, другой проводил с факелом до освещенной улицы, где тоже вежливо откланялся. Ночь обещала быть веселой. Был хороший повод развлечься, было золото на свои забавы и была уверенность в том, что скоро золота станет еще больше, и прощай тогда жизнь в трущобах, тайники за городом, недоверчивые и жадные воротилы из гильдии, готовые зарезать за медный червонец. Хотя тайники подальше от людских глаз лучше оставить. Еще дед говорил мне, что в год полнолуния жизнь готова измениться, но вот в какую сторону неизвестно, нужно быть осторожным в такие времена, осторожность никогда не будет лишней. Неужели это тот самый счастливый миг моей судьбы?!

Старина Тром ждал в моем доме, сидел на пеньке, вороша в дымном очаге угли длинной кочергой. Его верный пес растянулся прямо на полу у ног хозяина, положив голову поверх грязных лап. Тром курил длинную харидскую трубку и что-то бормотал себе под нос, пуская сизые клубы дыма. Его облезлая псина непонятной породы только дернула влажным носом, почуяв меня, приоткрыла один глаз, рыкнула, хрюкнула и снова уснула.

— Какие косые духи занесли тебя в мой дом, старый пропойца?

— Проходил мимо, гляжу, дверь открыта, а хозяина нет. Вон и кролика уже пожарил и сам согрелся.

— Так и говори, что выпить не с кем.

— Ты хороший парень, Брамир, удалой, лихой, и бедный люд никогда не обижал. Все о тебе только доброе говорят.

— Значит, взаймы пришел брать.

— Заем, его отдавать надо, а мне, сам знаешь, лишний медяк не каждый раз перепадает. На кроликах, братец, сильно не разбогатеешь. Одним духам ведомо, когда еще отдам заем твой.

Я вытащил из сумки подаренное мне вино, свежий хлеб, который купил в пекарне по дороге, и три чесночных зубчика. Дед Тром уже снял с вертела своего тощего кролика, а я только подставил пустую тарелку.

— Давай к столу, дружище, дам я тебе золота сколько надо и назад не потребую. Сам не терплю ростовщиков, по дружбе дам, за доброе сердце твое.

— Я тебе отработаю, Брамир. Что не скажи, все сделаю. Я вот еще что подумал, тут моя ведьма старый сундук в подполе разбирала и нашла-таки, стерва, мои старые гадальные костяшки. Да правду сказать они и не кости вовсе, камни. Все как ночь черные, а масти все как одна, белым узором выложены сверху по резьбе. Да такой тонкой работы. Старинные они, еще из тех, что говорили с магами.

— Игральные, а не гадальные, хотя ты соврешь, недорого возьмешь.

— Гадальные говорю! Чего мне тебе-то врать! Не простофиле на базаре кошку продаю.

— Ну, коль так, давай посмотрим твою находку.

Старик вытащил из-за пояса плотный мешочек, в котором с характерным звуком камешков шуршали игральные фишки. Мешочек был простой, холщовый, без узоров и вышивки, словно травяной кисет крестьянина. Потянув узелок, старик высыпал на стол черные кости, собирая их морщинистыми руками в плотную кучку. Я взял одну из них и стал рассматривать, нагнувшись ближе к масляному светильнику. Камешки были действительно очень хорошо сделанные, гладкие, ровные, словно галька на морском берегу. Не те дешевые намалеванные краской куски дерева, что в каждом игорном доме валяются под ногами, а знатные, дорого исполненные, с тонкой и ажурной резьбой, вроде как даже и не игральные вовсе, а действительно предназначенные для какого-то таинственного ритуала.

— Ну что я тебе говорил. Магия в них так и светится. Я-то со своей дырявой головой и позабыл про них давным-давно. Да и годы мои уже не те, память подводит. Вот только нашел их, так сразу тебя, сорванца, и вспомнил, никак сами духи мне нашептали твое имя.

— Складно говоришь, красиво, лестно — беру. Дам десять золотых грифов за мешочек этот чудесный и пять дам в придачу за то, что меня вспомнил. А еще пять станут твоими, если завтра придешь в игорный дом к Малиху, со мной посидеть.

