Томас Энгер
Мнимая смерть
...Моим резервным сердцам — Бенедикте, Теодору и Хенни
О жизнь, тебе даю торжественную клятву:
Покуда не угаснет жар веселья
В объятьях крепких смерти,
Твой без остатка буду я.
Халлдис Мурен Весос, «Посвящается жизни», 1930
МНИМАЯ СМЕРТЬ — состояние резкого ослабления жизненных функций, когда кажется, что пациент умер. Если при наступлении этого редкого состояния пациенту не будет оказана необходимая помощь (искусственное дыхание, согревание тела, стимулирование сердечной деятельности), наступит настоящая смерть.
Пролог
Сентябрь-2007
Ему кажется, что его окружает тьма. Он не знает наверняка, не может открыть глаза. Возможно, под ним холодная земля. Может быть, мокрая.
Ему кажется, что идет дождь. Что-то падает ему на лицо. Возможно, уже настало время снега. Первого снега.
Юнас любит снег.
Юнас.
Сморщенные морковки, торчащие из белых голов, перепачканных травой и землей. Нет, не сейчас. Калле, только не сейчас.
Он пробует поднять правую руку, но она не хочет подниматься. Руки. А есть ли они вообще? Большой палец есть, он двигается.
Так ему кажется.
Кожа похожа на тонкую хрустящую пленку. Кругом языки пламени. Так жарко. Лицо растекается, как блинное тесто по горячей сковородке.
Юнас любит блины.
Юнас.
Земля трясется. Голоса. Тишина. Такая удивительная тишина. Разве ты не можешь оставить меня в покое? Ты, смотрящий на меня?
Все будет хорошо. Не бойся. Я позабочусь о тебе.
Затихающий смех. Не хватает дыхания. Дай мне крепче ухватиться за тебя.
Но где же ты?
Там. Ты там. Здесь были мы. Ты и я.
Юнас любит тебя и меня.
Юнас.
Горизонты. Капли внезапного дождя на безбрежном синем зеркале. Глухой звук, разносящийся по зеркальной поверхности, леска с блесной, погружающейся в воду.
Холодные доски под ногами. Глаза снова слипаются.
Он ощущает свою ногу, стоящую на перилах. На надежной опоре.
Так ему кажется.
Пустые руки. Где ты? Перемотай назад, пожалуйста, перемотай назад!
Стена тьмы. Все есть тьма. Приближаются мелодичные звуки.
Ему удается открыть один глаз. Снега нет. Дождя нет. Только тьма.
Раньше он не видел тьмы. Никогда не видел ее, не видел, что в ней может уместиться.
Но теперь видит.
Юнас боялся тьмы.
Он любит Юнаса.
Юнас.
Глава 1
Июнь 2009
Светлые кудри мокры — не только от крови.
Земля разверзла пасть в попытке проглотить ее. Из ямы видны только голова и торс. Окоченевшее тело обложено влажной землей, словно оно — одинокая роза на тонком длинном стебле. Кровь из узких продолговатых ран на спине текла, как слезы по нахмуренной щеке. Обнаженная спина похожа на живописное полотно.
Он мелкими шажками пробирается в палатку и оглядывается по сторонам. Развернись, говорит он себе. Это не имеет к тебе никакого отношения. Просто развернись, выйди на улицу, иди домой и забудь то, что видел. Но он не может. Как он может просто уйти?
— 3-здесь есть кто-нибудь?
Только лес отвечает ему шорохом ветвей. Он делает еще один шаг. Воздух в палатке холодный и влажный до одури. Запах напоминает о чем-то. Но о чем?
Вчера никакой палатки здесь не было. Для такого человека, как он, ежедневно выгуливающего собаку на равнине Экебергшлетта, большая белая палатка представляла слишком серьезное искушение. И в таком странном месте. Он должен был заглянуть внутрь.
Если бы только он мог этого не делать.
Кисть руки не соединена с телом, а лежит отдельно рядом, словно отвалившись от запястья. Голова наклонена к плечу. Он снова видит эти светлые кудряшки. Пряди красных липких волос. Они похожи на парик.
