— Полагаю, ты найдешь деньги в сумке прямо на кровати, — сказал Герберт отцу на прощание, — а на шкафу будет сидеть какое-нибудь чудище и наблюдать, как ты рассовываешь по карманам незаконно нажитое богатство!

Он сидел один в темноте, смотрел на угасающий огонь и видел в нем лица. Последнее лицо было таким ужасным и так походило на обезьянье, что он изумился. Оно стало таким живым, что он с неловким смешком протянул руку к столу за стаканом воды, намереваясь плеснуть ею в огонь. Случайно прикоснувшись к обезьяньей лапке, он с легкой дрожью вытер руку о куртку и поднялся к себе в спальню.

II

На следующее утро, завтракая за столом, освещенным ярким зимним солнцем, Герберт посмеялся над своими страхами. В комнате царила привычная атмосфера благообразия, которой не хватало предыдущей ночью, а грязная, сморщенная лапка была небрежно брошена на буфет, что свидетельствовало о том, что в ее достоинства не очень-то верят.

— Полагаю, все старые солдаты одинаковы, — рассудила миссис Уайт. — Боже, и мы еще слушали эту чепуху! Разве могут в наши дни исполняться желания? Даже если и так, каким образом двести фунтов могли бы тебе навредить?

— Наверное, свалились бы на голову, — развязно вставил Герберт.

— Моррис говорил, что все происходит настолько естественно, — вспомнил мистер Уайт, — что может даже показаться, будто бы это всего лишь совпадение.

— Что ж, не вздумай только завладеть деньгами до моего возвращения, — воскликнул Герберт, вставая из-за стола. — Боюсь, это превратит тебя в подлого, скупого человека, и нам придется от тебя отречься.

Мать рассмеялась и, проводив его до двери, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Вернувшись к столу, она порадовалась, что ее муж получил по заслугам за свое легковерие. Однако все это не помешало ей броситься к двери, когда постучался почтальон, а также вспомнить недобрым словом отставных старших сержантов с их тягой к спиртному, когда оказалось, что ей пришел лишь счет от портного.

— Полагаю, Герберт не упустит возможности сделать какое-нибудь забавное замечание, когда придет домой, — заметила она мужу, когда они сели обедать.

— Осмелюсь сказать, — отозвался мистер Уайт, наливая себе пива, — что эта штуковина все-таки двигалась у меня в руке. Клянусь!

— Тебе показалось, — ответила миссис Уайт, успокаивая его.

— Да говорю же, что двигалась, — твердил он. — Это вне всяких сомнений. Я просто… В чем дело?

Его жена ничего не ответила. Она наблюдала за таинственным незнакомцем снаружи, который, нерешительно поглядывая на дом, по всей видимости собирался с духом, чтобы войти. Не забыв еще о двухстах фунтах, она заметила, что незнакомец хорошо одет и что на нем совершенно новая шелковая шляпа. Трижды он останавливался у ворот, а затем снова проходил мимо. На четвертый раз он замер, держась за калитку, а затем с внезапной решимостью распахнул ее и двинулся по тропинке. Миссис Уайт в тот же миг убрала руки за спину и, торопливо развязав фартук, положила этот полезный предмет одежды под подушку своего кресла.

Она пригласила незнакомца, который явно чувствовал себя неловко, в комнату. Он пристально смотрел на нее и с озабоченным видом слушал, как старушка извиняется за скромное убранство и за истрепавшееся пальто мужа, которое он обычно надевал, работая в саду. Тогда она замолчала, ожидая, что гость объяснит причину своего визита, однако тот почему-то долгое время не решался заговорить.

— Меня… просили зайти, — наконец произнес он и достал из кармана кусок хлопчатобумажной ткани. — Я от «Мо и Мэггинз».

Миссис Уайт вздрогнула.

— Что-то случилось? Что-нибудь с Гербертом? Что с ним? Что с ним? — спросила она, задыхаясь.

Тут вмешался мистер Уайт.

— Ну, успокойся, мать, — торопливо произнес он, — садись и не делай поспешных выводов. Вы не принесли дурных вестей, я уверен, сэр, — добавил он и с тоской посмотрел ему в глаза.

— Мне жаль… — начал гость.

— Он ранен? — чужим голосом спросила мать.

Гость поклонился в знак согласия.

— Был тяжело ранен, — тихо произнес он, — но сейчас ему уже не больно.

— О, слава богу, — воскликнула миссис Уайт, всплеснув руками, — слава богу, слава…

Ее речь вдруг оборвалась на полуслове, когда до нее дошел зловещий смысл этого заверения и она увидела ужасное подтверждение своих опасений на искаженном лице гостя. Чуть дыша, она повернулась к своему мужу и накрыла его ладонь своей дрожащей морщинистой рукой. Наступило долгое молчание.

— Его задавило станком, — наконец тихо произнес гость.

— Задавило станком, — ошеломленно повторил мистер Уайт, — да.

