Уинифред Леннокс

Неужели это я?

Глава первая

Сюрпризы

Томительно жарким было это лето в Париже, но улица Коленкур поутру сохраняла еще легкое дуновение свежести. Санди шла не спеша, щурясь от яркого солнца, которое зажигало снопами лучей витрины. Мимо плыл, шурша, нескончаемый поток машин: парижане спешили оставить раскаленный город хотя бы на субботу и воскресенье, мечтая о траве, речной прохладе, тенистых деревьях.

А Санди ранним утром вернулась в жару и духоту, и, пока ехала домой на такси, темно-красные и темно-зеленые навесы кафе казались ей флагами, вывешенными в честь ее возвращения. Отперла дверь, поставила сумку и побежала посмотреть, что сталось с ее садиком.

Как истинная шотландка, она обожала землю и не могла представить жизни без зеленой травы и цветов. Квартиру она искала долго, но свое чудо из чудес — собственный сад в городе — отыскала на Монмартре, который, живописно возвышаясь над тесными средневековыми улочками, сохранил вместе с последним виноградником память об иной, не городской, более привольной жизни. Квартира была невелика, но застекленная дверь спальни открывалась прямо в сад, где на лужайке едва умещалось кресло-качалка, зато вокруг пенились герани: розовые, белоснежные, огненно-красные.

— Ну как вы, мои милые? — весело обратилась к ним вернувшаяся хозяйка. — Соскучились?

Солнца в садик-колодец попадало не так уж много. Соседка заботливо поливала ее цветочки, так что Санди нашла, что жара и разлука пошли им на пользу. Звонить Филиппу было еще рано, но и сидеть в четырех стенах невмоготу: ни о чем больше не заботясь, Санди поспешила окунуться в веселую суету городского утра.

Горожане разъехались, но Париж не опустел. Кочуя из музея в магазин, из собора в ресторан, теснясь и толпясь, бродили по его улицам, площадям и набережным орды туристов. Высокая крупная Санди плавно огибала то одну, то другую группу, застывшую с запрокинутыми головами посреди улицы. И сама невольно поднимала голову и любовалась строгими кариатидами, легкомысленной башенкой, витой решеткой.

Еще вчера она сидела на веранде в родной Шотландии, любовалась закатом, как вдруг почтальон принес телеграмму. Четыре слова: «Запускаемся понедельник целую Филипп». В мгновение ока Санди уложила вещи, расцеловалась с родителями, вскочила на подножку экспресса. Бессонная ночь, и она в Париже.

Санди свернула с Коленкур на улицу Плакучих ив, маленькую и тихую. Даже на Монмартре по боковым улочкам ходят только свои. Еще несколько шагов, и она уже в уютном кафе, где каждый день рано утром пила кофе.

— Доброе утро, Пьер, — поздоровалась она с хозяином.

Темноволосый щеголеватый Пьер, здороваясь, удивленно вскинул брови, но не спросил, почему мадемуазель Тампл, которая всего неделю назад прощалась, уезжая в отпуск, вернулась так скоро.

Санди села за круглый столик — поближе к кондиционеру — и, наслаждаясь прохладой, попросила:

— Пожалуйста, кофе и фисташковое мороженое. Кофе черный, — прибавила она.

Рука Пьера, потянувшаяся к крошечному молочнику со сливками, застыла в воздухе: мадемуазель, которая вот уже два года неизменно заказывала кофе со сливками, пьет теперь черный? Удивительно!

Глоток душистого крепкого кофе прибавил Санди бодрости. От жары она совсем было размякла, да и бессонная ночь сказывалась. Интересно, сколько времени? Почти десять. Можно звонить.

Подошла к стойке, набрала номер. Услышала басовитое «алло», и сердце у нее заколотилось.

— Доброе утро, — сказала она, — я в Париже. Очень срочная работа, пришлось приехать.

— Санди! Вот здорово! — Абонент явно обрадовался. — А мою телеграмму ты получила?

