Поступив в Вашингтонский университет, Вирджиния планировала заняться социальной антропологией и изучать культурные различия между врожденными и приобретенными факторами в человеческом развитии. Но поскольку конкретной специализации в этой сфере не было, университетский куратор посоветовал ей обратить внимание на социологию. Она знала, что для оплаты обучения придется найти работу в кампусе и сбалансировать рабочее расписание с посещением занятий.

После развода с Джорджем Джонсоном Вирджиния снова стала зависеть от родителей, которые были только рады ей помочь. Но она знала, что эта помощь обойдется ей дорогой ценой — ценой свободы. Разрешить эту дилемму было невозможно, пока она не окончит колледж, не найдет стабильную работу и не станет зарабатывать достаточно, чтобы самостоятельно растить двоих детей. Она не могла положиться на Джорджа, который все еще мечтал добиться громкого успеха со своим биг-бэндом — в тот самый год, когда Элвис Пресли и рок-н-ролл изменили американскую поп-музыку навсегда! Вирджиния жаждала начать все с начала, добиться самостоятельности с университетским дипломом.

На отделении социологии работы для нее не нашлось, и ее направили в медицинскую школу, где можно было договориться о должности помощницы преподавателя. Медицина Вирджинию не интересовала, и она мало что знала о докторе Мастерсе. Его исследование в области физиологии секса держалось в строгом секрете. Вирджиния считала, что оно касается борьбы с бесплодием.

Во время собеседования 41-летний Мастерс пристально рассматривал Вирджинию — с холодной отстраненностью ученого, вглядывающегося в чашку Петри. Его внешность — темные, близко посаженные глаза, лысая макушка, окруженная коротко стриженными седеющими волосами, тонкогубая улыбка, почти гримаса — делала его старше своих лет. Мастерс задал несколько формальных вопросов о биографии и опыте кандидатки. Вирджиния отвечала с апломбом, хотя у нее не было достаточно опыта. Но для Мастерса это, казалось, не имело значения. С каждым ее ответом он становился все обходительнее, пока до нее не дошло, что она принята.

Интуитивная манера Мастерса была основана на «шестом чувстве», которое развивается у опытного врача, и оно подсказало ему, что миссис Джонсон будет идеальным компаньоном для его деятельности. Однако он очень мало рассказывал о себе или о своих планах. Мастерсу предстояло оставаться загадкой длиною в жизнь. Прием Вирджинии на работу стал первым из множества его поступков, которые приводили ее в трепет и оставляли в недоумении. Казалось, Билл Мастерс все решил для себя еще до того, как Вирджиния Джонсон открыла рот.

«Почему он выбрал меня? Я до сих пор не вполне понимаю, — вспоминала она спустя много лет после первой встречи с доктором Мастерсом. — Но вдруг я стала принцессой».

Глава четвертая

Никогда не возвращаться домой

Билл Мастерс скользил по Рэйнбоу-Лейк на водных лыжах, держа на плечах красивую блондинку с развевающимися волосами. Оба махали руками восхищенным зрителям на берегу… Доктор Фрэнсис Бейкер до сих пор хранит фотографию сестры и своего соседа по общежитию медицинской школы.

Рэйнбоу-Лейк дарило редкостное чувство счастья Уильяму Хауэллу Мастерсу, молодому человеку, который знал в жизни не так уж много радостей. Летние сезоны, которые он проводил, работая консультантом туристического лагеря, были отдохновением после постоянной учебы, вначале в Гамильтон-колледже, а потом на медицинском факультете Рочестерского университета. Три года подряд Билл Мастерс после окончания занятий отправлялся в лагерь Адирондак и уезжал оттуда, когда начинался семестр, никогда не возвращаясь домой.

Однажды августовским днем 1938 года Фрэн пригласил Билла на обед в коттедж, принадлежавший его семье. Во время этого обеда младшая сестра Фрэна Джеральдина, которую все называли просто Доди, произвела на Билла неизгладимое впечатление. Он стал постоянным гостем у Бейкеров, стараясь проводить с Доди как можно больше времени. Гамильтон был чисто мужским заведением, и Биллу не хватало опыта общения с девушками. Он изо всех сил старался не показаться слишком взволнованным и косноязычным, разговаривая с Доди. «Я был не так уж хорошо подкован в искусстве ухаживания», — писал позднее Билл в своих неопубликованных мемуарах.

В долгие жаркие уикенды друзья разъезжали по озеру на шестнадцатифутовом моторном катере из красного дерева, купленном вдовой миссис Бейкер ради развлечения детей. Фрэн обычно управлял катером, пока Билл и Доди катались на водных лыжах. Но даже в этой расслабляющей обстановке Билл Мастерс окружал себя стеной, в которой позволял пробить брешь лишь немногим.

Учась в Гамильтоне, Билл проводил каникулы у своих однокурсников. «Билл не ездил на Рождество домой», — вспоминал Фрэн. Казалось, в его душе жила какая-то огромная боль, которую он всю жизнь старался преодолеть.