Он подходит к молодой женщине сбоку, но резко останавливается, делает быстрый вдох и задерживает дыхание. Мышцы его живота начинают сжиматься, они готовятся выдавить наружу утренний кофе и банан, но ему удается подавить рефлекс. Он медленно пятится и моргает, чтобы еще раз взглянуть на нее.
Один глаз свисает из глазницы. Нос приплюснут, словно его полностью вдавили в череп. На покрытой бордовыми пятнами и полосами челюсти вмятины. Черная густая кровь вытекла из дыры во лбу по глазницам и переносице. Зуб болтается у нижней губы на ниточке запекшейся крови. Несколько зубов лежат на земле прямо перед женщиной, у которой когда-то было лицо.
Теперь оно разбито.
Последнее, что запомнилось Турбьерну Скагестаду, перед тем как он вышел из палатки, — это лак на ногтях. Кроваво-красного цвета.
Такого же цвета, как и тяжелые камни рядом с телом.
* * *
Хеннинг Юль не знает, зачем он здесь сидит. Именно здесь. На твердых досках. Растрескавшихся. Сидеть на них больно. Но тем не менее он всегда усаживается именно здесь. На одном и том же месте. Между досками, наклонившимися в сторону здания спортивной арены «Дэлененга», прорастает паслен. Над ядовитыми ягодами деловито жужжат шмели. Доски влажные. Он чувствует это, сидя на них, и думает, что, когда вернется домой, ему надо будет переодеться. Но он не уверен, что сможет.
Обычно Хеннинг курил, сидя здесь. Больше он не курит. Это никак не связано со здоровьем или доводами разума. У его матери хроническая обструктивная болезнь легких. Нет. Если бы только он мог курить. Белые тонкие друзья, которые всегда приходят в гости в хорошем настроении, но никогда не задерживаются надолго. Но он не может, он не в состоянии.
Здесь есть и другие люди, но они находятся далеко от него. Мама юного футболиста, сидящая внизу у беговой дорожки, бросает на него взгляд и быстро отводит глаза. Он привык к тому, что люди, приходящие сюда, рассматривают его исподтишка. Он знает, что им любопытно, кто он такой, что с ним случилось, почему он здесь сидит. Но никто не задает вопросов. Никто не решается.
Он их не винит.
Когда солнце начинает устало клониться к закату, он встает и уходит. Одну ногу Хеннинг подволакивает. Врачи говорят, что ему надо стараться ступать на нее как можно более естественно, но он не может. Слишком больно. А может, и не больно.
Он знает, что такое боль.
Он тащится через парк Биркелюнден мимо недавно отреставрированной остроконечной беседки. Кричит чайка. В Биркелюндене много чаек. Он ненавидит чаек. Тоже. Но ему нравится Биркелюнден.
Шаркающей походкой Хеннинг идет мимо лежащих влюбленных парочек, голых животов, пенящихся пивных банок, мимо чада прогоревших одноразовых грилей. Пожилой мужчина сосредоточенно бросает серебристый шар в сторону других серебристых шаров, лежащих на гравии. Бронзовый конь в кои-то веки не отягощен вниманием детей. Мужчина промахивается. Он только и делает, что промахивается.
Ты и я, думает Хеннинг. У нас много общего.
Первая капля дождя падает, когда он выходит на улицу Сеильдюксгатен. Через несколько шагов он оставляет позади сутолоку района Грюнерлекка. Ему не нравится шум. Еще ему не нравятся «Челси» и парковщики, но что он может с ними поделать? На улице Сеильдюксгатен полно парковщиков. Хеннинг не знает, болеет ли кто-нибудь из них за «Челси». Но Сеильдюксгатен — это его улица.
Она ему нравится.
Легкие капли дождя падают ему на голову, но Хеннинг уже подходит к солнечной полосе у старой фабрики по производству парусины. Он дает дождю возможность уронить на него несколько капель и щурится, чтобы лучше разглядеть силуэт того, к чему приближается. Гигантский желтый подъемный кран, вознесшийся высоко в небо, стоит здесь целую вечность. Позади него тучи все так же темны.
