— Правда, что ли?

С ней всегда так было, еще задолго до того, как реальность поблекла для нее. Я рассказывала истории, а Ба пересказывала мне их с большим размахом и воображением, отчего они становились все более и более странными. Она — актриса, поэтесса и стареющая хиппи — никогда не довольствовалась прагматичным взглядом на вещи. Под ее именем изданы три книги стихотворений, которые, конечно, принесли немного денег и еще меньше славы, но зато уважались ее друзьями-литераторами.

— Истории имеют силу, ты знаешь, Келси. Может, тебе нужно вдохновение. Для этого и существует сад.

Я хлопаю глазами и наклоняю голову.

— Сад — тут? В «АдвантаМед»?

В прошлом месяце я прогулялась по бетонным дорожкам между несколькими клумбами, на которых не осталось ничего, кроме пожухших за зиму стебельков очитков и почерневших гераней. Не могу вообразить, что неухоженные клумбы, даже в цвету — хорошая пища для вдохновения.

— Или ты про крышу?

Летом я держу пару горшочков петуний и бархатцев на крыше книжного, рядом с шатающимся раскладным креслом. Жалкие подачки для моей любви к растениям — все, на что у меня хватает времени. Разве это можно назвать садом.

За моей спиной под окном ветряной обогреватель выдыхает первый затхлый воздух и начинает мерно дышать мне в шею теплом.

Ба поднимает голову, но не отвечает — ее отвлек скрип колес в коридоре.

— Ужин едет, да, Ба? Что сегодня в меню?

— Ха! Я знаю не больше твоего.

Наша шутка, хоть и грустная: никогда нельзя различить, что за еда на подносе. Я много раз жаловалась в разной степени ярости, но никакого результата. Повара работают за десятерых, а получают копейки, поэтому не слишком боятся оскорбить своей стряпней нежные вкусы посетителей.

— Не переживай, я кое-что принесла.

Уголки губ приподнимаются.

— Молодец.

Поднос, полный привычной еды, пахнет старыми консервными банками. Я разрезаю неопознанное мясо на кусочки, распределяю по тарелке высохшие горошины, кладу холодное масло в бледную картошку, затем отстраняюсь и жду, пока Ба поест.

Она недовольно морщится, но продолжает есть.

— Когда там выходит твоя книга? — спрашивает она между делом.

Я стараюсь улыбаться.

— Боюсь, у меня никакая книга не выходит, Ба.

— Конечно, выходит. Та, про магазин.

Несмотря на мои усилия, в голове всплывает обложка дурацкого бестселлера. Его сюжет похож на роман, который я написала давным-давно, — осмеянный моим литературным кружком, похороненный в ящике стола. Ни к чему повторять мучения.

— Не-а, боюсь, она не готова к публикации. Может быть, однажды. — Я с усилием произношу пустые обещания, улыбаясь.

Ба медлит, держа вилку с горошком на полпути ко рту:

— Знаю, тебе тяжело, Келси, но никто не может помешать тебе рассказать свою историю. Кроме тебя самой.

Кажется, она всегда будет мои наставником.

Я решаю не спорить о том, что меня останавливает: долг и вина, нехватка таланта и времени, не поддающаяся описанию уязвимость.

— Наверное, ты права. Но сейчас самое главное для меня — магазин.

— Да, как там дела? Люди скоро придут запасаться чтением на лето, а?

Я прикусываю губу. Ба скорее провалится под землю, как все в «АвантаМед», чем позволит продать свой магазин. Но деньги с продажи ее дома, где я выросла, почти закончились, а уход в доме престарелых стоит невероятно дорого.

— Разумеется. Только, может, они закупаются на Amazon. Или скачивают книжки на телефон.

— Пфф. — Ненависть Ба к электронным книгам не знает границ. Она отталкивает побитую тарелку с остатками еды.

— Сейчас книжным сложно выйти в плюс, Ба. Много конкуренции в Интернете. И Каштановая улица уже не та, что прежде.

Самое близкое к правде, что я могу ей сказать. Затаив дыхание, я жду ответа.

— У нас ведь как-то устраивал автограф-сессию Фолкнер. Незадолго до смерти.

Ба опять в своем мире.

— Знаю.

Она берет мою ладонь своими слабыми пальцами.

— Но у тебя все еще есть сад, девочка моя. Твой особенный дар. Он всегда будет с тобой.

