Уильям Кинг
Тирион и Теклис
...
Идет темный век, кровавый век, век демонов и чародейства. Век сражений и смерти, век конца мира. Но среди пламени, пожарищ и ярости есть место для могучих героев, отважных деяний и великой доблести.
Суровые стоят времена. По всему Старому Свету, от глубоких тылов человеческой Империи и рыцарских замков Бретоннии до скованного льдом Кислева на дальнем севере, несется рокот войны. В Краесветных горах собираются в очередной поход племена орков. Разбойники и предатели разоряют дикие южные земли Пограничных Княжеств. Ходят слухи о вездесущих крысоподобных скавенах, неудержимо лезущих из сточных труб и болот. А из северных пустошей, обители демонов и зверолюдов, искаженных грязными силами Темных Богов, исходит вечная угроза Хаоса.
На Ултуане, таинственном острове волнистых равнин, скалистых гор и блистающих городов, обитает древняя гордая раса высших эльфов. Ултуан, которым правят благородный Король-Феникс Финубар и Вечная Королева Алариэль, купается в магии, знаменит своими чародеями и обременен порочной историей. Великие мореплаватели, ремесленники и воины — высшие эльфы защищают землю своих предков от ближних и дальних врагов. И в первую очередь — от своих опасных сородичей, темных эльфов, с которыми воюют уже много, много веков.
ПРОЛОГ
79 год правления Аэнариона,
Утесы Скалдерак, Ултуан
С вершины одного из утесов Скалдерак Аэнарион смотрел на разбитый внизу вражеский лагерь. Костры почитателей Хаоса пылали во тьме, и было их не меньше, чем звезд на небе. Сотни тысяч чудовищных врагов поджидали там, но, даже если убить всех до единого, придут новые.
Аэнарион погибнет. И погибнет весь мир. И никто не способен помешать этому. Аэнарион — обладающий чудовищной силой, убийственным хитроумием, властью большей, чем у кого-либо из смертных, владеющий оружием столь опасным, что даже боги запретили его, — так вот, Аэнарион пытался, но ему не удалось остановить силы Хаоса.
Вражеские армии пронеслись по Ултуану, сокрушая всякое сопротивление эльфов. Завывающие орды обезумевших от крови зверолюдов смели все оплоты защитников. Войска мутантов задавили числом последних стражей острова-континента. Легионы демонов буйствовали в развалинах древних городов.
После десятилетий боев Хаос ни на толику не утратил своей мощи, а силы народа Аэнариона были на исходе. Победа оказалась невозможна. И одна только мысль о том, что все могло быть иначе, сводила с ума.
Эльф окинул взглядом свой лагерь. Когда-то он считал эту армию могучей. Сотни драконов дремали среди шелковых шатров на вершине горы. Десятки тысяч вооруженных до зубов эльфийских воинов ждали его команды, готовые вновь броситься в атаку, если он отдаст приказ, хотя враг превосходит их числом более чем в двадцать раз. Во главе с Аэнарионом они могут даже одержать победу, но победа эта будет бесплодной. Войско Хаоса у подножия утесов — всего лишь одно из многих. Есть и другие, столь же огромные и еще больше, рассеянные по Ултуану и, насколько знал эльф, по всему миру. Одолеть их имеющимися в его распоряжении силами невозможно.
Вздохнув, он вернулся в свою палатку. Бесполезно даже пытаться оценить размеры вражеских сил.
В палатке Аэнарион вытащил из ножен меч Кхаина. Клинок лучился адской чернотой, разбрасывая по сторонам голодные тени, затмевающие свет развешенных в просторном шелковом шатре ламп. На лезвии, выкованном из чужеземного металла, горели красные руны. Меч бесстыдно шептал тысячами голосов, и каждый голос, командующий, умоляющий или обольщающий, требовал смерти. Меч Кхаина. самое могущественное оружие из когда-либо выкованных… но и от него сейчас никакого толку. Клинок оттягивал руку тяжестью поражения. Он принес много пользы, но с тем же успехом Аэнарион мог продолжать пользоваться Солнцеклыком, который сделал для него Каледор, когда они еще были друзьями.
Меч медленно убивал Аэнариона, по каплям вытягивая жизнь. Каждый час старил его, как другого эльфа старит день. Лишь сверхъестественная живучесть, приобретенная после прохождения сквозь пламя Азуриана, позволила ему просуществовать так долго, но ничто ведь не вечно.
Если меч не поглощал жизни, он питался хозяином — по условиям дьявольской сделки, заключенной эльфом тогда, когда он еще надеялся спасти мир, когда еще считал себя героем.
Морати заворочалась во сне, вскинула руку, сбросила шелковое покрывало, обнажив безупречную грудь, изогнулась во власти какой-то эротической грезы, легонько закусив черную прядь длинных волнистых волос. На нее снадобья еще действовали, позволяя погрузиться в сон, пускай и беспокойный, а Аэнариона никакие зелья уже не брали, даже принятые в дозах, убивших бы любого другого.