— И точно духи твое имя нашептали! — восхитился старик, бухаясь своим тощим задом на пенек у очага.

У меня в руке оказалась кость «Ветра», дорогая кость, почти любой расклад может усилить, так что проиграть можно только злому духу. Но сама по себе эта кость, появившаяся в моей руке, говорила о том, что настало время перемен, время событий, таково было ее значение. Те немногие определения странных узоров, что еще помнили опытные игроки. Отгоняя от себя эту мысль, я протянул было руку еще за одной костяшкой, да остановился, заметив, что старик не сводит с меня глаз.

— Осторожней, Брамир, не простые это кости. Мне они по наследству достались от родителя моего, а вот где он их взял, того никто не ведает.

— Ты что же, старый, веришь в древнюю магию нейфов?

В ответ на мои слова старик только засмеялся, а я схватил ближайшую костяшку и перевернул рисунком вверх.

— «Огненная земля»!

— Игра сделана, — заключил Тром, улыбаясь. — Таким раскладом хоть всю колоду бей. Ни «Вода» ни «Огонь» не возьмут такой дуплет. Ты только что вытащил две самые сильные кости в Архе.

— А что такое Арх?

— Прежде Архами называли те символы, что начертаны на каждой игральной кости. Да только это старое слово. Вот, к примеру, хочешь ты мне сказать, что беда у тебя, горе, несчастье, а грамоте не обучен, весточки на пергаменте не перешлешь. Что тогда?

— Отправлю тебе костяшку со знаком «Духа Смерти» — смекнул я.

— А я дурак старый и решу, что ты мне грозишь расправой лютой.

— Ну тогда еще «Медузу», предвестницу.

— О! Уже получше, но все одно неверно.

— Что же делать?

— Нужно послать малый Арх, это три костяшки, да только связать бечевочкой, чтоб инако не читалось. «Смерти Дух, Медуза и Король». Вот и получится, что ты словно во всю глотку орешь, будто режут тебя, убивают, помогите, люди добрые.

— Три костяшки — это малый Арх, а что же тогда большой?

— Большой Арх — это все кости, вместе взятые. Их ровно столько, сколько камней в календаре.

— Вот ведь как. а я раньше и не задумывался, и правда, ведь костей тоже двадцать четыре, как и камней.

— Только вот я тебе еще что скажу, Брамир, мальчик мой, не играй этими костями, добра не будет, не за этим они еще среди людей, не то бы нейфы бестелесные уж давно прибрали свою вещицу. Я сам ими никогда не играл и тебе не советую.

— Что ж прикажешь, гадать по ним, как старые маги или кочевые оракулы? Так то не мое ремесло.

— Время придет, они тебе сами подскажут, что с ними делать. Какое оно, твое ремесло. Будь у меня наследник, ему бы отдал, как положено, по роду, но вручаю их тебе, потому что ты мне как сын.

— Ну что ж! Давай ужинать, папаша! Совсем выстыл твой кролик. Вон и лес весь слюной изошел.

Правду сказать я сам не знал, зачем мне нужны эти кости, коль играть ими не желательно. Может, показать моему знакомому астрологу-недоучке Корвелю. А ну как что умное скажет. Видно будет, сейчас не об этом мои мысли. Ночь, проведенная с Майрой, не смогла меня отвлечь от той договорной игры, что была намечена на полдень наступающего дня. Я недоверчив и все пытаюсь увидеть подвох, который может скрываться во всех этих махинациях, но увы, как ни крути, все вроде бы даже честно получается. После, если все выгорит, то чиновничья братия мне припомнит при случае эту аферу, но надеюсь, что к тому времени я уже буду нежиться на теплом морском песке, впитывая обнаженным телом соленые брызги и ласковые лучи солнца.

В эту ночь охранники в доме аптекаря были какие-то встревоженные. Или, может, мои новые сапога слишком скрипели, не знаю, но мне показалось, что все детины-дозорные как один были настороже пуще прежнего. А вдруг аптекарь стал что-то подозревать? Надо умерить свой пыл, за такие проделки можно и в тюрьму угодить, и не откупишься. Воровская гильдия тут не поможет. Если выгорит завтра дело, точно завяжу с воровским промыслом. Вон в голове уже седые волосы стали появляться, а я все лихим козликом прыгаю по чужим огородам, пора бы уже остепениться.

