Некоторое количество энергии отражалось от оболочки «Фау‐1» и поступало обратно к источнику, параболической антенне мобильной радарной станции. Антенна должна была перехватить отражение, превратить его в сигнал, передать сигнал через кабели, вакуумные трубки и целый набор фильтров. Затем сигнал должен был усилиться и поступить обратно к моторам, контролирующим антенну. Антенна должна была повернуться в сторону более сильного сигнала и обнаружить «Фау‐1». Далее система замыкалась на выбранной цели. Новый поток микроволн позволял следящей системе довольно точно измерить дальность, азимут и высоту полета новейшего немецкого оружия [Mindell, Between Human and Machine, 232.].
Первая волна «Фау‐1» была неэффективной, лишь немногие из ракет пересекли море. Немецкие команды запуска, опытные артиллеристы, не знали, как работать со своим собственным «оружием возмездия», но они быстро учились. Вскоре более 7000 беспилотных бомб устремилось к Лондону из примерно 50 мест запуска. Пресса немедленно окрестила «Фау‐1» «роботизированными бомбами». «Несмотря на то что войска союзников очистили от нацистов и их аэродромов побережье Кале, угроза поражения роботизированными бомбами все еще присутствует», — сообщалось в Christian Science Monitor [«Ford Makes U. S. ‘Robombs’», Christian Science Monitor, October 23, 1944, 1. // Munakata, Y., Mc Clelland, J. L., Johnson, M. H., & Siegler, R. S. (1997), Rethinking infant knowledge: toward an adaptive process account of successes and failures in object permanence tasks, Psychological Review, 104(4), 686–713. ].
К лету 1944 года около пяти сотен орудий, многие из которых были оборудованы новыми радиовзрывателями, расположились для отражения приближающихся самолетов-снарядов. «В результате появления VT-взрывателей значительно увеличилось количество „убийств“«, — говорилось в официальном армейском отчете, и это заявление подхватили газеты США [D. M. Dennison and H. R. Crane, «The V-T Fuze», Michigan Technic 64, no. 7 (May 1946): 24.]. За четыре недели июля 1944 года 79 % выпущенных «Фау‐1» утонули в океане. Средства противовоздушной обороны работали отлично, вот как вспоминает о них Пайл: «В один из воскресных дней августа немцы запустили 105 самолетов-снарядов через Ла-Манш, но долетели только три» [Pile, Ack-Ack, 14.]. Новая артиллерия противовоздушной обороны сбила 68 «Фау‐1»; остальные были потоплены стрелками или сломались сами.
Поразить «Фау‐1» было одновременно и просто, и трудно. Силой немецких крылатых ракет был их размер, скорость и высота полета. Они были маленькими, короче и тоньше самолетов, быстрыми, могли развивать скорость до 640 километров в час, и низколетящими, не поднимались выше 600–900 метров. Но хуже была хорошая защита корпуса ракет: в них не было пилота, которого можно убить, а механизм был крайне устойчив к разрушениям. Но новое оружие имело и ахиллесову пяту. По иронии, у «Фау‐1» не было преимущества, которое пытался обойти Винер. Ракеты летели прямо и на одном уровне, их путь полета был очень предсказуемым. Самолеты-снаряды были неспособны на поведение, естественное для живого человека, — там, где любой пилот попытался бы увернуться от вражеского огня, «Фау‐1» летели по намеченному курсу.
Конфронтация в воздухе над Ла-Маншем в течение лета 1944 года была показательной: никогда ранее автоматическое оружие не сталкивалось с другим автоматическим оружием при таком незначительном участии человека. Будущее войны уже наступило. «Мы увидели начало первой битвы роботов, — отметил Пайл. — Человеческий фактор был значительно сокращен, в будущем машины исключат его совсем». Это была автоматизация против автоматизации, VT-роботы против роботов «Фау‐1».
Кибернетика
К концу войны войска люфтваффе явили миру первую баллистическую ракету «Фау‐2», которая, в отличие от крылатой «Фау‐1», сначала поднималась высоко в атмосферу, после чего быстро падала на цель по крутой траектории. Лондон и вся Англия оказались совершенно беззащитны перед снарядом, который может ударить подобно разряду молнии, в три раза быстрее скорости звука.
Инженеры Третьего рейха также работали над ракетой высокой мощности, которая могла бы нанести удар по другую сторону Атлантики, но завершить свою работу вовремя не успели. Когда в 1945 году Вооруженные силы США заняли Германию, они получили доступ к передовым технологиям рейха и сумели привлечь к работе некоторых выдающихся немецких инженеров. Наибольший интерес для американцев представлял юный конструктор ракет Вернер фон Браун и его команда с полигона Пенемюнде.