Хеннинг приближается к перекрестку с улицей Марквейен и думает о том, что завтра все может измениться. Он не уверен, сам ли до этого додумался или кто-то вбил эту мысль ему в голову. А может, ничего и не изменится. Может быть, изменятся лишь голоса и звуки. Может, кто-то закричит. Может, кто-то зашепчет.
Может быть все. А может — ничего. И между ними существует мир наоборот. Принадлежу ли я тебе по-прежнему, думает он. Есть ли мне место в мире? Смогу ли я снова извлечь на свет божий слова, воспоминания и мысли, глубоко погребенные во мне?
Он не знает.
Он вообще знает не так уж много.
Поднявшись на высокий третий этаж по пыльной деревянной лестнице с въевшейся грязью, он закрывает за собой дверь квартиры. Это нормальный переход к его квартире. Хеннинг живет в дыре. Ему достаточно, он не считает, что заслуживает большой прихожей, шкафа размером с торговый центр, кухни со шкафчиками и полочками, сверкающими как свежезалитый лед, самоочищающейся кухонной техники, красивых полов, на которых хочется танцевать медленные танцы, книжных полок с произведениями классиков и бестселлерами, он не заслуживает резных деревянных часов, подсвечника от дизайнера Георга Йенсена и покрывала на кровать, расшитого узором с головками колибри. Все, что ему нужно, — это односпальная кровать, холодильник и местечко, куда можно присесть при наступлении тьмы. Потому что тьма уже опускается.
Каждый раз, когда он закрывает за собой дверь, у него возникает ощущение, что что-то не так. Дыхание его учащается, температура тела повышается, руки становятся липкими. Справа от входа, прямо рядом с дверью, находится стремянка. Хеннинг ставит ее, поднимается, находит на зеленой обшарпанной шляпной полке мешок из магазина «Клас Ульсон» и достает из него упаковку батареек, тянется к дымоуловителю, вынимает из него батарейку и вставляет новую.
Он проверяет: батарейка действует.
Дыхание стабилизируется, и он спускается вниз. Хеннинг научился любить дымоуловители. Настолько, что в его квартире их целых восемь штук.
Глава 2
Когда раздается звонок будильника, Хеннинг поворачивается, недовольно фыркая. Он только что смотрел сон, который развеялся, едва он открыл глаза и увидел утренний свет. Во сне он видел женщину. Он не помнит, как она выглядела, но знает, что это была Женщина его мечты.
Хеннинг чертыхается, поднимается, оглядывается по сторонам. Взгляд его останавливается на флакончиках с таблетками и коробке со спичками, который всегда лежит на тумбочке. Он вздыхает, свешивает ноги с кровати и думает, что сегодня — сегодня — он это сделает.
Он вздыхает, потирает руками лицо и начинает с самого простого. Таблетки. Жуткие сухие таблетки. Хеннинг, как обычно, глотает их не запивая, потому что так неприятнее, проталкивает их через глотку и гортань, ждет, пока кусочки пройдут по пищеварительному тракту и сделают работу, которая, по безапелляционному утверждению доктора Хельге, пойдет Хеннингу на пользу.
С необязательным грохотом он ставит флакон на тумбочку, словно пытаясь разбудить себя. Затем резко хватает спичечный коробок. Он медленно отодвигает крышку и смотрит внутрь. Тонкие деревянные солдаты из ада. Хеннинг достает одного из них, разглядывает серу, красную шапочку затвердевшего дьявола. На коробке написано: «Спички-помощники».
Ничего себе помощники.
Он прикладывает тоненькую палочку к коробку. Теперь надо провести ею по боковой стороне, но руки немеют, он не может пошевелить ими, он напрягается, мобилизует все силы и направляет их в руки, в пальцы, но проклятый крошечный кусок дерева отказывается двигаться, не понимает, не входит в его положение, Хеннинг начинает потеть, в груди все сжимается, он пытается сделать вдох, но ничего не выходит, он пробует еще раз, извлекает маленький меч зла из коробка и набрасывается на него, но тут же замечает, что желание сражаться уже не то, воля ослабла, и он останавливается, вместо того чтобы начать мысленную борьбу, обнаруживает, что ему надо дышать, и подавляет в себе желание закричать.
