Уинстон Грум

Форрест Гамп

Посвящается Джимбо Мидору и Джорджу Рэдклиффу, которые всегда по-доброму относились к Форресту и его друзьям


Есть радость в сумасшествии самом,

она лишь сумасшедшему известна.

Джон Драйден [Есть радость в сумасшествии самом, она лишь сумасшедшему известна. — Афоризм влиятельного английского поэта, драматурга, критика Джона Драйдена (1631–1700) из комедии «Испанский монах» (1681) — здесь и далее примечания переводчика.]

1

Я так скажу: жизнь идиота — это вам не коробка шоколадных конфет. Со всех сторон смешки, придирки, гнустное отношение. Нынче говорят, что к людям с подобными недостатками следует относица терпимо, но вы уж поверьте: так бывает не всегда. Да ладно, я не жалуюсь, посколько в жизни у меня происходит не мало интересного.

Идиот я с рожденья. У меня Ай-Кью — около 70, а это уже как бы кленический случай. Вобще я, наверно, ближе к умственно отсталым или к не развитым даже, но лично мне на руку щитать себя просто напросто слабо умным или типо того, но только не идиотом, потому как идиот, по общему мнению, это скорей даун — глазки в кучку, слюни пускает и сам с собой на людях играеца.

Не спорю, собразиловка у меня работает медленно, однако же я поумней буду, нежели чем многие думают, просто со стороны не видать, что у меня в голове делаеца. К примеру, я мозгами нормально шевелю, а когда мысли свои хочу записать или в слух высказать, ничего толком не получаеца. Щас поесню.

Иду я как-то по улице, а сосед у себя во дворе копошица. Притаранил кусты на посадку и меня зовет: «Форрест, хочешь деньжат срубить?» Ну, я такой: «Угу», и он меня подпрягает всякое кало вывозить. Тачек десять набралось или двенацать даже, вот и вози за три-девять земель. С меня семь котов сошло, а он лезет в карман и протягивает мне доллар. Один. Я хотел было заспорить, что, мол, низкая очень плата, а сам взял у него этот триклятый доллар, выдавил «благодарю» или типо того, по глупому, да и потопал дальше как идиот, то комкая, то расправляя эту бумашку.

Теперь вам понятней стало?

Я, между прочим, на идиотах собаку съел. Единственное, наверно, в чем я разбираюсь, потому как все книшки про них перечитал: к примеру, есть такой писатель, Доскаевский, у него описан идиот, у короля Лира был шут дурак, у Фолкнера тоже идиот выведен, Бенджи зовут […у Фолкнера тоже идиот выведен, Бенджи зовут… — Бенджамин Компсон — умственно отсталый персонаж романа У. Фолкнера «Шум и ярость» (1929), от лица которого ведется повествование в первой части произведения. Бенджи — 33-летний мужчина с душой и сознанием ребенка — дает простые и наивные комментарии событиям своего рассказа, лишь изредка находя понимание в кругу рационально мыслящих людей.], а уж Страшила Рэдли из «Убить пересмешника» […Страшила Рэдли из «Убить пересмешника»… — Артур Рэдли по прозвищу Страшила Рэдли — загадочный персонаж романа Харпер Ли «Убить пересмешника» (1960). Наводя своим затворничеством страх на соседских детей, он в конечном итоге оказывает им помощь в трудную минуту.] — всем идиотам идиот. Но самый класный — это Ленни из книшки про людей и мышей […Ленни из книшки про людей и мышей. — Физически сильный, но недалекий персонаж повести Джона Стейнбека «О мышах и людях» (1937), мечтающий о собственной ферме.]. Писатели — они в корень зря: у них идиоты всегда умней, нежели чем кажуца. Черт, с этим не поспоришь. Это каждый дурак знает. Ха-ха.

При рожденье мама дала мне имя Форрест, в честь Генерала Натаниэля Бедфорда Форреста, героя войны Севера и Юга. Мама всегда говорила, что мы с ним в ротстве. А он якобо был великий человек, только зачем-то после войны организовал Куклус-клан. Даже бабушка моя заевляла, что в этом клане подлец на подлеце сидит и под лицом погоняет.

С этим не поспоришь, посколько в нашем районе живет Великий Козлочей [Великий Козлочей — то есть Великий Казначей, ведущий все финансовые дела в отделении ку-клукс-клана (аналогично — в масонской ложе).], или как он там себя именует, у него в городе оружейный магаз, а я однажды, когда мелкий еще был, лет 12, проходил мимо, заглянул в окно, а там здоровенная удавка с потолка свисает. Этот увидел, что я глазею, набросил себе на шею петлю и как бы самого себя вздернул: аж язык на бекрень, чтоб меня припугнуть. Ну, я деру дал, конечно, затаился на парковке и сидел за какими-то машинами, пока водители не вызвали полицейских, а уж те меня отвезли к маме. Вобщем, про другие его подвиги не скажу, но только напрастно Генерал Форрест свой Куклус основал — это вам каждый дурак скажет. Короче, вот откуда взялось мое имя.

Мама у меня — прекрасный человек. Так все говорят. А папу моего убило, как я только родился, его я не знал даже. Работал он грущиком в порту и однажды подъемный кран подцепил с палубы сухогруза компании «Юнайтед фрут» огроменную клеть бананов, а у крана толи крюк сломался, толи что, и все бананы рухнули прямо на моего папу. Осталось от него только мокрое место. Потом при мне какие-то дядьки обсуждали тот нещасный случай: мол, жуткое дело — полтонны бананов человека под собой похоронили. Сам-то я бананы не очень люблю, разве что банановый пудинг. Пальчики оближешь. Начальство «Юнайтед фрут» положило моей маме не большое пособие, и она еще комнаты здавала, так что мы не голодали. Когда я был маленький, она часто держала меня в четырех стенах, чтобы огородить от хулиганов. Летом, в самую жару, сажала меня в гостиной и задергивала шторы, чтоб там царили холодок и полумрак, а сама приносила мне в куфшине домашний лимонад. А потом сядет рядом и со мной беседует не о чем особенном, вроде как с котенком или со щеником, но я ничего, мне нравилось даже, потому как голос ее меня реально успокаивал, убоюкивал.