Поспать вышло совсем немного. Старик так и заночевал у меня, только утром пошел к своей старой ведьме отдать золото, а то сам пропить боялся. Я чуть свет спустился к реке, прошел немного вверх по течению и искупался, разгоняя над водой тонкую пелену тумана. Вода мне показалась многим теплей, чем прохладный ветерок, дующий из долины. Пастухи гнали через скрипучий мост свои малочисленные отары, погоняя хлыстом встревоженных блеющих овец. Их путь лежал к предгорьям, туда, где трава все еще была сочной и свежей. Здешние овцы были совсем тощие. Больше пятнадцати камней в году здесь стояли жаркие и засушливые дни, так что трав было мало. В северных землях Хариди, где я родился, овцы порой так наедались, что заваливались на траву и спали по полдня. А тут, не то что посидеть не дадут, хоть лошадь бери с собой, чтоб за ними угнаться, да только откуда у пастухов лошади.

После купания пришлось отправился ч лавку к обувщику, тому самому, у которого вчера забрал новые сапоги, что он делал полкамня кряду. Мастер он был знатный, но медлительный, и никогда не любил слушать пожеланий своих покупателей, все одно делал по-своему. Вот и я сейчас шел к нему, чтобы тот как следует смазал эти самые сапоги жиром да растянул чуток, а то при моем ремесле, скрип обуви это все равно что фонарь в руках да бубенчики на поясе.

Дверь открыла заспанная жена мастера, удивленная столь ранним визитом.

— Брамир! Бес блудливый! Сам не спишь и людям спать не даешь!

— Не ворчи, хозяйка, зови мастера, дело к нему у меня.

— Что за дело может быть в такую рань? Иди вон в храмовой купели окунись, забулдыга!

— Зови, говорят тебе, некогда мне с тобой языком чесать.

— Кого там принесло в такую рань? — послышался из дальней комнаты хриплый голос мастера. — Гони прочь.

— Открывай лавку, ворчливый индюк! Не то уже к обеду закажу сапоги Феру из твоей кожи, которую с тебя живого сдеру!

— А, это ты, Брамир. Босяк ты, что ж вовсе не спишь никогда?

— В царстве духов отосплюсь! Тащи жир да масло, скрипят твои сапоги как мельничные жернова! Чуть не сгубили проклятущие.

Кривой на правый глаз мастер показался из своей комнаты, весь взъерошенный, в одном исподнем. Щурясь от яркого солнечного света, он посмотрел на меня, на сапоги, висящие на плече, перевязанные поясом, и прохрипел:

— А ты, дурак, их на ноги надевать не пробовал, авось бы и разносил.

— Шутки шутить после будешь, недосуг мне с тобой препираться, я вчера так крепко выпил, что сегодня меня лучше не злить.

— Понял, понял, сейчас все сделаю, торопыга. Масло гвоздичное или жир гусиный?

Когда у тебя в кошельке куча золота, серебра да меди, то всяк с тобой вежлив и приветлив. Кому же хочется упускать свою выгоду. Вот только не многим удается всегда быть с полным кошельком. Жизнь как азартная игра: то удачный расклад греет, то могильные камни холодом веют. Не знаю как у других, но мои годы так и проходили в скитаниях да лишениях. Редко когда удавалось отщипнуть себе толику от чужого богатства. Да и за то бывал и бит, и гоним. Угодно было духам так, что не пристало к моим рукам ни какое ремесло. Отца я с малых лет не знал, а матушка все больше пряжей да ткачеством нам на хлеб зарабатывала. Честная была женщина, добрая и трудолюбивая. Но она днями за работой, за хозяйством, а я по лесам княжеских оленей бить да по трактирам промышлять. Но, правду сказать, охотник из меня никудышный, научить некому было, да и во дворах таскал по мелочи. Сам как мог дичь гонял, иногда даже удачно выходило, но все не впрок. Как матушки не стало, подался я прочь из княжества по крепостям да гарнизонам, счастья свое искать. Случилось так, прибился однажды к каравану, да почитай три десятка камней с ними и проходил. Погонщик там был, большой мастер в игре, вот он-то меня и пристрастил к азарту. Потом я сам стал в постоялых дворах себе глаз наметывать, руку набивать. А с такой жизнью и до воровской гильдии один шаг.