С 1945 по 1952 год США продолжали работать над «Фау‐2», в конечном итоге запустив 67 ракет на испытательном полигоне Уайт-Сэндс, самом большом военном сооружении в Соединенных Штатах Америки. Именно там впервые в мире был произведен ядерный взрыв [Michael C. Quinn, «American V‐2 Rocket Facilities», HAER no. NM‐1B (Washington, DC: Historic American Engineering Record, National Park Service, Department of the Interior, 1986), sheet 1–6.]. Модифицированные в США ракеты, созданные как грозное оружие, послужили мирным целям — сделали первые изображения Земли из космоса, а также в феврале 1947 года вынесли в космос первых живых существ, фруктовых мух [Malcolm Macdonald and Viorel Bedesco, The International Handbook of Space Technology (Heidelberg: Springer, 2014), 8.].
Примерно в конце 1946 года руководство самолетной компании Boeing обратилось к Норберту Винеру с дерзкой просьбой поделиться копией исследования профессора, которое посвящено предсказанию полетов. «Желтая угроза» на тот момент по-прежнему считалась засекреченным документом. Винер не должен был даже хранить ее у себя, не то что делиться секретными материалами. Но Винер увидел в этом письме не только дерзость, но и хорошую возможность публично выразить свое разочарование направлением деятельности Пентагона.
Винер написал ответ, в котором резко отвергал возможность какого-либо сотрудничества. Ссылаясь на трагедию Хиросимы и Нагасаки, он с горечью отметил, что наука утратила свою невинность, а также выразил мнение, что обмен научными идеями должен прекращаться, «когда ученый становится судьей между жизнью и смертью». Винер был так разъярен, что переслал письмо редактору The Atlantic. Ежемесячный журнал опубликовал его без сокращений в январе 1947 года под названием «Ученые повстанцы».
«Управляемые ракеты можно использовать исключительно для неизбирательного уничтожения иностранных мирных жителей, и они никак не защищают граждан своей страны», — заявлял Винер в своем письме редактору. Он искал удобный случай, чтобы вызвать широкий общественный резонанс против милитаризма в общем и против управляемых ракет в частности: «Я не могу представить себе ситуацию, в которой подобное вооружение может вызывать какой-либо иной эффект, кроме распространения пути камикадзе в противодействии целой нации. Обладание ими (управляемыми ракетами. — Прим. перев.) не может привести ни к чему иному, кроме как подвергнуть нас опасности, поощряя трагическую наглость военного ума» [Norbert Wiener, «A Scientist Rebels», Atlantic 179, no. 1 (January 1947): 46.].
В том же месяце письмо перепечатал «Вестник ученых-ядерщиков» (The Bulletin of the Atomic Scientists). Сам Альберт Эйнштейн высоко оценил мужество Винера. Винеровское красноречивое выражение «трагическая наглость военного ума» хорошо отражало настроения послевоенных критиков и пацифистов.
Можно счесть заявление Винера удивительно наивным для человека, который посвятил два года проблемам противовоздушной обороны. Он сам, хоть и безуспешно, работал над повышением процента попаданий в неприятельские летательные аппараты и прекрасно знал, что управляемые ракеты сбивали иностранные бомбардировщики очень выборочно, не нанося ущерб мирным жителям.
Однако со времени работы профессора на военных мир преобразился. Американские ученые вложили в руки правительства США самое разрушительное оружие, которое когда-либо было создано: атомную бомбу. Правительство приняло решение использовать ее, не обсудив ни с изобретателями, ни тем более с общественностью. Сотни тысяч невинных мирных жителей были уничтожены, когда полковник Пол Тиббетс нажал кнопку в своем бомбардировщике «Боинг-29» и сбросил бомбу на Хиросиму.
...Он рассматривал организм как механизм, который лицом к лицу сталкивается с враждебным и опасным миром. Важнейшей задачей этого механизма является поддержание самого себя живым.
Для многих ученых это ужасное историческое событие означало, что больше нельзя игнорировать неприятные этические вопросы о возможных последствиях их работы. В день бомбардировки Хиросимы Винер задумался о судьбоносных последствиях открытия ядерного оружия. «Хотя я не принимал непосредственного участия в создании атомной бомбы, мне пришлось поглубже заглянуть в свою душу», — вспоминал он впоследствии [Винер Н. Я — математик. М.: Наука, 1964.]. Уже к августу 1945 года Винер уверился, что его идеи о мыслящих машинах могут быть опасны. «Кибернетика, — писал Винер в своих мемуарах, — была не столь революционной, как атомная бомба». Несмотря на это он чувствовал, что представляет миру концепцию, которой, при желании властей, можно будет злоупотребить. «Возможности для добра и зла колоссальны», — писал он [Там же.].
Несмотря на то что Винеру не удалось дать армии обещанный инструмент и военные не смогли использовать результаты его научной работы, он чувствовал себя преданным властями. Это было парадоксальное ощущение — в конце концов, его исследования в области ПВО потерпели неудачу, оборонное ведомство даже отвергло их. Тем не менее он чувствовал свою ответственность перед обществом. Еще больше огорчало то, что это армия предоставила ему нужный образ, позволила создать кибернетику. В своих мыслях (и впоследствии в сочинениях) он не мог уйти от военных примеров. Не Винер повлиял на военных, а военные повлияли на исследования Винера.
