Обеими руками вытираю слезы, затем выпрямляю спину, держу подбородок прямо и улыбаюсь. Может быть, учитывая платье, туфли и прическу, я и не выгляжу не к месту.

Мужчина, улыбаясь, подходит ко мне с двумя бокалами вина. Пламя факела освещает его лицо. Он меня старше — должно быть, ему за сорок. Бледная кожа, густые черные волосы зачесаны назад от резкого косого пробора. Красивый, хотя уши у него большеваты. Из-за серого шерстяного костюма, белой рубашки и темного галстука он напоминает банкира.

— А вот и ты, Кей, — подзывает он. — Ты чего спряталась?

Глава 7

Поэта взгляд в безумии высоком
С небес на землю смотрит, на небо —
С земли. Когда воображение являет
Неведомые образы, поэт
Пером своим дарует духам праздным
Название и место под луной.

У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»

Мужчина, должно быть, принял меня за кого-то знакомого — он подходит к моей скамейке, протягивает мне один из бокалов, затем отпивает сверкающий рубиновый напиток из своего.

Я принимаю чашу, все еще сидя на скамейке, и стараюсь улыбнуться. Стеклянная ножка холодит пальцы. Надо ли подыграть? Здесь все так странно, имеет ли смысл уточнять, что он ошибся и принял меня за другую?

Скрывая недоумение, я пью. Не могу сказать, что разбираюсь в вине, но это — лучшее, что я пробовала в жизни. Неужели я упустила такую роскошь — или ничего подобного не существует на самом деле?

Мужчина все еще смотрит на меня, подняв брови. Кажется, его вопрос не риторический.

— Я… я хотела посмотреть на вечер со стороны. Так красиво.

Ладно, это было плохо.

Он оборачивается, чтобы тоже взглянуть на дерево:

— Спокойная точка вращающегося мира.

Слова омывают мое сердце, как прилив, разливаясь, заполняет трещины в скалах. Я молчу.

— Прости. — Его тихий смех подходит гостиным и салонам. — Приступ философии. — Он указывает на скамейку. — Хватит тут места для старого поэта?

— Конечно. — Я сдвигаюсь на край.

Он присаживается рядом, скрещивает ноги и опирается на руку.

Наши плечи касаются, я чувствую приятное тепло.

— Музыка чудесная. — Я улыбаюсь в направлении джаз-трио.

— Не правда ли? Она с каждой мелодией играет все лучше.

На поляне нас замечает другой мужчина, вовлеченный в разговор. Он мой ровесник, волосы его темные, коротко стриженная борода больше напоминает щетину. Незнакомец широко улыбается. Белая блузка обтягивает мускулистые плечи, рукава подвернуты до локтей, черный двубортный жилет придает ему элегантный, но расслабленный вид. В одной руке он держит маленькую тарелку. Когда мужчина возвращается к разговору, второй рукой он активно жестикулирует, будто тема его очень волнует.

Я почти спрашиваю моего соседа по скамейке, знает ли он этого человека, но останавливаю себя: вдруг мне положено знать тут всех?

— Похоже, у кого-то завелся поклонник.

— Что? — Я смотрю по сторонам. — Я… что?

Мой собеседник смеется.

— Ой, Кей, ну же. Не притворяйся, что не понимаешь, когда мужчина на тебя смотрит.

Я выбираю промолчать. Может быть, мускулистый мужчина — парень Кей. Или сталкер.

— Ты принесла? — Он отпивает свое вино. Вроде бы простой вопрос, но звучит как личный.

— Принесла?..

— Твою историю, глупышка. Она готова? Уже на столе?

Окей, все зашло слишком далеко. Мой двойник, Кей — писательница?

— Нет. Она еще не готова. — Кажется, это самый безопасный ответ.

— Ну так чего же ты ждешь? Надеюсь, ты не стесняешься. Все остальные несут подарки. — Он поднимает бокал в сторону дерева.

Подарок? Он имеет в виду картины и скульптуру? Стопки листов на столе?

— Мне сказали, моя история… она так себе. — Я перестала говорить за загадочную Кей и стала говорить за себя.

— Так себе? Ты же знаешь, Кей, у тебя есть обязательства. — Он меня отчитывает, хотя тон дружеский и даже сочувствующий.

— Над ней еще нужно поработать. Возможно, полностью переписать.

Он отмахивается:

Неслучившееся — только абстракция,
Навсегда остающаяся возможностью
Лишь в мире предположений.

Похоже на стихи. И он представился как поэт.

«Драматичный» — возможно, слишком рано подбирать ему определение, но судя по его одежде, поэзии, нерву в голосе, мне кажется, он смог бы выступать на сцене.

— Это твои стихи? — Я ободряюще улыбаюсь.

Мой собеседник пожимает плечами.

— Они еще не закончены. Обкатываю их на языке. Скорее всего, ничего стоящего.

— Мне нравится. — Это правда. Звучит знакомо, будто я где-то уже читала эти строки.

Он толкает меня в плечо.