Вот и получилось, что в жизни своей я кроме как играть и воровать ни чему и не научился. Справедливости ради скажу, что и в том, и в другом деле я преуспел. И играл на зависть многим, и воровал так, что у трезвого солдата из-под кушака золотую монету вытащить мог. Но ловкость рук — это еще не все. Главным моим козырем в таком нелегком промысле был особый дар. Некоторые называли его «кошачий глаз». Мне самому казалось, что ничего особенного я не умел, но караванщики вовремя заметили, что я в ночной мгле вижу ничуть не хуже, чем днем. Да и виденьем это назвать было нельзя, как и у всех, перед глазами тьма, да вот только не такая густая и кромешная. Ну кем мне с таким даром было стать еще? Воровское дело само собой прилипло.

Отведав в той самой харчевне с верандой под виноградными зарослями, что вчера обошел стороной, цыплят да молодой баранины, я в условленное время подошел к игорному дому Малиха, допивая из кувшина филадейское розовое вино. На мой взгляд, слишком ароматное, но сладкое и приятное на вкус, не та ядреная кислятина, что готовил Каис в своей винокурне за городом.

Присев в тени большой храмовой колонны прямо напротив городских ворот, я стал оглядываться по сторонам, привычно отмечая для себя знакомые и новые лица. Людей было немного, в это время богатые люди еще спят, а простой люд да слуги столичных жителей толпятся на центральном рынке, который готовился к приходу покупателей всю прошедшую ночь. Накануне праздников все горожане спешат запастись впрок. Никто не хочет остаться без угощения в самый разгар веселых торжеств, шествий и храмовых восхвалений.

Игорный дом Малиха был не для богачей, что уж тут говорить, даже из соседнего постоялого двора не всякий решится заглянуть в это злачное место. Популярностью он пользовался только у жителей городских окраин, трущоб, и честному гражданину стать в нем завсегдатаем не дадут. В домах богатых вельмож да сановников во время игры всегда присутствовал куратор. Человек, который бдительно следил за всеми раскладами и контролировал «кладовую», ту самую заветную стопку, что содержала в себе все оставшиеся кости, не попавшие в руки к игрокам. У Малиха было только двое кураторов, которые хоть и были весьма авторитетны, никак не могли усмотреть за всем, что творилось за двадцатью игровыми столиками, поэтому садились только рядом с достойными гостями.

Развалившись на теплых плитах, я даже немного задремал, рассеянно оглядывая окрестности и примыкающие к северной площади улицы. На мгновение мне показалось, что за темным провалом бойницы в городской стене промелькнул чей-то напряженный силуэт, но стоило мне устремить туда свой взгляд, как всякое движение гут же прекратилось. Наверное, птица пролетела или какой-то стражник бежал по внутреннему коридору спеша по поручению командира. Но неприятное чувство взгляда, устремленного на меня, возникло как-то само собой, словно за мной следили.

Ощущение того, что на меня смотрят, никак не хотело покидать. Я уже подумал было, что во всем виновато проклятое розовое вино, но стоило только спуститься в прохладный и уютный подвал игорного дома, как странное и тревожное чувство исчезло, словно его и не было вовсе.

Обычно играть я приходил поздно вечером, и в это время меня всегда встречал сам Малих — владелец. Сегодня, ближе к полудню, его конечно же еще не было. Он как человек уважаемый и состоятельный мог позволить себе долгий и беспечный сон. Я только скинул камзол и бросил его слуге у двери, который тут же исчез за плотной шторой, отделяющей зал для гостей от комнаты для прислуги и кухни. В зале было достаточно людей, которые, забыв о времени и сне, играли здесь всю прежнюю ночь. Их встревоженные и усталые выкрики слышались даже из-за плотных штор каждого полога, накрывающего игральный стол. Я невольно заметил маленькие, подсохшие капли крови у одного из настилов для игроков попроще, который к этому моменту уже пустовал. Значит, и в эту ночь не обошлось без поножовщины.

