Чем больше мы смотрели, тем больше я убеждалась, что причастен кто-то из семьи. Лиама бесили мои предположения, он считал, что это сделал кто-то со стороны. Мы спорили часами, и каждый все больше убеждался в собственной правоте.

— А как же отчет о вскрытии?

— Забудь про него. Тут все дело в звонке 911.

— Ок, а что тогда делать с запиской о выкупе?

— А что с ней делать? Ясно же, что это фальшивка.

— След ботинка.

— Три слова: подонок Берк Рэмси [Берк Рэмси — старший брат Джонбенет.].

И так до бесконечности. Мы просто не могли остановиться. Не знаю почему. Это было так глупо. Мы злились друг на друга, начинали кричать, и тогда оба питбуля поднимали лай, а за ними начинала захлебываться Пип — до тех пор, пока один из нас не подхватывал ее на руки и не выбегал из комнаты. Такие вспышки у нас были частым делом.

А потом я получила эсэмэс.

...

Зара, я боюсь, так у нас ничего не получится. Я благодарен тебе за время, которое мы провели вместе, но я не могу оставаться с человеком, который интерпретирует дело ДжиБи так, как это делаешь ты. Пип пусть остается с тобой, это будет правильно.

Представляете? Чуваку ничего не стоит раздеться догола на глазах у 30-тысячной толпы и пустить себе кровь прямо на сцене, но ему не хватает яиц расстаться со мной лично. Врать не буду — я была абсолютно раздавлена. Я перестала мыться. А если мне нужно было выползти куда-нибудь из бунгало, которое я снимала в Санта-Монике (чего я старалась всячески избегать), я просто натягивала спортивные штаны, а грязные волосы кое-как собирала в пучок… Я сидела взаперти и смотрела документальные видео про другие расследования. Это было что-то вроде очищения. Я хотела выкинуть образ ДжиБи из головы насовсем и решила, что лучший способ этого добиться — забить мозг образами других чудовищных преступлений. Звучит стремно, я знаю. Но я же говорю, я не очень тогда соображала. Для меня вообще в то время мало что имело смысл.

Когда я не смотрела «Расследования» на «Дискавери», или, там, «48 часов», или «Дату», я штудировала «Нетфликс» и «Эйч-Би-О» — любые документальные расследования, все, что могла найти. Моим фаворитом был сериал «Власть, привилегии и правосудие». В 2000-х вышло девять сезонов, и в тот момент по «Тру-ТВ» как раз шли повторы. Ведущим там был такой стильный журналист из «Вэнити Фэйр», звали его Доминик Данн, и в основном они рассказывали про преступления, связанные со знаменитостями, такими, как братья Менендес [Братья Эрик и Лайл Менендес — в 1989 году застрелили своих родителей, Хосе и Китти Менендес, смотревших телевизор в своем особняке в Беверли-Хиллз. Поначалу братьев, которым на тот момент было 18 и 21 год, в совершении преступления никто не подозревал. Расследование зашло в тупик. Но затем Эрик признался своему психологу в совершении убийства. Об этом признании узнал Лайл и стал угрожать психологу расправой, если тот заговорит. Психолог, в свою очередь, рассказал об угрозах своей сожительнице, а та сообщила в полицию. // Симонов П. В. Лекции о работе головного мозга. Потребностно-информационная теория высшей нервной деятельности. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1998. // Симонов П. В. Избранные труды, том 1. Мозг, эмоции, потребности, поведение. — М.: Наука, 2004.] и Эндрю Кьюненен [Эндрю Филлип Кьюненен — серийный убийца, жертвой которого стал в том числе модельер Джанни Версаче.]. Но попадались и совершенно неизвестные, про которые я вовсе никогда не слышала.

Именно так я впервые узнала про Клодин Лонже. И именно поэтому я в итоге отправилась в Аспен к другой Клодин. Моей Клодин.

И Генри. Царство ему небесное.

Генри

После больницы прошло три недели. Лучше ему не стало.

Он выключил воду в душе, завернулся в полотенце и кулаком протер окошко на запотевшем зеркале, чтобы увидеть свое отражение. Откинутые назад мокрые полуседые волосы. Он плохо спал в последнее время. Темные круги под глазами напоминали синяки. Клодин это не нравилось. Она даже оставила ему тюбик своего тонального крема на туалетном столике. Он выдавил немного себе на тыльную сторону ладони и пальцами замазал синеву.

Клодин, как всегда, рациональная до предела, отнесла свою смену одежды для вечеринки в офис, а он решил зайти домой, чтобы переодеться. Он надеялся, что полуденный душ прибавит ему немного сил, поможет сосредоточиться. Не тут-то было. Он просто вымок.

Зачем она заставляет его снова переживать все это?

Она нарушила их негласный договор, длившийся двадцать лет, даже не предупредив его. Они только-только пришли в ресторан, он придержал для нее дверь — и тут она сообщила ему, что позвонили Лайонсы и попросили продать Монтагю-хаус и она согласилась. Так обыденно. Как ни в чем не бывало. Словно какой-то пустяк. В тот момент, когда она произнесла слова, он почувствовал, как ему сдавило грудную клетку. У них был ужин с клиентами — семейной парой Флиннов — в сезонном «Нобу», открывшемся в отеле «Сен-Реджис». Это должна была быть их крупнейшая сделка за последний год, даже больше, речь шла о восьмимиллионном шале в окрестностях Баттермилка. Клодин взяла с собой документы и планировала, что они подпишут контракт во время десерта. Но Генри до десерта не дотянул. Он почти не слышал, что говорилось за закусками, пытаясь осмыслить то, что она ему только что сказала.