Снова.

— Что за сад, Ба?

Она смотрит на меня растерянно:

— Рядом с магазином, очевидно. Ты же знаешь.

Пустое место между музыкальным магазином «Ритм и чудо» и нашим книжным? Всю мою жизнь оно обнесено стеной. Я почти забыла, что это тоже часть книжного. Жаль, что оно с другой стороны от магазина — можно было бы продать его Блэкбёрну и, возможно, спасти наши финансы.

— Ты заботишься о нем. — Ба держит меня крепче. — Ты конечно же о нем заботишься.

— Ба, мы… можем его продать? — Может, кто-то рискнет построить рядом еще один магазин?

— Продать? — Она отпускает мою руку и садится на кровати прямо, затем начинает спускать ноги на пол.

— Подожди, ты куда? Дай мне подогнать коляску.

— Я собираюсь в магазин! Надо проверить… я… я… я не знаю, что ты там творишь!

— Нет, Ба, все нормально. Все хорошо, Ба. — Я стараюсь уложить ее обратно, одна рука на плече, вторая — на руке.

— Отпусти! Мне нужно на работу!

В комнату заглядывает проходившая мимо медсестра:

— У вас все в порядке?

— Нет! — кричит Ба в сторону двери. — Эта женщина не выпускает меня, а я опаздываю на работу!

Я встречаюсь глазами с медсестрой, безмолвно прося о помощи.

Вдвоем нам удается успокоить Ба и уложить в кровать, убрать поднос с ужином, укутать ее в пушистое розовое одеяло.

Медсестра смотрит на меня с укоризной.

— Нельзя ее волновать. Плохо дело, если она начнет бродить.

Я киваю. Мне говорили это тысячи раз.

Нас оставляют вдвоем. Ба часто моргает: после выбросов энергии, как это часто бывает, приходит сон.

Моя рука лежит на ее руке. Я борюсь с желанием сжать ее до боли крепко, но вместо этого вцепляюсь за раму кровати.

Когда мне было лет шесть, Ба купила мне шарик в виде головы панды в городском зоопарке. Некоторое время спустя я случайно выпустила нить, и в ту же секунду шарик взмыл в небо. Я следила за виражами черно-белой сферы, которая никогда-никогда не вернется, и в груди рождалось ощущение утраты — необратимой, непоправимой — мне казалось, я задохнусь. В какой-то степени это была потеря невинности. Первое столкновение с горем, понимание, что контроль — лишь иллюзия. Странно, но я сделала вид, что ничего не произошло, ведь мне не хотелось, чтобы Ба тратилась на замену. Однако я навсегда запомнила чувство беспомощности, не покидавшее меня, пока шарик уносился прочь.

Здесь, сейчас, держа старушку за руку и видя, как ее слезящиеся глаза осматривают комнату, я ощущаю, что тяжесть скорой потери не дает дышать. Если бы я могла схватить покрепче, может, у меня бы получилось ее удержать. Как и в шесть лет, я улыбаюсь и скрываю боль, чтобы Ба не увидела.

— Поспишь немного, Ба?

Она кивает: веки слипаются, губы разомкнуты.

— Чуть-чуть.

Приступы нерегулярные и непредсказуемые. Я не могу угадать, что приведет ее мозг в беспорядок. Одно я выучила — не говорить о продаже магазина. Теперь, кажется, можно добавить в список продажу участка рядом с ним — сада.

Однако наше положение все хуже, и скоро у меня не останется выбора. Со всех сторон магазин в опасности: начиная от неутомимой налоговой, как часы считающей дни просрочки, и до предательских интернет-магазинов. Еще и страшный монстр — отель Блэкбёрна, пожирающий магазинчики на Каштановой улице, из-за которого к нам почти перестали заходить покупатели. Я уже пропустила один платеж по кредиту на обучение, потому что после зарплаты Лизы денег почти не осталось.

Несмотря на все мои усилия, я не могу перестать думать о будущем, в котором у меня не будет ни книжного, ни дома, ни работы, и не будет Ба.

Ощущение пустоты. Шарик улетает в жестокое синее небо. Ничего не поделать.

Я поправляю одеяло у Ба на плечах, выключаю лампу на столе и на цыпочках выхожу из комнаты.

Я отказываюсь подводить Ба. Должен быть какой-то выход.