— Ты всегда хороший слушатель. — Он кивает в сторону моего так называемого поклонника. — Но, возможно, тебе стоит послушать кого-то еще. Кажется, твой друг не сдается.

Незнакомец действительно все еще смотрит на меня. Всем телом он повернут к своим собеседникам — мужчине и женщине, он кивает в такт разговору, но глаза следят за мной.

Как давно он наблюдает? Видел ли он, как я кружилась, как ребенок?

Поймав мой взгляд, мужчина улыбается и смотрит мне прямо в глаза, после чего возвращается к беседе.

У меня перехватывает дыхание. Я опускаю глаза, хотя он уже отвернулся. Я чувствую, как шея начинает краснеть.

— Пожалуй, я останусь здесь. Тут спокойно.

— Хм-м. Осторожничаешь и в работе, и в любви? Так нельзя, Кей. Надо закончить твою историю.

— Боюсь, у меня полно забот и нет времени на хобби. — Мои слова звучат ненамеренно резко.

Мой собеседник напряженно поворачивается ко мне.

— Хобби? Хобби? — В его голосе слышно отвращение, как будто я его оскорбила этим словом.

— Я имела в виду про себя… Я недостаточно талантлива, чтобы писать профессионально, поэтому все, что я сочиняю, это лишь…

— Профессионально? — Все то же отвращение.

Я прячу улыбку, отвернув лицо в другую сторону. Чувствую, как он качает головой.

— Я был о тебе лучшего мнения, девочка моя.

Не знаю, что ответить. Что сказать?

— Прости, я не хотела никого обидеть. Просто мне надо как-то выживать, понимаешь?

Почти ожидаю, что он скажет: «Выживать?» — но мужчина лишь вздыхает:

— Да, понимаю. Выживание. Старание. Это проигрышная ситуация, не так ли? Мы хотим выжить, но — вот горькая ирония — вместо этого загоняем себя в тупик и теряем надежду.

Так ли это? Неужели это моя судьба, если я продолжу попытки быть практичной?

Он поворачивается ко мне, на лице его читается честность, похожая на беспокойство.

— Ты должна проснуться, Кей, принять в свои объятия истину, красоту, жизнь, — но ты говоришь лишь о смерти. У тебя хорошее воображение. Ты должна найти себя — настоящую в спокойной точке, Кей. «Спокойной точке вращающегося мира».

— И эта точка?..

Если б не точка, не спокойная точка,
Не было бы танца, и есть только танец.

Больше загадочной поэзии, снова будто знакомой, но все еще нет ответа.

— Мне просто никогда не хватает времени.

Он пожимает плечами:

— И все же всегда есть настоящее.

Группа из трех человек с моим «поклонником» распадается, и женщина направляется к нам. Она не красавица, но выражение лица у нее приятное. Как и остальные, она одета в исторический костюм, облегающее черное платье достает ей до щиколоток. Волосы уложены по моде тридцатых годов в короткие волны, заканчивающиеся над ушами.

Мой сосед встает, скорее всего только из галантности, но я на всякий случай встаю тоже.

— Я пришла тебя спасти, дорогая. — Женщина улыбается моему собеседнику. — Как я вижу, Ти прибрал тебя к рукам и удерживает в тени. — Она протягивает мне руку в украшениях. — Пойдем, поешь что-нибудь.

Я перевожу взгляд на мужчину.

— Поймала с поличным, А. Ты знаешь, не могу оставить в покое добровольного слушателя.

Ти? и… А?

Должно быть, это буквы. Здесь не в почете имена, по всей видимости. Все обращаются друг к другу по инициалам.

Меня пробирает дрожь.

Не Кей.

К.

Как Келси.

Меня здесь знают? По-настоящему?

— Я бы хотела, чтобы вы называли меня по имени! — выпаливаю я. — Если вы знаете мое настоящее имя, конечно.

Т. смеется.

— Боюсь, на этот вопрос тебе придется ответить самой, девочка.

А. все еще протягивает мне руку, нетерпеливо подзывая меня пальцами.

— Пойдем, самое время съесть что-нибудь кроме вина.

Оставив позади Т., женщина ведет меня мимо разговоров к главному столу с кушаньями. По пути я опускаю руку и касаюсь золотых лепестков далии, задеваю жесткие стебли карликовой вишни. Здесь все, включая меня, невообразимо живое.

Мужчина, наблюдавший за мной ранее, следит за моими передвижениями и сейчас, но я не смотрю на него в ответ. Одного нового собеседника пока достаточно.

Мы подходим к великолепному Древу, от которого, как переливающиеся дороги, расходятся четыре ручейка. Каждый выложен по краям белой галькой, блестящей, как летний град. Тот, что ближе ко мне, извиваясь, бежит сквозь болтающую толпу, скрывается под мостиком там, где должна быть Каштановая улица, вливается в широкий пруд и переливается через край, вероятно, в следующий пруд.

Удивительное место, сумасшедшее, невозможное. И все же — идеальное.