Он сидел, молча глядя в окно и, держа жену за руку, сжимал ее, как в те дни, когда еще только ухаживал за ней, лет сорок тому назад.

— Он был у нас единственный, — повернувшись к гостю, сказал мистер Уайт. — Как это тяжело.

Тот кашлянул, поднялся и медленно подошел к окну.

— Фирма поручила мне принести вам искренние соболезнования в связи с горем, которое постигло вашу семью, — произнес он, не оглядываясь. — Прошу вас понять, что я всего лишь служащий и только выполняю распоряжения.

Ответа не последовало. Лицо миссис Уайт покрылось бледностью, глаза остекленели, дыхания почти не слышалось; выражение лица мистера Уайта, должно быть, было таким же, что и у его друга, старшего сержанта, во время его первого боя.

— Мне поручено передать, что фирма «Мо и Мэггинз» не несет ответственности за случившееся, — продолжал гость, — она снимает с себя все обязательства, связанные с делом, однако, принимая в расчет заслуги вашего сына, она хотела бы предоставить вам некоторую сумму в качестве компенсации.

Мистер Уайт выпустил руку жены и, поднимаясь, с ужасом посмотрел на гостя. С его губ сорвалось лишь:

— Сколько?

— Двести фунтов, — прозвучал ответ.

Не слыша пронзительного крика жены, он слабо улыбнулся, протянул перед собой руки, словно слепой, и без чувств рухнул на пол.

III

Милях в двух, на большом новом кладбище старики похоронили своего единственного сына и вернулись в дом, погруженный во мрак и тишину. Все произошло настолько быстро, что они не сразу осознали это и находились в состоянии ожидания, словно что-то еще должно было случиться, что-то еще, что могло бы облегчить их страдания, которые легли непосильной ношей на их уже немолодые сердца.

Но дни шли, и чувство ожидания сменилось смирением — безнадежным смирением старости, которое иногда неверно называют апатией. Порой они могли не проронить ни слова целый день, потому что теперь им не о чем стало говорить, и дни их тянулись до изнеможения.

Со дня трагедии прошла неделя. Среди ночи мистер Уайт неожиданно проснулся и, протянув руку, не нашел рядом с собой жены. В комнате стояла темень. За окном слышались приглушенные рыдания. Мистер Уайт поднялся и прислушался.

— Иди домой, — сказал он с нежностью, — замерзнешь.

— Сыну холоднее, — ответила старушка и снова заплакала.

Звук ее рыданий становился все тише и тише. Постель была мягкой, а глаза слипались от усталости. Старик погрузился в тревожный сон, как вдруг раздался дикий крик его жены, и он в испуге проснулся.

— Лапа! — кричала она. — Обезьянья лапа!

Он поднялся с кровати.

— Где? Где она? В чем дело? — спросил он ее с тревогой.

Она подошла к нему, пошатываясь.

— Дай ее мне, — тихо произнесла она. — Ты ведь ее не уничтожил?

— Она в гостиной, возле лампы, — с удивлением ответил он. — А зачем она тебе?

Миссис Уайт рассмеялась, наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Я просто о ней вспомнила, — истерично ответила она. — Почему я раньше об этом не подумала?

— О чем?

— Об оставшихся двух желаниях, — быстро ответила она. — Мы же загадали только одно.

— Разве его было недостаточно? — гневно спросил он.

— Нет! — торжественно выкрикнула жена. — Мы загадаем еще одно желание. Спустись в гостиную и принеси лапу. Только быстро. Мы загадаем, чтобы наш сын ожил!

Мистер Уайт трясущимися руками отшвырнул в сторону одеяло.

— Да ты с ума сошла! — в ужасе закричал он.

— Принеси ее, — тяжело дыша, приказала она. — Быстро, и загадывай! О-о, мальчик мой…

Мистер Уайт чиркнул спичкой и зажег свечу.

— Ложись лучше в постель, — неуверенно проговорил он. — Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.

— Наше первое желание исполнилось, — возбужденно продолжала миссис Уайт. — Почему бы не загадать второе?

— Просто совпадение, — пробормотал он.

— Возьми лапу и загадай желание! — закричала она, дрожа от возбуждения.

Старик неуверенно взглянул на нее.

— Он уже десять дней как мертв, кроме того… Я бы тебе этого не сказал, но… Я смог узнать его лишь по одежде. Если ты тогда не решилась на него даже взглянуть, что же теперь?

— Верни его, — выкрикнула она и потащила к двери. — Думаешь, я боюсь ребенка, которого сама же вырастила?

Он спустился в темноте и на ощупь добрался сперва до гостиной, затем до каминной полки. Талисман лежал на своем месте. Старика охватил страх, что их искалеченный сын может ожить до того, как он успеет убежать из комнаты. У мистера Уайта перехватило дыхание, когда он обнаружил, что не может в темноте найти дверь из гостиной. Опираясь о стол, затем о стену он нащупал путь в коридор. В руке он сжимал омерзительную лапку.