Том Поллок
Сын города
Лиззи, за всё
Часть І
Мальчик с городом в коже
Глава 1
Я охочусь. Солнце садится над Баттерси, его лучи расчерчивают кирпичную кладку боевой раскраской, пока я иду по следу через железнодорожные туннели. Моя добыча уже недалеко: в воздухе горько воняет паленым, и каждые несколько ярдов обнаруживается очередной обуглившийся комок, некогда бывший крысой.
Я набираю темп, нетерпеливо скользя по рельсам босыми ногами. Взмахнув копьем по низкой дуге, чувствую оставленный ею электрический след — верный признак чудовища.
Город ни на что не обращает внимания. Проходя под кирпичными сводами, люди входят и выходят из газетного киоска и винного магазина; двое школьников болтают — обмениваются небылицами о девочке, которая им обоим нравится. А потом — над смехом, стоном вечерних пробок, басами отдаленной музыки и всеми остальными звуками города — я слышу ее дикий, визжащий тормозами крик.
Сердце мое сжимается. Они и понятия не имеют, в какой опасности находятся, никто из них, не теперь, когда она освободилась, когда проснулась.
Во имя Госпожи Улиц, она проснулась.
Я взял ее след на Кингс-Кросс, в гнездилище переплетенной стали к северу от станции. Она бросила свой поезд, большой грузовой локомотив, и тот замер, лишившись ее живительного духа. Ошеломленный машинист все никак не мог взять в толк, что случилось с машиной. Другие поезда сдавали назад, в веренице ярко светящихся окон ворчали пассажиры, играя со своими телефонами и удивляясь, какого черта образовалась эта пробка.
С той минуты я крепко сел ей на хвост: неустанный охотник.
Что ж… почти неустанный.
Однажды я отпустил ее — мне пришлось. Ее след шел через строительные площадки Святого Павла, мимо Собора, прямо под когтистыми тенями стрел кранов.
Высь — Король Кранов. Даже мне нельзя вторгаться на его территорию. Клянусь, я ощутил его металлические пальцы, тянущиеся убить меня, и бросился бежать.
Но с легкостью вернулся на след. Мертвый мальчик, лежавший поперек рельсов под сгоревшей сигнальной будкой, не дал пройти мимо. На вид ему было около пятнадцати, возможно всего на несколько месяцев младше меня, но изуродованное лицо не позволяло сказать с уверенностью: высохшая кожа растрескалась и почернела, на месте выкипевших глаз зияли пустые глазницы. Только металлический аэрозольный баллончик в правой руке остался не тронут напряжением.
Но помедлить меня вынудило не тело — как ни печально, я видел трупы и пострашнее. Меня заинтересовал кровавый отпечаток колеса, пересекающий след, разрезавший грудь мальчика под прямым углом к рельсам. Мгновение я изо всех сил пытался найти в этом смысл. Затем увидел дыру, проломленную в кирпичной стене виадука, и мурашки неверия закололи загривок.
Она сбежала с железной дороги. Она ушла.
Как, во имя Темзы?..
Вот тогда-то я и начал сомневаться: если она настолько всемогуща, в моих ли силах ее остановить?
По всему городу засияли фонари — Натриевые танцовщицы проснулись, потягиваясь и разогревая конечности, озаряя стеклянные плафоны светом. Я просунул пальцы в пролом в кирпичной кладке и перемахнул через край виадука, мягко приземлившись на тротуаре. Потом под покровом сгущающихся сумерек проворно прошмыгнул на улицы.
Теперь я жду в тупичке, прислушиваясь к мерному капанью воды из ржавой трубы, и успокаиваю себя, позволяя стуку воды стать ритмом моего сердцебиения.
Моя позиция открыта, мое копье готово.
Здесь ее след обрывается.
Бреньк-клац-клац, бреньк-клац-клац…
Я ощущаю ее вибрации через землю.
Лиса вывиливает из-за пары стальных мусорных бачков и бежит по дороге, оставляя за собой шлейф вони.
Я с тихим шипением выпускаю воздух из легких.
Бреньк-клац-клац, бреньк-клац-клац…
Бетонный сланец на земле начинает подрагивать, поднимается ветер, брызгая дождем мне в лицо. Запах гари исходит от стены в конце тупика, выдыхаемый порами кирпичей. Пронзительный вопль наполняет воздух: визг стали о сталь, подобный крику лошади. Клацанье становится громче, трясутся и лязгают мусорные бачки, падающие на землю.
Я слышу призрак парового свистка: ее печальный, старомодный боевой клич, и присаживаюсь на корточки, сгруппировавшись поплотнее. Через известковую стену передо мной начинает сочиться свет, обозначая два ослепительных глаза дальнего света. Я слышу стук ее колес, мчащихся на меня дорожкой молнии. Крик вырывается из моего горла, чтобы поприветствовать ее, прокляв всеми именами: Локо Мотив, Поезд-призрак, Рельсовая химера…
…и, когда она взрыкивает на меня, я отпрыгиваю вбок и наношу удар…
Глава 2
— Бет, давай же, — прошептала Карандаш, — нужно идти.
