Трейси Хигли
Сумеречный Сад
Душа живет в глубоком времени.
Нас движет, нас зовет вперед
Невыносимая тоска по дому.
И прошлое, и настоящее время на самом деле
Один и тот же Дом, один и тот же зов…
Ричард Рор
Пролог
МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ: С УЛИЦЫ
Заброшенный участок, скрытый за кирпичной стеной. Пустующий, если не считать сорняков, выросших размером с деревья, и занесенный ветром мусор, скопившийся от нескольких равнодушных поколений. Посреди стоят кованые железные ворота. Они проржавели, и сложно вообразить, что они когда-то гостеприимно распахивались навстречу человеку.
За воротами стебли растений тянутся к небу, к соседним домам, к железным прутьям, оплетая ворота густым зеленым покровом, из-под которого выглядывает ржавчина, и никого не пропуская внутрь.
Пустой участок. Запущенный, заброшенный, забытый.
ВНУТРИ — НЕЗРИМО:
Жизнь.
Музыка и живопись.
Поэзия и История.
Истина, Красота и Добро.
Ждут, пока их откроют, увидят.
Пока их получат как благословение — и как упрек.
Как средство или, возможно, как цель.
Ждут зрячих, чтобы те увидели, слышащих, чтобы те услышали.
Ждут Келси, пока она бежит к книжному магазину, держа в одной руке стакан с горячим кофе, а в другой — пакет печенья, мысленно сочиняя…
Глава 1
Если увидеть город на грани весны глазами воображения, то кажется, что он держит в своих асфальтовых ладонях обещание и возможности. Он вызывает стужу отыграться за последнее поражение и расставляет своих солдат — пешеходов, снявших куртки, и водителей, открывающих окна в машинах, — готовясь к битве за тепло, листья, птичье пение…
Нет, не пойдет.
Начинать текст с погоды. Что может быть ленивее.
И на сколько же я опаздываю?
Я отвлекаюсь от опасных хребтов и долин покрытого трещинами тротуара и поворачиваю запястье, чтобы посмотреть на часы.
Кофе вот-вот прольется, хотя дисплей даже не загорелся. Должно быть, скоро три. В любой момент придут ученики, а у подростков терпение короткое. Мне очень нужны эти встречи с ними, сегодня — особенно. На час, что мы проведем вместе, я могу перестать думать о своей дилемме.
Как водится, в кафе я потеряла счет времени, пока запасалась печеньем для прилавка книжного и обсуждала с Анамарией свою новую маркетинговую идею, плод отчаяния. К тому же по дороге домой я поддалась порыву сочинить нелепую оду весне и замедлилась.
«Ворон считаешь», — так бы Ба назвала мои видения города, который вместе со своими жителями идет в бой, чтобы вернуть в мир весну. Она бы улыбнулась и подмигнула, но все равно. Слишком много проблем нужно решать в реальности, нет времени спускаться по затейливым тропинкам сознания.
Воображение на хлеб не намажешь.
От кафе Анамарии я прошла уже три квартала сквозь милый сердцу район Линкольн Виллидж. Прохожу мимо музыкального магазина «Ритм и чудо», потом мимо пустой кирпично-красной стены рядом с магазином — и наконец я у Книжной лавки на Каштановой улице… бывшей когда-то Театром на Каштановой улице. Скульптурный фасад, уложенный завитками в карниз над резными дверьми — отзвук первого предназначения здания. Мускулистый Дионис лежит, развалившись, над головами прохожих и поднимает кубок за бурное веселье театра.
Я перехватываю бумажный пакет с печеньем в зубы, а освободившейся рукой открываю дверь, задевая колокольчик над головой.
— Келси, ты что, скотчтерьер какой-то? — Гнусавый голос Лизы пронзает весеннее тепло, а затем она подхватывает у меня печенье.
— Который час? Они уже здесь? — Я забираю у нее пакет и ставлю печенье и свой кофе на прилавок из полированного красного дерева.
— Всего лишь 14:30, — щурится Лиза. Кивком она указывает на мое запястье: — Почему бы тебе не посмотреть на свою игрушку?
«Игрушка»! Говорит, как будто ей семьдесят лет, но на самом деле ей около сорока, хотя годы и не были к ней благосклонны. Рваная прямая стрижка неровно обрамляет глубоко посаженные глаза и рот. На ней сегодня желтый шарф, только подчеркивающий нездоровый цвет кожи. Она выглядит так, будто не выспалась.
— Я просто… Кофе… — Я качаю головой. Спорить с Лизой бессмысленно. К тому же она не очень пунктуальна и мой единственный подчиненный, поэтому я не хочу ее раздражать.
Вместо этого я разрываю пакет, достаю из него печенье и, открыв витрину, раскладываю печенье на верхнем ярусе, как черепицу на крыше, для толпы голодных после школы подростков.
Лиза возвращается к работе (или избеганию ее) в комнате за кассой.