И вино потеряло вкус. И еда стала пресной. Он жил в мире движущихся теней, куда менее ярком, чем тот, где он был смертным. Он многое отдал, чтобы спасти свой народ: идеалы, семью, даже душу.
Убей ее. Убей их всех.
Древний меч продолжал нашептывать в голове злыми голосами. В ночной тиши еще получалось игнорировать их. Но порой безумная кровожадность оружия захлестывала Аэнариона, и он совершал поступки, заставляющие его потом пылать от стыда и жалеть, что вино потеряло силу и нельзя уже найти забытье в опьянении.
Если бы время еще оставалось, неизбежно настал бы тот день, когда он не мог бы больше сопротивляться тяге Убийцы Богов и никто, оказавшийся рядом с ним, не был бы в безопасности. Если бы демоны не приканчивали мир, он сделал бы это сам.
Аэнарион негромко рассмеялся. Его сейчас называют Королем-Фениксом. Он прошел сквозь священное пламя, не опалившись, но сделавшись сильнее, быстрее… и гораздо живее любого смертного. Он принес себя в жертву, чтобы спасти свой народ, когда боги отвергли всех остальных, и они приняли как подношение его плоть и боль и отправили назад преображенным, способным работать на них.
В тот день, когда он вошел в пламя Азуриана, он умер и был возрожден, успев заметить мельком нечто, взорвавшее его рассудок. Он увидел необъятный поврежденный механизм упорядоченного мироздания и то, что лежит под ним и за его пределами.
Он взглянул на Хаос, бурлящий вокруг всего на свете на протяжении вечности. Увидел улыбку на лице демона-бога, выжидающего возможность поглотить души его народа. Стал свидетелем того, как сородичи бога играют мирами и превращают в рабов их жителей. Заметил гигантские дыры в ткани реальности, в которые проникали силы и слуги зла, чтобы завоевать его, Аэнариона, мир.
Он увидел вечность ужаса и вернулся измененным, переделанным, возрожденным для борьбы. А вернувшись с новообретенной мощью, попытался спасти свой народ от прилива демонической скверны, в которой тонул мир.
Сперва он думал, что может победить. Боги даровали ему силу, какой не обладает ни один из смертных. И он использовал эту силу, чтобы вести эльфов от победы к победе, но любой триумф стоил им слишком многих незаменимых жизней, а на место каждого павшего врага приходили двое новых.
Тогда Аэнарион еще не понимал, что все это — черная вселенская шутка. Он лишь замедлил уничтожение своего народа, сделав его более болезненным, растянув агонию.
Он взял в жены Вечную Королеву, и она родила ему двух прекрасных детей — обещание светлого завтра или хотя бы залог того, что завтра у эльфов еще будет. Аэнарион верил в это тогда, но демоны отняли у него семью, погубив всех. Он не смог защитить своих близких, и потеря разбила его сердце.
Тогда он и отыскал Оскверненный остров и Убийцу Богов, оружие, которое никогда не должно было покидать алтарь Кхаина, — но Аэнарион забрал клинок. Если боги дали ему силу, меч сделал его практически непобедимым. Там, где он проходил, демоны умирали. Там, куда он вел армию, победа была неизбежна. Но он не мог оказаться сразу повсюду, и с каждым днем силы, противостоящие ему, крепчали, а тех, кто следовал за ним, становилось все меньше и меньше.
Зло меча просачивалось в хозяина, меняя его, делая все злее и безрассуднее. Самые близкие друзья сторонились Аэнариона, те, кого он клялся спасти, уходили — оставались лишь самые закаленные, самые ожесточенные, самые жестокие и смертоносные эльфы, такие, как он сам, составляя легион воинов, почти столь же искаженных и безумных, как враг, с которым они боролись. Пагубное влияние нечестивого оружия меняло и их. Слишком хорошо Аэнарион научил свой народ воевать.
Черное отчаяние накрыло его, и в этот самый мрачный период своей жизни он нашел Морати. Эльф оглянулся на спящую красавицу, ненавидя и вожделея ее одновременно. То, что было у него с ней, он никогда не рискнул бы назвать любовью. Он вообще сомневался, что еще способен на нежные чувства, даже по отношению к женщине, менее порочной, чем его нынешняя жена. Это была безумная, болезненная страсть. В ласках Морати он находил короткую передышку; их дикие совокупления отвлекали его от забот.
Она варила зелья, которые — на некоторое время — позволяли ему спать и делали почти спокойным. Она родила ему сына, Малекита, и убедила в том, что в душе его еще теплится какая-то искра чувства. Аэнарион нашел то, за что можно бороться, и вернулся в бой если не с надеждой, то, по крайней мере, с решимостью. Но сейчас, придя к финалу, он видел, что все кончено, что враг победит, что его народ обречен на смерть и вечное проклятье.
