Посматривая на висящую ящерицу, — она так напоминала повешенного человека с содранной кожей, — я решил ни на мгновение не задерживаться в убежище беглого раба.

Теперь у меня появилась надежда добраться до берега. Потому что, хоть день почти закончился, в тусклых сумерках я различил нечто напоминающее тропу между пучками корней. Белые пятна свидетельствовали о коре, содранной жесткими ороговевшими подошвами негра.

Я двинулся по этой тропе и прошел несколько сотен ярдов. Но тут спустилась ночь, черная, как смола, и я больше не видел никаких следов. Идти дальше означало только снова заблудиться — и, может, лишиться последней возможности на спасение. Опасаясь этого, я решил отказаться от дальнейших попыток и провести ночь в манграх, дожидаясь утра.

Чтобы устроиться поудобней, насколько позволяют обстоятельства, я выбрал место, где корни переплелись особенно плотно, и лег на это подобие решетки. Но прежде чем попытаться уснуть, предпринял дополнительную предосторожность, привязавшись поясом к ветке. Иначе я мог бы упасть в грязь и предоставить кайманам полуночную закуску.

Положение было неудобное — не говоря уже о мириадах москитов, безжалостно жаливших меня. В манграх эти надоедливые насекомые свирепствуют особенно сильно.

Но я очень устал от долгих часов карабканья по корням, от тревоги, которая не покидала меня весь день, и потому наконец заснул беспокойным сном.

Впоследствии я не мог сказать, сколько проспал. Наверно, около часа. Меня мучили страшные видения. Я видел своего хозяина дона Мариано Агуэру и его сестру, теперь почти мою невесту; она была подобна ангелу, со светящимся нимбом вокруг головы, но лицо у нее было печальное и измученное. Рядом с ней стояли два дьявола: один роскошно одетый, похожий на Люцифера; другой, рослый и черный, что-то вроде Вулкана, с кожей, обожженной искрами в кузнице Тартара. Конечно, первый был подсказан внешностью годжиро, а второй — описанием «Эль Кокодрило», данным Гаспардо. Это были главные демоны; вокруг толпилось множество их помощников. Казалось, девушке угрожает страшная опасность. Я слышал, как она кричит, зовет меня на помощь.

И чувствовал, что не могу ей помочь. Я связан по рукам и ногам и не могу пошевельнуться. Тем не менее я попытался вырваться; и это, наряду с продолжающимися криками, разбудило меня.

Проснувшись, я вспомнил, что действительно связан — привязан поясом к ветке. Это не мое воображение; не воображение и крики, только их издает не Энграсия Агуэра, а птица куа — разновидность выпи, населяющая болота Кубы.

Вырвавшись из своего ужасного сна, но не избавившись от его тяжелого впечатления, я лежал и прислушивался. Крики ночной птицы чем-то отличались от обычных.

Скоро она закричала снова — это явно был сигнал тревоги!

Но я больше ее не слушал. Мое внимание привлекли другие звуки, полные смысла, — несомненно, человеческие голоса! Послышался скрип и шорох раздвигаемых веток.

«Возвращается в свое логово Эль Кокодрило в сопровождении сообщника!» Такова была моя догадка.

Тем временем взошла луна, освещая разрывы в манграх. Один из таких разрывов был близок ко мне; я отвязал пояс и сел. И увидел при свете луны две темные фигуры. Фигуры человеческие, хотя заняты дьявольским делом. Было очевидно, что они делают что-то жуткое.

Перебираясь через корни, они вдвоем тащили какой-то сверток. Продолговатой формы — что-то вроде гроба или человеческого тела; скорее последнее.

«Крокодил тащит в логово добычу. Она слишком тяжела, и ему потребовалась помощь сообщника. Или слишком хрупка, и он боится ее сломать».

Так я рассуждал. Они прошли в десяти шагах от того места, где я сидел. На мгновение лунный свет упал им на лица, и я ясно их разглядел. Это было достаточно, чтобы я подумал, словно продолжаю спать и видеть сон! Именно эти лица я видел в так меня встревожившей фантасмагории — лица двух главных демонов!

Увлеченный зрелищем их лиц, я ни на что иное не обращал внимания, пока они почти не скрылись из виду. И только тогда, посмотрев на их ношу, почувствовал, как у меня вдвое быстрее забилось сердце, а кровь похолодела в жилах. Внизу тащилось что-то белое. Похоже на светлую шаль или полу женской юбки.

Они несут женщину? И если так, то жива ли она? Или это труп, закутанный в белый саван?

Меня охватило стремление пойти за ними и проследить. Это было не простое любопытство. Вспоминая сцены своего сна, я испытывал совсем иное чувство. Неужели здесь участвует и третий персонаж моего бреда … неужели это она… Энграсия Агуэра?..

Нет — нет! Такое предположение нелепо, слишком невероятно. Не будь я в таком возбужденном состоянии, оно бы мне и в голову не пришло.