— Нет,— слукавила она, желая услышать новость от самого Филиппа и дать ему понять, что приехала исключительно по делам. — Ты посылал телеграмму? Что-то случилось?

— Треньян сломался! — В голосе Филиппа звучало торжество. — В понедельник начинаются съемки! Рада?

— Да! Да! Да! — ликующим эхом отозвалась Санди.

— Значит, вечером отпразднуем. Часов в семь я позвоню. А пока весь в делах. Целую. До встречи!

— До встречи.

Вернувшись за столик, она принялась за мороженое — зеленое, как холмы Шотландии, прохладное, как вечерний туман над рекой. Напряжение сменилось истомой усталости, пришлось заказать еще чашечку кофе.

К родителям Санди приехала на грани нервного срыва. Мама ахала и причитала — как побледнела, как измучилась, бедняжка! Принялась кормить, отпаивать парным молоком. Целыми днями суетилась на кухне, колдуя то над пышками, то над свиными ножками. Молчун-отец сидел в уголке, поглядывая на жену и дочку. Сидя, он занимал полкухни, а когда вставал... Санди пошла в него — крупная, высокая, статная, а вот большие серые глаза, рыжеватые волосы и веснушки — от матери. И худенькой она была в детстве, тоже как мама. Мамина сестра, тетя Кэтрин, которая вышла замуж за француза и жила под Парижем, нашла, что у племянницы большие способности к танцам, увезла с собой и отдала в балетное училище. Ну и намучилась там свободолюбивая шотландка! Сколько плакала! Как ненавидела и пансион, и балет, и Париж! Потом Париж приручил ее, и она его полюбила. Теперь неизвестно, где Санди больше дома — в Париже или на увитой плющом веранде, выходящей на реку Спей.

Санди невольно вздохнула, вспомнив годы, проведенные в балетном училище: муштра и голодовка! Но потом... С каким аппетитом, с каким наслаждением стала есть! Как выросла, как пополнела. Теперь недурно бы и похудеть. Но как, если она по-прежнему неравнодушна к взбитым сливкам, тортам, пирожным? Тяжело вздохнув, она позвенела ложечкой и попросила:

— Пожалуйста, порцию ананасного, Пьер.

— Санди! Глазам не верю! — К столику пробиралась Элен, ее ближайшая подруга. Рабочий день они частенько заканчивали вместе, болтая здесь за чашечкой кофе. — Загорела и поправилась. — Последнее слово вырвалось само собой, и Элен пожалела: вряд ли Санди обрадуется комплименту, габаритов и стати ей не занимать, а в моде нынче изящные девушки... Усаживаясь, Элен одобрительно оглядела свои длинные стройные ноги и приступила к расспросам: — Что-то случилось? Плохое или хорошее?

— Замечательное! — Глаза Санди засияли, на щеках появились ямочки. — Треньян взял наконец сценарий Филиппа Мильера. И подписал договор!

После бунта в балетном училище Санди чем только ни занималась: для драматической сцены у нее не хватило таланта, для эстрады — голоса. Удачнее пошло с театральными рецензиями в молодежных и женских журналах, но сидячая работа оказалась не по ней. Зато когда Санди занялась живым делом, требующим общения с людьми, она почувствовала себя как рыба в воде. Через несколько лет литературный агент Санди Тампл сделалась виртуозом в борьбе с твердокаменными издателями, упрямыми театральными режиссерами, изворотливыми продюсерами за талантливых начинающих писателей и драматургов. Хотя и молодые дарования доставляли ей немало хлопот своими комплексами, болезненным самолюбием, непомерными амбициями. И все же Санди успешно справлялась и с теми, и с другими. Однако Роже Треньян, известный режиссер, чуть было не заставил ее усомниться в своей профессиональной пригодности. Целый месяц он менял решения, и, чем дипломатичнее вела себя Санди, тем капризнее становился. Наконец она поняла, что полезнее оставить мэтра в покое и немного отдохнуть самой. Помахала всем ручкой и уехала в Шотландию.