Задерживаться возле места недавней потасовки я не стал. Для меня приготовили игральный стол в самом дальнем углу, под единственным, круглым окошком, закрытым цветной мозаикой из стекол, сквозь которые на полупрозрачную ткань занавесок попадал солнечный свет с улицы. Удобно развалившись на мягких подушках, я попросил слугу подать мне полынного вина, разбавленного наполовину родниковой водой, и вяленого мяса со специями. Горечь полыни должна отбить приторный розовый вкус шиповника, а соленое мясо собьет горечь настойки, оставляя на языке приятное тепло, вызванное специями.

Сейчас все казалось мирным и спокойным. Я чувствовал себя расслабленным, сытым. Золота, которое я так и не смог вчера отнести в тайник, при моем довольно скромном образе жизни должно хватить надолго. Даже на поездку к морю хватит с лихвой, Купить доброго коня, оплатить услуги охранников в караване, идущем на юг, взять припасов в дорогу — на все уйдет не больше десяти-пятнадцати грифов. Я не купец и не благородный вельможа, титулованный и знатный, мое слово все равно что щебет воробья. Ну не сдержу данного обещания, ну откажусь от игры, соберу свои пожитки да сбегу, что с того? Меня станут призирать в высшем обществе знатных особ? Да меня там и не знают даже. Для всех я просто часть толпы. Горожанин, гражданин который должен платить налоги и поклоняться величию короля и его духовной свите. Кому из них интересна крепость моего слова.

Но нет ведь, сижу, пью горькую настойку и тешу своего горделивого червя воровского гонора самолюбованием и гордыней. Благородство — это честь, которой я не достоин. Сын солдата и ткачихи не может вдруг стать равным титулованным особам, несущим сквозь века свою родовую доблесть. Мне от родителей в наследство только ременная пряжка и досталась. Знатная пряжка, серебряная, уж давно потертая, но любимая мной. Никак не решался я сменить ее на новую.

Азар возник передо мной так неожиданно, что я даже отпрянул. Его кожаная куртка с широким воротом и капюшоном была вся липкой от браги, а на рубашке, давно требующей хорошей стирки, виднелся длинный разрез с разлохмаченными краями. Под глазом у небохода виднелся уже почерневший синяк, а на щеке красовалась ссадина.

— Я смотрю, ты тут веселился от души. Кто ж тебе глаз-то подбил?

— А пусть не лезут! Я их, ух! — Небесный бродяга скрутил из пухлых пальцев здоровенный кулак и неуверенно помахал им в воздухе.

— Да уж, видать ты многим сегодня показал свою удаль.

— Сыграем? — спросил Азар, еле ворочая припухшей челюстью.

— Ты же зарекся со мной играть, или забыл? — напомнил ему я, развалившись на подушках.

— Не помню, но коль зарекся, то и не стану.

— Полно тебе, садись ближе, угощу тебя, разгильдяя.

Словно бы ожидая моего приглашения, небоход рухнул на полати, подминая подушки под себя, и чуть не перевернул приготовленный для меня кувшинчик с полынным вином. Подоспевший к нашему разговору слуга только удивленно посмотрел на меня, но я жестом велел ему не беспокоиться. Если понимал все правильно, то спать здоровяк Азар будет еще долго, после такой бурной ночи.

В этот момент во дворе игорного дома послышались шумные голоса, и слуги, еще не видя того, кто явился к ним в гости, засуетились, подготавливая все для приема новых игроков.

Как я и ожидал, в зал ввалилось не меньше десятка человек, разгоряченных и веселых. Капитан Таус был пунктуален. Каждый из его команды был вооружен на зависть даже городским стражам. Во главе всей братии Таус. Признаться, мне не сразу удалось узнать в этом человеке своего вчерашнего собеседника.