— У меня есть пара идей, Остин. Новая расстановка…

— Келс, если бы успех предприятия зависел от навыков папье-маше, ты бы в золоте купалась. Но это так не работает.

Лиза бурчит:

— Я ей то же самое говорю. Надо продавать бестселлеры. Типа той книжки, «Звездный фолиант»…

Я метаю острый, как нож, взгляд в сторону Лизы.

Она вскидывает руки вверх и качает головой.

— Остин, я должна вернуться к ученикам. Завтра в силе?

Он вздыхает, как будто я развалила его великий план обольстить меня холодным кофе.

— Я о тебе забочусь, Келси. Надо жить своей жизнью, иначе это место тебя доконает. — Он кивает Лизе на прощание и целует меня в щеку. — До завтра.

Всего за тридцать минут я дважды проигнорировала советы двух мужчин-всезнаек. Надо бы себя похвалить. Однако, возможно, моя защита — лишь упрямая гордыня, ведь я все еще чувствую слово НЕУДАЧНИЦА, большими буквами написанное у себя на лбу.

Да, я должна вернуться к занятию. А хочется только убежать.

Я отворачиваюсь от звенящих колокольчиков на двери к Лизе — она протягивает мне сегодняшнюю пачку конвертов.

— Он хоть и красавчик, — говорит она, — но ты не должна ему позволять так снисходительно разговаривать с собой. Ты заслуживаешь лучшего.

Забота Лизы смягчает мое раздражение. Я ценю ее верность. Ей доставалось от мужчин, возможно, поэтому она и эксперт в таких делах.

— Спасибо, Лиза. И прости, что рассердилась раньше, по поводу книги, — я не могу даже произнести название.

Лиза пожимает плечами:

— Надо чем-то платить, — она указывает на конверты у меня в руках.

Счета, неоплаченные счета, просроченные счета. И это еще вчерашний чек от сантехника не пришел — неизбежные расходы на починку мужского туалета.

Я засовываю конверты в папку под прилавком. Она давно трещит по швам.

Просто позвольте мне сбежать к ученикам. По крайней мере с ними я чувствую себя полезной. Мне лишь надо убедиться, что к концу года они напишут по произведению, если программа столько продержится.

Невеселый внутренний монолог прерывается старомодным дребезжанием винтажного телефона за кассой.

Лиза хватает трубку, будто давно ждет звонка, поэтому я направляюсь обратно к платяному шкафу.

— Книжный на Каштановой улице… Да, она здесь. — Она прикрывает ладонью трубку и громко шепчет: — Это из дома престарелых. Говорят, срочно.

Я сбиваюсь с шага и мешкаю, опуская руку. Срочно это «у Ба проблемы со здоровьем» или «у вас нечем платить»? Я всю неделю пропускаю их звонки. Но рисковать нельзя. Я возвращаюсь, беру помятую трубку, а другой рукой разматываю перекрученный провод.

— Слушаю. Что-то случилось?

— Келси, привет, это Дженни из регистратуры. Медсестры попросили позвонить тебе. У нее не лучший день. Не понимает, где находится, но зовет тебя.

Я переглядываюсь с Лизой, прикрыв трубку:

— Ты сможешь присмотреть за ребятами? И закрыться?

Она кивает.

— Спасибо, Дженни. Я скоро буду.

— Хорошо. И еще, Келси? Меган из бухгалтерии просила тебя заглянуть к ней, когда придешь.

Я закрываю глаза, повесив голову.

— Окей, спасибо, Дженни.

Я будто стараюсь балансировать на качелях. С одной стороны — здоровье Ба, с другой — магазин. Как только я сосредотачиваюсь на чем-то одном, второй конец доски взлетает в небо.

Мне хотелось бы самой заботиться о Ба, но в моей студии на втором этаже это невозможно.

Я c силой кладу трубку, разрывая звонок с глубоким удовлетворением, которого не получишь от кнопки на тачскрине.

Ба не знает о Блэкбёрне, об отеле, об упадке Каштановой улицы. Мне тошно рассказывать ей. Боюсь, она не переживет известий.

Но небольшой приток денег можно направлять только в одну сторону: или на помощь Ба, или в магазин. И как выбрать?

И даже если я пожертвую магазином, потеряв при этом работу и жилье, в конце концов, Ба тоже канет в Лету.

Та, кто меня вырастила, единственная моя родственница.

Собираю кошелек, телефон, куртку. Весенний полдень скоро уступит место прохладному вечеру.

— До четверга тогда? — Лиза двигает бровями.

— Что? А, да. Хорошо. — По средам у меня выходной, и Лиза всегда третирует меня, если я не могу с собой совладать и оказываюсь в магазине.

Подхватываю ключи с крючка у двери и выхожу на улицу. Смогу ли я сегодня успокоить Ба? Это нелегко.

Недавно я чуть не шагнула на проезжую часть перед такси. Остин тогда пошутил: «Никто не вечен». Мы посмеялись, хоть и немного нервно. Но этот штамп не безобиден. Скорее, он кажется безобидным, а потом становится несмешным. Как будто цирковой клоун, жонглирующий булавами, вдруг смотрит на тебя мертвыми глазами, улыбается нарисованной улыбкой, и у тебя волосы встают дыбом.