— Сдался все-таки! Поздравляю!

Элен искренне порадовалась за подругу, прекрасно понимая, что глаза у Санди сияют отнюдь не из-за удовлетворенного профессионального самолюбия. Дело, разумеется, в Филиппе Мильере, но о нем Санди не сказала ни слова. Обычно между ними не было секретов, и Элен все ждала, когда же Санди разоткровенничается. Но та будто воды в рот набрала. Скрытность подруги только подогревала любопытство Элен. Пока Треньян трепал всем нервы, она не лезла с расспросами, но раз все завершилось благополучно, она имела право узнать новости.

В сердечных делах Санди была не слишком удачлива, наверное, потому, что сама была человеком душевным и все принимала слишком близко к сердцу. Она постоянно за кого-то хлопотала, кого-то опекала по-матерински, кому-то спешила на помощь. Авторы, молодые и не слишком, без стеснения обращались к ней с самыми неожиданными просьбами, а в дни любовных неудач охотно выплакивали на ее пышной груди свои горести и частенько были не прочь забыться с Санди в постели, чем повергали свою благодетельницу в искреннее и горестное недоумение. Серые глаза ее темнели от обиды, и она становилась просто красавицей. Эти посягательства бесконечно обижали Санди, она никак не могла с ними примириться и тогда бунтовала. Роль временной подружки, которую ей упорно навязывали, не по ней! Никогда она не будет пересадочной станцией!

Филипп совсем другой, счастливо твердила про себя Санди, суеверно боясь произнести это вслух и чувствуя, как больно задевает подругу своим молчанием.

— Зайдем ко мне ненадолго, — предложила Элен. — Мы с Сержем на днях уезжаем. Суета перед отъездом страшная, но очень хочется поболтать. Целый месяц ведь не увидимся!

Санди, соглашаясь, кивнула, хотя ей хотелось поскорее вернуться домой и как следует выспаться — вечером у них с Филиппом праздник, надо хорошо выглядеть.

Подруги расплатились и вышли. После прохлады кафе улица показалась раскаленной печью. Не сговариваясь, они взглянули на небо, но линялая синева не обещала ничего, кроме зноя.

— Знаешь, мне еще нужно кое-что купить. Лучше я к тебе завтра зайду, — попыталась отвертеться от визита Санди.

— Завтра я целый день занята. И вот еще, хорошо, что вспомнила! У меня же для тебя рукопись. Прислал Поль, мой кузен из провинции. Представляешь, у него уже целый год депрессия. Очередной несчастненький, как раз по твоей части.

— Ну зачем ты так? Неврастеники зачастую люди талантливые, — укорила подругу Санди и поплелась вслед за ней: ничего не поделаешь, придется зайти к Элен, раз ее ждет рукопись.

Вошли в подъезд, поднялись на третий этаж.

— У меня беспорядок, — предупредила Элен, усаживая Санди на диван. — А теперь рассказывай, что у тебя там с Мильером.

— Да ничего особенного, — отмахнулась Санди. — Давай рукопись, и я пойду.

— Рукопись еще найти надо, — вздохнула Элен и отправилась на поиски. — Я тебя слушаю!— крикнула она из коридора. — Он какого роста? Высокий? Низенький?

— Высокий,— отозвалась Санди и расхохоталась. — Тебе бы следователем работать. Ну, что ты еще хочешь знать?

— Все! — улыбающаяся Элен возникла на пороге. — У тебя роман, а я не в курсе. Еще и в отпуске мучиться? Нет уж, благодарю покорно!

Санди и самой хотелось рассказать, какой Филипп замечательный. И вообще, чего она боится? Глупо!