По началу, когда я только подрастал, она еще отпускала меня играть с ребятами, но потом узнала, как они на меня дразняца, а один раз кто-то из мальчишек, которые мне проходу не давали, саданул меня палкой, да так, что на спине здоровенный рубец остался. После того случая мама сказала не играть с этими мальчишками. Тогда я попробовал задружица с девочками, но и они были не на много лучше, посколько бросались от меня в рассыпную.


Мама отдала меня в среднюю школу, где я скорей мог бы стать как все, но, не много проучившись, моей маме нажаловались, что я довожу учителей до белого колена и мешаю другим ученикам. Хотя бы первый класс дали закончить, и на том спасибо.

Со мной ведь как бывало: сижу за партой, учительница обьесняет новый матерьял, и вдруг уж не знаю что у меня в голове переключалось, но я начинал глазеть в окошко на птиц, на белок и всякую живность, которая акупировала старый дуб на школьном дворе, а учительница на меня ругалась. Бывало и еще того чище: почему-то вырывался у меня крик, и тогда меня выставляли из класса, чтоб я в коридоре на скамейке остыл. Другие ребята со мной не играли и вобще. Только гоняли меня, чтоб я орал им на потеху. Все, кроме Дженни Каррен — та хотя бы от меня не удирала, а изредко даже разрешала после уроков домой проводить.

А на следущий год перевели меня в крякционную школу — ну, доложу я вам, это было нечто. Можно подумать, кто-то спецом рыскал по городу и высматривал всяких чудиков, от моих ровестников до переростков лет 16-ти или 17-ти даже, чтоб собрать их в одном месте. Там и придурки были всех мастей, и припадочные, и такие, кто ни поесть сами не могли, ни до тубзика дойти без посторонней помощи. Я среди них, щитай, самый умный был.

Один толстяк лет примерно 14-ти страдал какой-то трясучкой, как на электрический стул посаженный. Когда он просился выйти по маленькому, мисс Маргарет, учительнитца наша, поручала мне сопровождать его в тубзик, чтоб он там чего-нибудь не учудил. А он все равно за свое. Как его остановишь? Я, бывало, запрусь в кабинке и не высовываюсь, пока он не кончит, а потом веду его обратно в класс.

В той школе-дурке проучился я лет пять или шесть. На самом деле там и хорошего было не мало. Нам показывали, как рисовать прямо пальцами, как мастерить всякие подделки, но в основном упор был на полезные навыки: как шнурки завязывать, как за едой не свинячить, не бесица, не орать, грязью не бросаца.

Книшки там были не в ходу, зато нас приучили разпознавать указатели и всякое такое, вбили нам в головы разницу между «М» и «Ж». А другого и ждать не приходилось, посколько там были реальные придурки, что с них возьмешь? Кстате, нас для того, наверно, туда и согнали, чтоб мы людям глаза не мозолили. Никому не интересно, когда скопище дебилов под ногами путаеца. Даже я это понимал.

В 13 лет стало со мной творица что-то не понятное. Во-первых, я пошел в рост. За полгода вымахал на шесть дюймов, мама умаялась мне брюки выпускать. А в добавок меня разнесло в ширину. К 16-ти годам во мне уже было росту под два метра и весу чуть не сто кило. Я точно знаю, посколько меня водили на взвешивание. И там сказали: это уму не постижимо.

Но заразительную перемену в моей жизни вызвали следущие события. Иду я однажды домой из этой школы-дурки, и вдруг рядом со мной машина тормозит. Водитель меня окликнул, спросил, как зовут. Ну, я ответил, тогда он спрашивает: где учишься и почему я типо раньше тебя не видел? Пришлось расказать ему на счет крякционной школы, а он возьми да и спроси: ты в американский футбол играешь? Я только головой помотал. Можно было, конечно, расказать, что я видал, как другие ребята гоняют мяч, но меня в игру никогда не брали. Ну, как я уже говорил, долгие беседы — это не мое. Головой помотал, и ладно.

Было это недели через две после каникул. А еще через три дня или не много позже забрали меня из крякционной школы. За мной мама пришла, тот дядька на машине подъехал, а с ним еще двое, с виду амбалы самые настоящие, — видать, он их с собой прихватил на тот случай, если на меня что-нибудь накатит. Выгребли из моей парты все вещички, побросали в бумажный пакет и велели мне попрощаца с мисс Маргарет, а она вдруг в слезы и давай обнимаца. Потом велели сказать досвиданье всем остальным придуркам, и те стали пускать слюни, дергаца и по партам кулаками барабанить. Короче, только они меня и видели.

Мама устроилась рядом с дядькой-шофером, а я сзади, между двумя амбалами, как в кино показывают, когда полицейские везут злодея «в отдел». Только мы ни в какой отдел не поехали. А поехали в новую, недавно отстроенную школу. Там у себя в кабинете нас поджидал директор, я вошел с мамой и с шофером, а те амбалы в коридоре остались. Директор — седой старикан, галстук в пятнах, штаны на заду мешком висят, будто сам только что из дурки. Пустился в обьеснения, вопросами сыпет, а я знай киваю. Им от меня одно требовалось: чтоб я в американский футбол играл. Это и дураку понятно.