Бет, пару раз крутанув руке баллончик, изучала рисунок, который распылила на асфальте спортивной площадки.
— Бет…
— Я еще не закончила, Кара, — в тусклом отблеске ближайших фонарей Бет видела, как пальцы девушки-пакистанки нервно теребят косынку. — Не будь ребенком.
Карандаш раздраженно прохаживалась взад-вперед:
— Ребенком? А мы кто? Ты своей краски нанюхалась? Я не шучу, Би. Если кто-нибудь придет, нас исключат.
Бет потрясла аэрозольный баллончик:
— Кара, сейчас четыре утра. Школа закрыта. Даже крысы махнули хвостами и разошлись по домам. Мы прикрыли лица от камер, когда перелезали через стену, и света здесь с гулькин нос. Вокруг никого нет, нас не опознают, так что еще тебя беспокоит? — Бет говорила спокойно, хотя и чувствовала тугой узел волнения в груди. Она посветила фонариком на рисунок у своих ног. Портрет доктора Джулиана Солта, главного математика Фростфилдской средней школы, получался недурно: лучше, чем она ожидала, учитывая, что работать приходилось в спешке и темноте. У нее идеально вышли его нахмуренные брови, впалые щеки и тусклые грозные очки. Сорняки, проросшие через асфальт, добавляли выразительности: они выглядели как неряшливые волосы в носу.
Справедливости ради следовало признать: Бет также наградила учителя некротической отслаивающейся кожей и двенадцатифутовым раздвоенным языком, явно допустив некоторую художественную неточность, но все же…
«Это несомненно ты, ты, дерьмо».
— Бет, смотри, — зашипела Кара, заставив Бет подпрыгнуть.
— Что?
— Вон там, — показала Кара. — Свет…
Бет глянула вверх. Одно из окон, выходящих на школу, светилось приглушенным зловеще-оранжевым светом. Бет раздраженно выдохнула:
— Наверное, какой-то старой тетке просто приспичило.
— Нас оттуда видно, — настаивала Кара.
— Да кому какое дело? — пробормотала Бет, снова поворачиваясь к рисунку.
Каждый фростфилдский двенадцатиклассник знал, что Бет с Солтом враги, но это было обычное противостояние учителя и ученика, из-за которого она бы не стала приходить сюда.
Возмездия требовало отношение Солта к Каре. Бет не знала, почему, но он, казалось, получал порочное удовольствие, унижая ее лучшую подругу. Солт оставлял Кару после уроков вполовину меньше, чем Бет, но после этих наказаний она каждый раз едва сдерживала слезы. А на понедельничном уроке математики, когда Кара попросилась выйти в туалет, Солт категорически отказал. Он продолжил рассказывать о квадратных уравнениях, не спуская глаз с Кары, а на его лице играла улыбка, словно он подзадоривал ее противостоять ему — словно знал, что она не осмелится. Кара продолжала держать руку поднятой, но какое-то время спустя та задрожала. Когда девушка сложилась от боли пополам, не в силах больше сдерживаться, Бет сама вытащила подругу из-за парты и вывела из класса. Пробегая по коридору, они услышали разразившийся смех.
Позже, стоя за углом естественнонаучной секции, Бет спросила:
— Почему ты не вышла? Он не смог бы тебя остановить, так почему ты просто не ушла?
На лице Кары застыла шутовская улыбка, всегда сопровождавшая внутреннюю панику:
— Просто я… — она проглотила половину слов, не отрывая взгляда от собственных ботинок. — Просто я каждую секунду думала, что надо продержаться всего лишь еще одну секунду, еще одну — и все станет хорошо. И мне не придется… ты знаешь.
«Бросать ему вызов». Бет сама закончила предложение, крепко обнимая подругу. Она знала, в чем заключалась сила Кары, видела это каждый день: противостояние без сопротивления. Кара держала удар, но никогда не била в ответ.
И тогда Бет решила: нужно что-то сделать. И рисунок как раз и был чем-то.
Она направила луч фонарика на свою работу, и напряжение в груди сменилось теплым сиянием удовлетворения.
«Неоновый кошмар, — подумала она. — Уродство тебе к лицу, док».
— Бет Брэдли, — прошептала Кара. Ее голос по-прежнему звучал испуганно, но на этот раз немного благоговейно. — Ты — псих высшего ранга.
— Ага, знаю, — ответила Бет, и по ее лицу расползлась улыбка. — Но я действительно хороша…
Пронзительный вой прорезал ночь: к ним неслась полицейская сирена. Бет, инстинктивно присев на корточки, натянула капюшон на короткие растрепанные волосы.
— Проклятье, — запаниковав еще сильнее, прошептала Кара. — Я же говорила — нас видели. Должно быть, они и вызвали — наверно, подумали, мы хотим что-нибудь украсть.