Отец Билла Фрэнсис Уинн Мастерс был человеком жестким, грубым и нетерпимым. Работая коммивояжером, он изъездил с женой и двумя сыновьям, Биллом и его младшим братом Фрэнсисом, весь Средний Запад. Гнев и разочарованность этим миром у Фрэнка Мастерса почему-то сосредоточивались в основном на старшем сыне и его вымышленных недостатках. Будучи мальчиком хрупкого здоровья Билл перенес два серьезных приступа септицемии — заражения крови, которые вызвали осложнение: левый глаз стал слегка косить. Это «косоглазие» стало для Билла сущим проклятием, наградив его казавшимся свирепым взором, который многих нервировал.

К двенадцати годам Билли обладал таким интеллектом, что смог поступить в старшую школу, хотя эта поспешность оказалась ошибкой. «Я был недостаточно зрелой личностью для тех испытаний, с которыми сталкивается любой старшеклассник в школе для мальчиков», — писал позднее Мастерс. В собственной семье Билл страдал от постоянных унижений. Побои были обычным делом. «Отец звал меня в спальню, запирал дверь и принимался пороть ремнем (всегда тем концом, на котором была пряжка), — рассказывал Билл. — Он избивал меня каждый месяц-полтора настолько жестоко, что мои костлявые ягодицы порой начинали кровоточить». Предсказать, когда случится очередная порка, было невозможно, и Билл чувствовал себя совершенно беспомощным. «Он повторял, что будет бить меня, пока я не встану на колени и не попрошу пощады», — писал Мастерс в мемуарах. Билл отказывался просить, и побои становились сильнее. Мать пыталась вмешаться, но сама боялась неистовой жестокости мужа.

Став взрослым, Билл вспоминал, как отец обращался с матерью: «Он командовал ей, что приготовить на ужин и как голосовать на выборах. Новую одежду нельзя было купить, пока он ее не оценит… Все решения и события должны были получать одобрение отца».

Позднее Билл узнал, что его отец страдал от менингомиомы — растущей злокачественной опухоли в мозгу, способной вызывать головные боли, изменения личности и мгновенные вспышки ярости. «Как эта опухоль могла влиять на его поведение, я могу только догадываться, — писал он. — Отец меня не признавал, и с этим было очень тяжело жить, особенно в ранние отроческие годы…».

Последний эпизод общения между Фрэнком и его старшим сыном состоялся во время их поездки в Лоуренсвильскую школу, частное учебное заведение в Нью-Джерси. Фрэнк Мастерс в юности сам учился в этой школе, но решение послать туда Билла приняла Эстабрукс Мастерс, желая вырвать сына из жестокой хватки мужа. Двоюродная бабка мальчика Салли Мастерс оплатила обучение Билла.

В четырнадцать лет Билл покинул родительский дом в Канзас-Сити и отправился на поезде с отцом в долгий путь до Лоуренсвилля. По дороге они сделали остановку в Нью-Йорке, где отец угощал его в знаменитых ресторанах и повел на первое в жизни мальчика бродвейское шоу. Билл от души наслаждался этим уикендом в огромном городе, удивленный неожиданным великодушием отца, но при этом все время боялся, что «вот-вот рванет бомба».

В поезде Фрэнк Мастерс озаботился исполнением еще одного отцовского долга: проинформировать сына о сексе. «Ты знаешь, что есть вещи, которыми мужья и жены занимаются вместе и про которые большинство людей очень мало знают», — так начал Фрэнк. Женщина, сидевшая в том же купе со своей юной дочерью, повернулась к ним и дала понять, что им неловко слушать слова Фрэнка. Но тот продолжал говорить. «Невозможно более искаженно изложить многие подробности этой темы, но он был убежден в своей опытности», — вспоминал его сын, став взрослым.

В Лоуренсвилле Фрэнк Мастерс повел сына на экскурсию по территории школы. Они зашли в кабинет декана, который пару минут поболтал с ними и пожелал Биллу удачи в новой школе. Прежде чем вернуться в Канзас-Сити, Фрэнк Мастерс побаловал сына первым в его жизни «джиггером» — коктейлем из мороженого и других сладких ингредиентов. «Я решил было, что этот «джиггер» был оливковой ветвью мира с его стороны, — писал Билл в воспоминаниях. — Как же я ошибался!».

Когда они подошли к железнодорожной станции, Фрэнк Мастерс объявил сыну, что отныне он становится изгоем в собственной семье. «Раз тетя Салли оплатила твои расходы на следующие четыре года, — сказал он, — я считаю, что с моими обязанностями по отношению к тебе покончено». Отец прибавил, что будет посылать Биллу немного денег, чтобы тот мог приехать домой на Рождество, но ничего сверх этого. Он запретил сыну обращаться за помощью к матери или другим родственникам и ушел, не попрощавшись, а Билл рыдал в тот вечер, пока не уснул.