Он ей с первого взгляда понравился — высокий, сухощавый, широкоплечий. Небольшие глубоко посаженные глаза, орлиный нос, маленький твердый рот. Сразу видно, что человек сильный, с характером. При этом нервен, самолюбив, уязвим. Держится молчаливо, даже замкнуто, слова лишнего не скажет. Сблизило их и то, что оба не парижане, Филипп приехал из провинции. Но главным было то, что Санди понравилась его повесть, свежая, с выдумкой. Конечно, не без недочетов, шероховатостей. Кое-что она ему подсказала, он принял поправки, поблагодарил. Потом стал с ней советоваться.

Сотрудничество оказалось плодотворным. Во второй повести Санди увидела интересный сценарий, и Филипп, которому идея понравилась, воплотил ее в жизнь. Сценарием заинтересовался мэтр Треньян, что не помешало ему замучить обоих капризами. Санди места себе не находила, чего только ни предпринимала... И вот наконец-то победа!

— Санди! Как же я рада! Все теперь будет замечательно! — воскликнула Элен. — Я уверена, уверена! А ты молчала. Тебе не стыдно?

— Стыдно, — улыбнулась Санди, и на щеках у нее появились прелестные ямочки. — Теперь я могу идти? — шутливо спросила она, увидев, что Элен небрежно сунула в пакет красную папку.

— Да! У меня уйма дел, но до отъезда мы с тобой еще созвонимся, — деловито пообещала Элен. — Я должна быть в курсе всех твоих новостей.

— Непременно.

Подруги расцеловались, и Санди поплыла вниз по лестнице.

Элен, покачивая головой, смотрела ей вслед: как всегда, вырядилась в балахон в мелкий цветочек! Любимый фасончик! О мини-юбках Санди, разумеется, не мечтать. Об элегантности истинной парижанки тоже. Парижанка — это особый шик, особый шарм!.. А как хочется, чтобы наконец у нее все сладилось! Такая умница, сердце золотое, фигура вот только подкачала. Но разве фигура главное?

Полюбовавшись в зеркале своей точеной фигуркой, Элен побежала в ванную принимать душ. Ну и жара! Испечься недолго!

По дороге Санди соблазнилась клубникой, потом черешней. Купила бутылку минералки, не устояла перед любимым камамбером. Сок, мороженое. Пакеты оттягивали руки, ноги налились усталостью. Жара невыносимая. Только бы не забыть включить холодильник, а потом сразу в ванную и в постель...

Войдя в квартиру, Санди сбросила у порога туфли и зашлепала босиком по плиточному полу. Хорошо, что ставни перед уходом закрыла, теперь в комнате прохладно. Вещи можно разобрать потом, сейчас не до них.

Приняв освежающий душ, она открыла дверь, ведущую из спальни в садик, улеглась на кровать и, любуясь геранями, задумалась: интересно, чем занят сейчас Филипп? И в какой ресторан мы поедем? Филипп позвонит и сразу приедет, а ужинать мы отправимся часов в десять, не раньше. После ужина можно пойти потанцевать.

Где ужинать, Санди было безразлично, а вот потанцевать хотелось. Она по-прежнему любила танцы, танцевала самозабвенно. А сейчас при одной только мысли об их успехе — потрясающем, головокружительном — ей хотелось петь, летать, танцевать. Правда, Филипп танцор никудышный, но ради такого праздника!..

Санди представила Филиппа: длиннорукий, угловатый, он мечется по своей маленькой квартирке, пытаясь найти нужную вещь. В квартире, как всегда, все вверх дном. Книги, бумаги, рубашки, майки валяются вперемешку. В самых неподходящих местах он натыкается на очередную чашку с недопитым кофе. В углу экраном к стене пылится компьютер. Филипп как-то заявил, что компьютер ему ни к чему, он пишет дедовским способом.

— Неужели самопиской? — расхохоталась Санди.

— Не понимаю, что смешного, — обиженно засопел он, — я привык к машинке, ты же знаешь.