Никто не вечен.

Глава 3

Задача поэта — рассказать не что произошло, но что происходит: не что случилось, но что случается постоянно.

Нортроп Фрай

— Чепуха. Медсестра такая же рассказчица, как и ты, Келси.

Я поправляю смятые подушки под головой у Ба.

— То есть ты не требовала навестить мистера Переса в сто седьмой комнате? Не говорила, что уволишь его, если он к четвергу не выучит текст?

Ба ворчит:

— Этот старый хрен? Он не может запомнить ни строчки, даже если они вышиты на его носовом платке.

Я смеюсь и двигаю потрепанное кресло с потрескавшейся виниловой обивкой цвета старых монеток поближе к кровати, морщась, когда ножки скрипят по плитке.

Инцидент, из-за которого меня вызвали из книжного, исчерпал сам себя. Ба спокойна и в сознании, выглядит, как всегда, прекрасно. На ней ее любимая рубашка: белая с большими красными сердцами, выцветшими до розоватых.

Бросив взгляд на часы, я закрываю дверь в ее комнату, оставляя в коридоре отупляющий беспрестанный динь-динь-динь, раздающийся со стола медсестер. Без двадцати пять — через двадцать минут уйдет бухгалтерия, и я в безопасности.

Зарегистрировавшись на входе в дом престарелых «АдвантаМед», я, словно ниндзя, проскользнула мимо офиса бухгалтерии, и Меган не заметила меня. Если я не буду показываться ей на глаза еще двадцать минут, я смогу избежать неудобных вопросов.

Я возвращаюсь и сажусь в кресло.

— Как прошел твой день?

— Ну, пока простыней не накрыли, не так ли?

Сияние ее голубых глаз подчеркнуто короткими седыми кудрями, которые она носит уже на протяжении тридцати лет. Мы совсем не похожи. Ее светлые пружинки совершенно не напоминают мои прямые волосы до пояса цвета черного кофе. Она невысокая, когда мой рост — выше среднего, и кожа у нее — белая, а у меня — оливкового оттенка, который на солнце загорает до бронзы. Без сомнения, любой, кто встречает нас, недоумевает, что случилось за поколение между нами.

Я сама часто гадала, что же произошло.

— Нет, простыни не вижу. Выглядишь, будто не даешь житья медсестрам.

— О, они меня любят. Добавляю немножко разнообразия в их скучную жизнь.

— Как скажешь.

«АдвантаМед» — место не плохое и не хорошее. Как и все заведения такого рода у нас, здание старое и потрепанное, под стать его обитателям. Сереющие обои в цветочек за кроватью Ба полосками отстают от стены, пружины матрасов проседают и ноют. Все здесь, кажется, стремится к земле, будто в борьбе с силами гравитации сложно оставаться на поверхности.

Тем не менее я слежу за тем, как к Ба относятся: сотрудники тут внимательны и в основном добры. Я благодарна за их заботу о ней — это ужасная ответственность, о которой я даже думать не могу.

Я включаю плейлист, который собрала специально для Ба, затем кладу телефон на столик рядом с банкой с ромашками, позволяя Simon and Garfunkel заглушить новости по телевизору в соседней комнате.

— Пожалуй, пора сменить цветы, — я киваю в сторону ромашек. Лимонно-яркие глазки еще свежие, но лепестки поникли, как мокрая бумага.

Я пыталась приободрить вездесущее увядание, окружив Ба привычными вещами. Пара теплых ламп, чтобы не включать холодный верхний свет, старые фотографии в рамках на прикроватном столике, любимое розовое одеяло в ногах, пара акварелей, нарисованных дорогими друзьями, развешанные там и сям по стенам.

Ба смотрит на цветы, будто пытаясь понять мою реплику.

— Ба? Ты меня слышишь? — Я беру ее теплую ладонь в свою, замерзшую по дороге.

Она поворачивается ко мне и улыбается рассеянно. Вот и все.

Я наклоняюсь ближе и растираю ей руку, будто ей нужно согреться. Кожа мягкая, как шелк. Провожу пальцами по зеленовато-голубым венам, переплетающимся с коричневыми пятнами и создающими узоры, похожие на крылья бабочки. Ба упорно носит на одной руке огромное кольцо с гранатом, а на другой — зеленый топаз. Они держатся только на среднем и большом пальцах, и то только из-за того, что суставы распухли от артрита.

— Расскажи мне историю, Келси. Какую-нибудь из твоих волшебных историй.

— Ой, Ба. Я так давно не сочиняла для тебя историй.

— Что? — Она опускает голову на подушку. — Нет, не давно! Помнишь историю о фиолетовом тигре в крапинку?

— Я помню.

Бабушка часто моргает и закрывает глаза.

— Все же сбылось, ты знаешь. Я не хотела тебе рассказывать, но однажды я увидела фиолетового тигра в городском зоопарке.