— Все стало еще хуже с тех пор, как мы вернулись, — произнес какой-то мужчина, как если бы это он инициировал сию очевидно бессмысленную и бесцельную сходку, собравшую в одном месте все кошмары обитателей Мокстона. Но вот по всей церкви поднялся гул голосов: несколько человек заговорили о том, что видели этой ночью. Оказалось, целая рать духов зла мешала им сегодня спать.

У кого-то стены в спальне меняли цвет: от обычного розоватого оттенка, спокойного и неброского в лунном свете, до трепетно-люминесцентного зеленого, идущего рябью, как чешуя огромной рептилии. У кого-то шея маленькой куклы стала удлиняться и извиваться в воздухе как змея, пока губы игрушки шептали слова, которые, казалось, были лишены всякого смысла, но, скорее всего, таили в себе что-то отвратительное. Кто-то слышал жуткие звуки из подвала, за дверьми шкафа или чулана, но не смог отыскать их источник. Кто-то из окна наблюдал, как странные вещи творились близ дома, где жил человек по имени Эндрю Мэнесс. Но стоило кому-то попробовать описать, что же они узрели в окрестностях строения, которое они называли домом Макквистера, выходила путаница. Кто-то что-то видел, а что — уж и не разберешь.

— И я это тоже видел, — прошептал высокий бородатый мужчина в шляпе с прямыми полями. — Я видел тьму, но не такую, как ночью или в тени. Она сгустилась над старым домом Макквистера, прямо над ним и вокруг. Такого еще не было в городе… даже после того, как все начало меняться.

— В Мокстоне не было. Но ты видел такое раньше. Да все мы это видели. — Голос того, кто ответил бородачу, шел из какого-то дальнего угла церкви.

— Да, — признал тот, отказываясь от предыдущих своих слов. — Но мы не видим это по-настоящему, так, как мы видели, когда вышли за пределы города, когда хотели отсюда сбежать.

— Это была не просто темнота, — вступила в общий разговор одна из девушек, морща лоб, будто изо всех сил пытаясь что-то вспомнить. — Это было что-то… другое. Даже не темнота. Что-то совсем другое.

— Совсем другое! — возопил вдруг старик, вскочивший с церковной скамьи с горящими глазами. Перед его взором будто возникло некое откровение — но лишь на миг, ибо он тут же поник и опустился на место. Но остальная паства стала обшаривать взглядами дальние углы церкви, где мрак рассеивался лишь трепещущими огоньками множества свечей в лампадах.

— У него было много лиц, — произнес кто-то. — Но все они кружились и путались, все сливались в одно…

— …а потом была только тьма, — завершил высокий бородач, вновь обретя голос.

Тишина охватила собрание, и слова, произнесенные отдельными людьми, будто растворились в ней, возвращая мокстонцев в убежище их былой амнезии. Но прежде чем из их голов улетучились все мало-мальски отчетливые воспоминания до последнего, одна старуха, миссис Спайкс, встала со скамьи в последнем ряду, где она сидела в одиночестве, — и во всю силу голоса выкрикнула:

— Все началось с того, кто жил в доме Макквистера!

— И долго он там жил? — спросил кто-то.

— Слишком долго! — тряхнула головой миссис Спайкс. — Я припоминаю его. Он старше меня, но выглядит моложе! И волосы у него странного цвета…

— Красноватые, как разбавленная кровь, — молвил один из голосов.

— Тускло-зеленые, будто плесень, — засвидетельствовал еще кто-то.

— Или рыжие, как пламя свечи, — подвел черту третий голос.

— Он жил в том доме, том самом доме, много лет назад, — продолжала старая Спайкс. — Еще до Макквистеров. Жил вместе с отцом. Хотя я помню только слухи. Сама я ничего не видела. Однажды что-то случилось. Что-то случилось с городом. Его фамилия Мэнесс.

— Так звали человека, построившего церковь, — сказал высокий бородач. — Он был первым священником в этом городе. Первым и последним. Что же там произошло, миссис Спайкс?

— Я помню лишь слухи. Слишком много лет прошло. Преподобный как-то говорил со мной о своем сыне. Все твердил, что Эндрю собирается сделать что-то, чего не должно произойти, что необходимо предотвратить.

— Но что именно? Постарайтесь вспомнить, миссис Спайкс!

— Я пытаюсь! Я только вчера начала что-то припоминать. Вчера, когда мы все сюда вернулись. Помню, что его отец сказал что-то о той ночи…

— Я слышала, — обратилась к Спайкс молодая женщина, — как вы сказали что-то вроде «Благословенно будет семя, навек посеянное во мрак».