Но все это только потому, что еще слишком рано. Наверное, Арне, живущий этажом выше, еще спит, хотя обычно он читает вслух стихи Халлдис Мурен Весос [Халлдис Мурен Весос (1907–1995) — норвежская поэтесса и переводчица. (Здесь и далее — прим. перев.)] и днем и ночью.
Хеннинг вздыхает и кладет коробок в точности на то же место, откуда взял. Он медленно проводит руками по лицу, осязая те места, в которых кожа другая, мягкая, но более неровная. Шрамы снаружи — ничто по сравнению со шрамами внутри, думает он, поднимаясь.
Спящие города. Вот где ему хочется находиться. И именно здесь он сейчас и находится. В районе Грюнерлекка ранним утром, до того как жизнь начнет бить ключом, до того как до отказа заполнятся уличные кафе, до того как мамы и папы пойдут на работу, дети — в детские садики, а велосипедисты проедут по улице Тофтесгате на красные сигналы светофора. Но сейчас бодрствуют только вечно голодные голуби.
Он проходит мимо фонтана на площади Улафа Риеса, прислушиваясь к шуму воды. Хеннинг умеет слушать. И он знает звуки. Он отделяет тишину от звуков льющейся воды и думает, что сегодняшний день мог бы быть последним днем Земли. Он уверен, что если сосредоточится, то сможет расслышать звуки струнных инструментов и мрачной виолончели, сплетающиеся, вьющиеся, пропускающие друг друга вперед, а потом к ним присоединятся литавры, предупреждающие о надвигающихся напастях.
Но у него нет времени вслушиваться в утреннюю музыку, потому что он идет на работу. И от одной только мысли об этом ноги его наливаются тяжестью. Он не уверен, существует ли еще Хеннинг Юль, тот Юль, которому поступало по четыре предложения о работе в год, который заставлял молчавшие источники петь, который заставлял дни начинаться раньше — специально для него, — поскольку гнался за добычей и ему был необходим дневной свет.
Он знает, каким он был.
А есть ли у Халлдис стихи о таких, как я, задается он вопросом. Должны быть.
У Халлдис есть стихи обо всех.
Он останавливается, как только видит гигантское желтое здание, расположенное в начале улицы Уртегата. Из-за того что на нем висит огромная реклама охранного агентства «Секуритас», многие думают, что в здании расположено только оно, но это не так, здесь есть офисы как частных компаний, так и государственных организаций. В частности, здесь находится www.123nyheter.no, где работает Хеннинг, — интернет-газета «123новости», рекламирующая себя при помощи слогана «Новости на 1–2–3».
Хеннинг не уверен, что это удачный слоган, но, если честно, ему нет дела до таких вещей. В редакции хорошо отнеслись к нему, дали время отдохнуть и снова приступить к работе, время для того, чтобы вернуть мозги на место.
Желтое здание окружает решетка из черных пик высотой метра три. Ворота представляют собой часть решетки. Они плавно отъезжают в сторону, чтобы освободить проезд для машины инкассаторской фирмы «Лумис». Хеннинг проходит мимо маленькой пустой будки охранника и берется за ручку входной двери. Та не поддается. Он заглядывает внутрь здания через стеклянную дверь. Поблизости никого. Он нажимает на кнопку из отполированной стали, над которой написано: «Приемная». Из динамика раздается резкий женский голос: «Да».
— Добрый день, — говорит он, покашливая. — Не могли бы вы впустить меня?
— К кому вы идете?
— Я здесь работаю.
Женщина на несколько секунд замолкает.
— Вы что, забыли электронный ключ?
Он задумывается. Ключ?
— Нет, у меня нет никакого ключа.
— Всем выдали электронные ключи.
— Мне не выдали.
Снова тишина. Он ждет продолжения разговора, но тщетно.
— Не могли бы вы впустить меня?
Резкий звук «бз-з-з-з-з-з» заставляет его отскочить в сторону. Дверь ворчит. Он неуклюже тянет ее на себя, входит в здание и поднимает глаза к потолку. Хеннинг судорожно ищет круглую штуковину. Ждет, когда в ней замигает красный огонек.