Зачем она так? Разве он не делал все, что она просила? Его проекты становились лучше год от года, он был в курсе новейших строительных технологий, слыл адептом экологической архитектуры, что, впрочем, совершенно не портило красоты его зданий. Клодин продавала его как увлеченного, но в то же время практичного дизайнера, который возводит свои дома в сотрудничестве с «Братьями Альпайн». Именно это выделяло «Кэлхун+Кэлхун» на фоне остальных агентств по продаже недвижимости в Аспене. Клиентам импонировал энтузиазм Генри. Им нравилось встречаться с ним, нравилось общаться с таким талантливым архитектором. Он все это ненавидел. Презирал светские беседы, терпеть не мог пустую болтовню. То, как Клодин выставляла его напоказ. Ему претила необходимость присутствовать на тоскливых ужинах, типа этого с Флиннами. Но позволил ли он себе хоть раз на что-нибудь пожаловаться? Отказаться? Ни в личной жизни, ни на работе — никогда. Клодин не хотела детей и просто не выносила домашних животных. Хорошо. Пусть будет так. Он любил ее. А она разве его не любила? Но если так, как она могла вернуть Монтагю-хаус обратно в их жизнь? Он знал, что дела шли не очень, но это ставило под угрозу вообще все, могло полностью разрушить то хрупкое душевное равновесие, на достижение которого ушли годы. Оно и было их самым впечатляющим строением. Ложь. Их ложь была сложнее и запутаннее, чем самый замысловатый дом, который он построил. И сейчас Клодин рисковала спалить все дотла, испепелив и их самих заодно.

Ему стало трудно дышать. В левой руке началось покалывание. Официант принес блюда, и последнее, что Генри успел заметить, — потрясающе длинные ресницы Клодин, ее сомкнутые веки, когда она моргнула.

— Генри? — Ее голос прозвучал издалека.

И темнота.

Когда он пришел в себя, над ним уже стояли парамедики, а сам он лежал на полу, посреди остатков еды и разбитых тарелок. Флиннов уже не было. Пустой взгляд Клодин. Взгляд, полный разочарования. Она не села с ним в машину «Скорой помощи». И вообще, навестила его лишь на следующее утро. Сказала, что пыталась спасти сделку. Не удалось. Сцена, которую он устроил, все испортила. Он не удивился. Аспен есть Аспен. Главное — держать лицо.

— У тебя даже инфаркта нет, — сказала она резко.

И в болезни он сплоховал. Она стояла над его кроватью, не потрудившись снять пальто. Он знал, что она хотела как можно скорее уйти. Клодин была не в состоянии вынести столько немощи и слабости, столько напоминаний о том, что и она тоже смертна.

— Это просто стресс. Обыкновенная паническая атака. С тобой все хорошо.

— Нет, нехорошо, — сказал Генри. — Ты знаешь, что нехорошо. Уже давно.

Вот и весь разговор. И все равно сказано было больше, чем когда-либо на эту тему.

Она выложила на кровать одежду, в которой хотела его видеть вечером. Зеленый бархатный пиджак и черный галстук-бабочку. Он подошел к шкафу и выбрал вместо этого черную кашемировую водолазку — маленький акт неповиновения. Всем своим существом он был против похода на званый вечер. Она поклялась ему, после того как они продали дом Лайонсам, много лет назад, что ему никогда больше не придется возвращаться в Монтагю-хаус. Она лгала не первый раз, подумал он вдруг. Нет, не совсем так. Она никогда не лгала ему про Стива. В этом не было нужды. Генри никогда не спрашивал ее про ту связь.

Вместо этого он начал пить. Прошло двадцать три года с тех пор, как он завязал. Если бы он мог выпить прямо сейчас! Просто чтобы набраться мужества снова войти в этот дом. А может быть, так и надо. Может быть, именно это ему и было нужно. Может быть, это станет очищением. Увидеть лестницу, люстру, все детали интерьера, которые он с таким вниманием выбирал и придумывал, — может быть, они помогут ему наконец вспомнить, что же на самом деле случилось той ночью, когда они подъехали к коттеджу, после чего он и отключился. Это было самое худшее. Он ничего не помнил. Все, что у него было, — репортажи в газетах и версия Клодин. А больше ничего. Абсолютный вакуум. Все эти годы ему приходилось полагаться на собственное воображение, и может быть, то, что случилось на самом деле, было не так страшно, как он себе навоображал. Хуже быть точно не могло.

Да, возможно, возвращение в Монтагю-хаус будет ответом. Все остальное он уже испробовал. Входил в состав местного отделения некоммерческой благотворительной организации «Жилье для человечества». Вел архитектурный клуб для старшеклассников в одной из неблагополучных школ. Но сколько бы он ни занимался благотворительностью, его не отпускало чувство вины. Единственное, чего он так и не попробовал, — признаться. Но этого он сделать не мог. Перевалить на кого-то его тяжкую ношу было бы верхом эгоизма. Он сломал достаточно жизней. Но что еще важнее, признаться значило бы упомянуть об участии Клодин. А она ведь просто пыталась помочь. Старалась его защитить. И он готов был страдать, чтобы не пришлось ей. Тайна не позволяла ему обратиться и в сообщество Анонимных Алкоголиков. «Шаг 5: признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений» [Имеется в виду программа «12 шагов», описанная в книге «Анонимные алкоголики» и написанная первыми членами сообщества Анонимных Алкоголиков.]. Первые два — без проблем. Но перед другим человеком? Невозможно.