Миссис Спайкс смотрела прямо перед собой. Рукой она слегка постукивала по краю скамьи, как будто пытаясь что-то воскресить в памяти. Потом она сказала:

— Это его слова. Должно быть, именно это он и говорил мне той ночью. И еще сказал, что люди должны что-то сделать, но что именно, — об этом никто никогда не говорил. Это касалось его сына. Что-то странное… никто не понимал его. И никто ничего не стал делать. Когда его привели домой, его сына там не было. Он как в воду канул. По слухам те люди, что тогда проводили преподобного, что-то видели в этом доме, но не могли ничего внятно объяснить. Все помнили только то, что в ту ночь зазвонили колокола на церковной башне. Там-то Мэнесса и нашли. Он повесился. До приезда Макквистеров все боялись подходить к его дому. Потом все вроде как забыли о том, что там случилось.

— Точно так же, как мы не могли вспомнить, что произошло вчера, — сказал бородач. — И почему вернулись сюда — мы ведь этого совсем не хотели! Эта тьма у нас перед глазами… никакая это была не тьма, а что-то большое, кишащее изнутри, оно заслонило все небо!

— Может, нам показалось, — робко предположил старик, много лет кряду содержащий в Мокстоне аптечный киоск.

— Всем сразу? — усомнился бородач.

— Не показалось, — покачала головой миссис Спайкс. — Это из-за него. Напоминание всем нам, что творилось тут со времени его прибытия, обо всех тех маленьких переменах, от которых становилось только хуже. Оно надвигается — как буря. Мы видели, как оно прибыло в город и зависло над домом Макквистера. На наших глазах все начало катастрофически изменяться. Скоро придет и наш черед. Скоро станем меняться мы. После этих слов паства оживленно загудела на все лады. Все спорили, не в силах решить, нужно ли что-то предпринимать, и если нужно, то что.

Пока жители Мокстона взволнованно роптали при свете лампад, за окнами церкви постепенно темнело — неестественные сумерки пожирали серый полдень. И слова людей, как и многое другое в Мокстоне, начали меняться. В голосах смешались и нарастающие вопли ужаса, и невнятный, бормочущий призыв. Вскоре самые высокие ноты голосов упали, а потом и вовсе исчезли — над ними взяли верх более глубокие заклинательные тона. Теперь вся паства повторяла одно и то же слово, словно загипнотизированная: «Тсалал, Тсалал, Тсалал». А за алтарем возвышался тот, кто дирижировал этим песнопением — мужчина, чьи волосы странного цвета сияли в мерцании свечей и масляных ламп. Наконец-то он вышел из дома, где пробыл слишком долго. Колокол в башне зазвенел, дрожа под темными сводами, — и резонансная какофония голосов заполнила церковь. То были голоса людей, что жили в про́клятом месте уже не первый год, — голоса города-остова.

Фигура у алтаря воздела руки перед паствой, и та затихла. Когда его взгляд замер на пожилой женщине, сидевшей в последнем ряду, та встала и прошла к главным воротам церкви. Мужчина распростер руки — и, повинуясь этому жесту, старуха распахнула врата.

И взглядам паствы предстала главная улица Мокстона — но была она уже не та, что прежде. Тьма покрыла ее, и виднелся лишь ряд фонарей — уходящий в бесконечность, как и сам окружающий мрак. Виднелись сполохи неоновых вывесок, снова и снова возникало из небытия мерцающее название кинотеатра, будто отражаясь в галерее черных зеркал. Все эти яркие останки города, изломанные трансформацией куски становились все тусклее, все более уродливыми, источая сияние в пожирающую их темноту, а та лихорадочно множила осколки мира, собирала в собственном калейдоскопе, чьи цвета были столь густыми, столь разнообразными, что они сливались, исчезая в черной целости.

Тот, кто построил церковь, собравшую всех, заговорил о кульминации. Она неумолимо приближалась. И тогда паства пошла навстречу мужчине у алтаря, но тот уже шел к ней. Они больше не испытывали страха, эти жители города-остова, достигнув таких границ существования, где не играли роли ни страх, ни форма, ни сущность. Это была уже не их жизнь, но лишь форма существования Тсалала.

Их взгляды были прикованы к тому, кто являлся воплощением тьмы, кто пришел к ним, чтобы поставить печать на своем договоре с тем существом. Они ждали от него слова или жеста. Они хотели, чтобы он сказал, как им соединиться с тьмой и стать частью потустороннего инфернального апокалипсиса.

И в конце концов, будто следуя прихоти момента, он поведал им, что нужно сделать.

10. Чтобы помнили

Слухи, ходившие потом в Мокстоне среди местных, носили довольно причудливый характер. Говорили, что однажды страшная буря, длившаяся всю ночь, загнала жителей города, всех до единого, в церковь, и та спасла их крепостью стен, достойно выдержавших испытание непогодой. Кто-то попутно припоминал, что перед бурей творились какие-то мрачные чудеса, поистине необъяснимые преображения — хотя многие ссылались на них как на просто необычные природные явления.