Серые сланцевые плиты на полу поменялись с прошлого раза. В общем, поменялось почти все, если хорошенько подумать. Он видит большие растения в огромных горшках и белые стены с произведениями искусства, недоступными его пониманию. Теперь здесь есть столовая, замечает он, она расположена слева от входа, за стеклянными дверями. Приемная находится в другом конце вестибюля, тоже за стеклянной дверью. Он открывает дверь приемной и заходит. Еще одна кругляшка на потолке. Хорошо.
Женщина с рыжими волосами, собранными в хвост, сидящая за стойкой, кажется обиженной. Она неистово стучит по клавиатуре компьютера. Свет от дисплея освещает ее недовольное лицо. Позади нее находятся почтовые ящики, переполненные бумагами, брошюрами, пакетами и посылками. На стене висит телевизионный экран, подсоединенный к компьютеру. В глаза Хеннингу бросается первая полоса газеты. Он читает название главного редакционного материала:
...ЖЕНЩИНА НАЙДЕНА МЕРТВОЙ
Он успевает прочитать и вступление:
...Женщина найдена мертвой в палатке на равнине Экебергшлетта.
Полиция подозревает убийство
Главная редакция еще ничего не успела разнюхать, думает он, потому что в заголовке и вступлении — одна и та же информация. И репортеры еще не выехали. Информация проиллюстрирована фотографией полицейской ленты, огораживающей совершенно другое место преступления.
Оригинально.
Хеннинг ждет, пока женщина на него посмотрит. Тщетно. Он подходит ближе и здоровается. Она поднимает глаза. В первый момент она смотрит на него так, будто он ее ударил. А потом наступает неизбежное. Рот раскрывается, глаза скользят по лицу, по ожогам, по шрамам. Они не так уж и велики, не до такой степени, чтобы смутить, но достаточно для того, чтобы люди, находящиеся с ним в одном помещении, задерживали на нем взгляд на несколько секунд дольше, чем обычно.
— Мне нужен электронный ключ, — говорит Хеннинг со всей возможной вежливостью. Женщина все еще не может оторвать от него глаз, но все-таки заставляет себя выбраться из защитной оболочки. Она начинает копаться в бумагах, разложенных на столе.
— Э-э, да. Э-э-э-э — а как вас зовут?
— Хеннинг Юль.
Она замирает и снова поднимает на него глаза. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем женщина произносит:
— Так, значит, это вы, понятно.
Он смущенно кивает. Она выдвигает ящик, поднимает какие-то бумаги и находит электронный ключ и футляр.
— Я дам вам временный ключ. Производство новых занимает время, потом ключ надо зарегистрировать вон в той будке, и только потом вы сможете открывать двери самостоятельно, и — да, вы знаете. Код 1221. Нетрудно запомнить.
Она протягивает ему ключ.
— И еще мне надо вас сфотографировать.
Он смотрит на нее.
— Сфотографировать?
— Да. Для электронного ключа. И для ваших статей в газете. В общем, мы убьем двух зайцев, так сказать, ха-ха.
Она пытается улыбнуться, но губы ее чуть заметно дрожат.
— Я ходила на курсы фотографов, — заявляет она, предваряя его скептические замечания. — Просто стойте там, где стоите, а я сделаю все остальное.
Из-за стойки появляется фотокамера со штативом. Женщина устанавливает ее. Хеннинг не знает, куда надо смотреть, и просто глядит вперед.
— Вот так! Попробуйте улыбнуться!
Улыбнуться. Он не помнит, когда улыбался в последний раз. Она быстро щелкает три раза подряд.
— Отлично! Меня зовут Сельви, — произносит женщина и протягивает ему руку над стойкой. Он пожимает ее. Мягкая приятная кожа. Хеннинг не помнит, когда последний раз прикасался к мягкой и приятной коже. Она достаточно крепко пожимает ему руку. Он смотрит на нее и разжимает ладонь.
Когда Хеннинг разворачивается и уходит, он думает о том, заметила ли она, что у него на губах почти сформировалась улыбка.