Всякий раз, оставаясь у Филиппа ночевать, Санди ужасалась его неустроенному быту, которым он сам, по-видимому, не слишком тяготился, успешно лавируя среди книг, бумаг и рубашек. По пятницам к нему приходила консьержка прибраться и заодно сдавала белье в прачечную. Сейчас, наверное, Филипп, чертыхаясь, роется в горе бумаг, ища бритву...

Он такой неприспособленный, с нежностью думала Санди, а у Треньяна отвратительный характер.

Все недостатки Филиппа вызывали у нее умиление: скованный угловатый нелюдим дорог был только ей. Он нуждался в ней. Его телеграмму Санди сочла деликатной просьбой о приезде. И потеплевший голос Филиппа укрепил уверенность Санди, что он ценит и ее готовность помочь, и ненавязчивость, и надежность. Она тоже проявила деликатность, избавив Филиппа от необходимости о чем-то просить, когда сказала, что приехала сама, без всякой телеграммы. Приехала и опять оказалась с ним рядом в ответственную и радостную минуту.

Разумеется, бедняга нервничает, но она придаст ему уверенности, успокоит. Зная, как Филипп трудно сходится с людьми, Санди собиралась помочь ему наладить отношения с капризным мэтром. Да и сами по себе съемки немалое испытание для сценариста, особенно начинающего. Сколько предстоит переделок, потерь, находок! Если Филипп захочет, она поедет с ним как его агент. Кто-кто, а она сумеет отстоять интересы молодого автора.

Санди взглянула на часы. Семь. И почти сразу раздался телефонный звонок.

— Санди,— послышался непривычно оживленный голос Филиппа, — что поделываешь?

— Любуюсь геранями и жду тебя, — так же весело ответила она.

— Я тебе уже звонил, Ди, — перешел он на деловой тон, — но тебя не было. Я в Бужи, где мы будем снимать. Треньян попросил приехать и поработать с актрисой. Она молоденькая, никак не врубится в роль, а в понедельник съемка. Но она прелестна, Ди, и вообще мне все тут нравится. Какие люди! А Треньян...

Комок подкатил к горлу Санди, и она мучительно пыталась его проглотить.

— Алло! — кричал Филипп. — Ты меня слышишь? Санди! Алло!

— У меня горло перехватило от радости, — деревянным голосом сообщила она, — так я рада, что тебе все нравится....

— Ты что, обиделась? — удивился Филипп. — Или огорчилась? Брось! Увидимся через неделю, максимум через две! У тебя же срочная работа. Все равно тебе не до меня! — Филипп опять почти что кричал, и голос у него снова стал веселым.

У Санди защипало глаза: и это угрюмый нелюдимый Филипп, на помощь которому я летела как сумасшедшая? Да он весел, будто жаворонок, и я ему совершенно ни к чему!

— Конечно, не до тебя, — согласилась она все тем же деревянным голосом, хоть и старалась говорить как можно непринужденнее. — Мне навязали толстенную рукопись, автор готов на все, лишь бы напечататься. Но в Париже такая жара!..

— Тут тоже. Подумаешь! Советую не раскисать, это главное. Когда увидимся, расскажу много интересного. Целую. Пока!

Гудки. Отбой. Он даже не дождался ответа, так спешил в свою новую интересную жизнь. Жизнь, в которой оказался благодаря ей, Санди, и в которой она ему не нужна...

Она по-прежнему лежала на кровати, в саду по-прежнему цвели герани. Но все стало другим: прекрасный Париж теперь казался Санди душным каменным мешком, жизнь — ловушкой. Надежда опять поманила и опять обманула.

Филиппу, за которого я болела душой, на меня наплевать. И для него я — пересадочная станция. И как больно, как обидно, что он так легко отправился дальше! «Нравится! Интересно!» Какая же я дура! Настоящая идиотка. До каких пор я буду жить дурацкими иллюзиями?! Ах,

он неприспособленный! Ах, я ему помогу! Да это я неприспособленная неудачница! Всегда на обочине! Всегда на бобах!

Глаза Санди наполнились слезами, она уткнулась в подушку и разрыдалась.