Я вернулся к прежнему предположению: что вижу сцену грабежа, и грабители намерены спрятать свою добычу. Или это контрабанда. Судя по рассказу Гаспардо о годжиро, последнее более вероятно.

Подумав, я решил предоставить грабителей самим себе — по крайней мере на эту ночь. Я случайно отыскал их убежище. Если дом обокрали, я буду знать, где искать украденное, и смогу предпринять шаги, чтобы вернуть его.

Ярко светила луна, и я решил, что сумею отыскать дорогу в мангровом болоте. Тем более что приметил, с какого направления шли эти двое. А они явно шли со стороны суши.

Я уже собирался отыскивать их следы, когда появилось нечто иное, обещавшее лучше помочь мне.

Посмотрев вверх, я увидел на горизонте светлое пятно. Не луна и не звезды. Красновато-желтое зарево, похожее на пожар!

Но пожар в центре мангров вряд ли возможен; тем более на море за ними. Очевидно, огонь на суше.

Решив руководствоваться этим свечением, я снова пошел. И вскоре оказался на краю мангровых зарослей, спрыгнул с переплетения корней и оказался на прочной поверхности.

Осмотревшись, я понял, что нахожусь на том самом месте, где выстрелил во фламинго. Поблизости дерево, к которому я привязал лошадь; войдя в его тень, я увидел лошадь на том месте, где ее оставил; как и я, она сильно страдала от укусов москитов.

Негромкое фырканье свидетельствовало о том, что она рада моему появлению.

Отвязав узду от ветки и перебросив поводья через шею лошади, я сел в седло. Теперь я хорошо знал дорогу и при ярком свете луны не мог заблудиться.

Меньше чем через двадцать минут я въехал в ворота плантации и направился к дому.

Нет, не к дому. Дома не было; устояла только одна стена, крыша пылала, и искры вздымались к небу!

Посмотрев вдоль двойной аллеи пальм, я увидел, что дальний ее конец ярко освещен — освещен красным пламенем пожара!

Мне не нужно было говорить, что дом подожгли. Инстинктивно я это знал и опасался больших несчастий. Сердце мое тоже вспыхнуло, я ударил бока лошади шпорами и поскакал.

Подъезжая, я увидел множество людей; мужчин и женщин; их темные фигуры силуэтами виднелись на фоне огня. Я слышал их крики и восклицания — все тона ужаса и отчаяния.

Еще через мгновение я оказался в их середине и принялся всматриваться в лица в поисках двух белых — хозяина горящего поместья и его хозяйки.

Но белых лиц не было — только черные, коричневые, желтые. Рабы и работники плантации.

Подбежал человек и схватил повод моей лошади. При свете пожара я узнал Гаспардо. Не дожидаясь, что он скажет, я спросил:

— Где они — дон Мариано, донья Энграсия?

— Исчезли, оба исчезли! О, сеньор, разве это не печально?

— Исчезли? Куда? Пожар! Что все это значит? Рассказывай. Побыстрее!

— Ради Бога, кабальеро! Не могу. Сам не знаю. Я вернулся домой полчаса назад. И увидел то же, что и вы; только огонь был не такой большой. Мы пытались его погасить, но не смогли: старый дом весь сгорел.

— Кто это сделал? — машинально спросил я. Что-то говорило мне, что я уже знаю.

— Люди говорят, что из Батанабо приходили солдаты — арестовать хозяина, потому что он один из патриотов. Ему повезло, что он отсутствовал. Им пришлось убираться без него. Но потом, когда наступила ночь, пришли другие, совсем не солдаты, но люди в масках. Они увели синьориту и подожгли каса гранде. С тех пор он горит; а она — побресита [Бедняжка (исп.)]! Никто не знает, куда ее увели и что с нею сделают.

Первое я знал; второе — нет, хотя меня томили ужасные предчувствия. Теперь я не сомневался, что грабители, которых я видел, несли Энграсию Агуэра.

Жива ли она? Или они ее убили, и я видел ее труп?

— О Боже! Боже! — с болью простонал я, чувствуя, как страх охватывает мне душу.

— Гаспардо! Ты храбрый человек! Ты ведь рискнешь жизнью, чтобы освободить нинью [Хозяйку (исп.)]?

— Десять раз! Скажите только как. Испытайте меня, сеньор, и вы увидите.

— Бери ружье и лошадь.

— Все здесь.

Он указал на лошадь, стоявшую у ограды.

— Садись верхом и следуй за мной! Не теряй ни мгновения!

Касадор прыгнул в седло. Я не слезал со своего; и мы поехали, оставив красное пламя позади.

Мы направились прямо к болоту Ла Запата.

Менее чем через двадцать минут были на его краю.

Спешившись, мы привязали лошадей к тому самому дереву, у которого моя лошадь провела день и вечер. Завязали им пасти, чтобы они не заржали. Наше дело требовало осторожности, тишины и вкрадчивой поступи тигров.