Пользуясь случаем, я вгрызаюсь в шоколадное печенье, делаю глоток кофе и, опершись на прилавок, позволяю себе оглядеть книжный, залитый лучами медового послеобеденного солнца сквозь витражные окна, расположенные высоко на правой от меня стене, над фресками с портретами знаменитых писателей. Пылинки танцуют в воздухе под нежные ноты Вивальди, словно крошечные феи Динь-Динь летают по Нетландии.
Несмотря на все, что происходит, я наслаждаюсь этой минутой в моем уютном гнездышке и чувствую благодарность за этот книжный — здесь все, что я люблю, разложено по стопкам, перевязано и расставлено на полки в огромном помещении со множеством таинственных укромных уголков. Для девушки с генеалогическим деревом, состоящим из одних пробелов, этот магазин — дом, и семья, и жизнь.
Любому, кто знает историю этого места или кто задержался на входе и прочитал подписи под пожелтевшими фотографиями, очевидно, что раньше это был общественный театр. Возвышения раньше были сценой, над моей головой — театральный балкон, а в задних комнатах еще стоят подсвеченные зеркала и вешалки с костюмами вместо книжных шкафов с подписями «ИСТОРИЯ ИСКУССТВА» или «ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОСОФИЯ».
Уже больше шестидесяти лет прошло с тех пор, как Ба связала воедино свою любовь к театру и любовь к книгам и выкупила это обреченное место, чтобы сделать из него книжный рай.
И обожаю я здесь не театр, а книги. От невыветрившегося запаха чернил свежих изданий до пыльного аромата подержанных кожаных переплетов, ждущих своего читателя, который бы оживил их любовью, от каждой книги веет ностальгией и радостью. Я всегда провожу пальцами по острым обрезам новых поступлений или поглаживаю бархатно-мягкие букинистические находки в потрепанных текстильных обложках с золотым тиснением.
Книга — это тысячи и тысячи порталов в другие миры между страницами… слова любви и тоски, счастья и печали, вопросы, тайны, судьба. Стопки книг обнимают стены здания и дни моей жизни, одновременно утешая и удушая.
Шестьдесят лет любители книг посещают Книжную лавку на Каштановой улице…
Все это скоро пойдет ко дну из-за моей невероятной некомпетентности.
Вместо печенья чувствую во рту привкус пепла и, обогнув прилавок, кладу его внутрь, рядом с книжкой по маркетингу. Вечером я возьму ее домой — пролистать в поисках вдохновения.
Колокольчик над дверью снова звенит.
Я оборачиваюсь на звук, ожидая увидеть группу ребят, которые приходят по вторникам и четвергам — я радостно назвала их «Писатели будущего».
Но от вида нашего посетителя моя улыбка скрывается в глубине горла, а кофе становится горьким и кислым.
Я молчу и жду, когда он скажет, зачем пришел.
Будто бы я не знаю.
Он смотрит на меня с высоты своего носа сквозь очки со слоновьей оправой. Наверное, ему кажется, что в них он выглядит умнее. За стеклами его зеленые глаза отливают золотом — пугающие глаза кошки, спрятавшейся в тенях.
— Мисс Уиллоби.
Я демонстративно киваю.
— Чарльз Даймонд Блэкбёрн.
В награду за мой сарказм я получаю злую складку между бровей. Но человек, настаивающий на помпезном обращении, заслушивает такое же по отношению к себе. И почему Даймонд? Мама подарила такое имечко? Или он сам так назвался, желая впечатлить кого-то?
Я смотрю на часы. 14:57. Лиза, как водится, ошиблась со временем. Сердце бьется в такт цифровой секундной стрелке. У меня есть три минуты, чтобы убедить Блэкбёрна уйти. Ему нельзя быть здесь, когда придут дети.
Я обхожу прилавок, рукой показывая на дверь.
— К сожалению, сейчас не время. У меня скоро занятие…
— Я не займу у вас много времени.
Все в нем раздражает меня. Его седеющие волосы и невероятно дорогая стрижка, подстриженная в салоне бородка, белый треугольничек платка, выглядывающий из кармана пиджака.
Я выпрямляю спину, вздрагивая, будто у меня по спине ползут насекомые.
— На самом деле вы нисколько не займете, потому что разговаривать нам не о чем.
— О, боюсь, что это не так. На днях я узнал удивительные новости от городской налоговой службы.
Я поджимаю губы, стараясь унять пулеметную очередь, с которой его слова повторяются в моей голове.
Он хищно улыбается, и ряды зубных коронок блестят, как надгробия из слоновой кости.
— Я был очень удивлен, мисс Уиллоби, но поскольку я часто общаюсь с господами из налоговой, рано или поздно я бы узнал о вашем положении.
Словоохотливый. На моей ментальной доске с полароидами фотография Блэкбёрна подписана этим словом, по старой привычке я ищу для всех идеальное определение. Я не могла выбрать между «словоохотливый» и «многоречивый», но первое мне больше нравится по звучанию.
