Уинтер Реншоу
P.S. I Hate You
Раздумья о том, что могло бы быть, так же болезненны, как разбитое сердце.
Бриджет Деву
Для Сэнди Ланг
Пролог
Дорогой Исайя.
Восемь месяцев назад ты был всего лишь солдатом, которого вот-вот должны были отправить в зону боевых действий. А я была всего лишь официанткой, которая тайком принесла тебе бесплатный блинчик и надеялась, что ты не заметишь мой взгляд, слишком долго задержавшийся на тебе.
Но ты заметил.
Прежде чем ты уехал, мы провели вместе неделю, изменившую все. А на восьмой день, буквально в последнюю минуту, попрощались и обменялись адресами.
Я сохранила каждое письмо, которое ты прислал мне, твои слова быстро стали для меня священными.
Но несколько месяцев назад ты перестал отвечать, а вчера тебе хватило наглости прийти в наше кафе и вести себя так, словно ты никогда в жизни меня не видел.
Подумать только… я почти полюбила тебя и твою прекрасную сложную душу.
Почти.
В чем бы ни заключалась причина твоего поведения, я надеюсь, она достаточно весомая.
Марица-официантка
P.S. Я тебя ненавижу, и на этот раз… я серьезно.
Глава 1. Марица
— Добро пожаловать в «Брентвудский блинчик и кофе». Я — Марица, ваша официантка, — приветствую я своего миллионного утреннего посетителя одной и той же заученной речью. Этот черноволосый красавчик с медовыми глазами ждал столика у окна дольше семидесяти минут, хотя, полагаю, по меркам Лос-Анджелеса, это все равно что один миг.
Он не утруждается даже взглянуть на меня.
— Вы сегодня один? — спрашиваю я, бросая взгляд на пустой стул напротив него. Утренний наплыв посетителей уже идет на спад, и, к счастью для красавчика, сейчас у меня на обслуживании еще только один столик помимо того, за которым он сидит.
Он ничего не отвечает, но, быть может, он меня просто не услышал?
— Кофе? — задаю я следующий очевидный вопрос. Я имею в виду, если кафе называется «Брентвудский блинчик и кофе», это название говорит само за себя. Все приходят сюда за кофе и блинчиками размером с тарелку, и считается тягчайшим преступлением заказать что-либо другое.
Перевернув свою кружку, до этого стоявшую на блюдце кверху дном, он придвигает ее ко мне, и я начинаю наливать кофе. Когда кружка наполняется на три четверти, он машет рукой, останавливая меня. Секунду спустя он добавляет две порции сливок и половину пакетика сахара. Движения у него размеренные, скупые. Целеустремленные.
— Мэм, в этом действительно нет ничего интересного, — произносит он тихонько, размешивая сахар и позвякивая ложкой о фарфоровые бока чашки.
— Прошу прощения?
— Вы стоите здесь и смотрите, — поясняет он. Еще два раза звякает ложкой об ободок и кладет ее на блюдце, потом устремляет в мою сторону напряженный взгляд янтарных глаз. — Разве другой столик не требует вашего внимания?
Цвет глаз у него теплый, как мед, но их взгляд — пронзительный и холодный. Безжалостный.
— Вы правы. Требует. — Я откашливаюсь, переключаясь на обычный рабочий лад. Если я и задержалась у этого столика, то ненамеренно, и этому наглецу («я такой сексуальный и знаю это») не следовало указывать мне на это. Осуждать меня за легкую рассеянность. — Я подойду за вашим заказом через минуту, хорошо?
С этими словами я оставляю его наедине с его меню, его кофе, его дурным настроением и его задумчивым взглядом… и широкими плечами… и полными губами… и возвращаюсь к работе, остановившись у столика номер четыре, чтобы узнать, не нужно ли налить мистеру и миссис Карнавалес еще бескофеинового кофе по-домашнему.
Закончив с ними, я делаю вдох, чтобы успокоиться, и направляюсь обратно к придурку-брюнету, заставляя себя улыбнуться.
— Готовы сделать заказ? — спрашиваю я, доставая из-за уха ручку, а из кармана ярко-зеленого фартука — блокнот.
Он складывает меню и протягивает мне, несмотря на то, что руки у меня заняты, но я ухитряюсь сунуть меню под мышку, ничего не уронив.
— Два блинчика, — говорит он. — Омлет. Пшеничный тост. Сливочное масло. Не маргарин.
— Мне очень жаль. — Я указываю на табличку над кассой, которая крупными буквами гласит: «ОДИН БЛИНЧИК НА ПОСЕТИТЕЛЯ — НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ».
Он прищуривается, читая это, и лицо у него становится каменным.
— Итак, один блинчик, омлет и пшеничный тост со сливочным маслом, — повторяю я его заказ.
— Что за дурацкое правило? — Он смотрит на часы, как будто куда-то может опоздать.
Или как будто у него нет времени на правило, которое, как я согласна, совершенно дурацкое.
— Эти блинчики — огромные. Обещаю, одного вам будет более чем достаточно. — Я пытаюсь разрядить ситуацию, прежде чем она выйдет из-под контроля, потому что, когда приходится привлекать к делу начальство, получается всегда нехорошо. Владельцы кафе относятся к своим правилам очень строго, а менеджер дневной смены — еще строже. Она с радостью уведомит любого недовольного покупателя, что в названии «Брентвудский блинчик и кофе» слово «блинчик» недаром стоит в единственном числе, а не во множественном.
Я часто видела, как из-за этой дурацкой политики посетители уходят отсюда и больше не возвращаются и оставляют о нас плохие отзывы везде, где только можно, но почему-то это, похоже, не оказывает плохого влияния на наш бизнес. Каждое утро по выходным очередь тех, кто жаждет поесть у нас, неизменно тянется от дверей на полквартала — а иногда такое случается и в будни. Эти блинчики, надо сказать, действительно вкусные и более чем оправдывают свою репутацию, но это дурацкое правило — всего лишь хитрый маркетинговый ход, предназначенный для того, чтобы снизить требования.
— А что, если я по-прежнему буду голоден? — спрашивает он. — Могу я заказать второй?
Вздрогнув, я качаю головой.
— Вы, наверное, издеваетесь. — Он садится немного прямее и сжимает зубы. — Это всего-то какой-то дохлый блинчик, мать его!
— Не просто какой-то блинчик, — отвечаю я с заученной улыбкой. — Это брентвудский блинчик.
— Вы пытаетесь любезничать со мной, мэм? — спрашивает он, перенося внимание на меня. Однако он не флиртует со мной. Его ноздри слегка раздуваются, и я не могу отогнать навязчивую мысль о том, как сексуально он выглядит, когда сердится. И это несмотря на то, что мне отнюдь не нравится сама мысль о том, чтобы оказаться в постели с таким наглецом.
Он, конечно, горячий парень, но я не люблю подонков. Все просто и незатейливо.
Чтобы переспать с ним, мне пришлось бы напиться. То есть по-настоящему напиться, без дураков. И отчаянно хотеть секса. И даже тогда… не знаю. Похоже, он в большой претензии ко всему миру, и никакая сексуальность не смогла бы отвлечь меня от этого.
— Давайте, я передам ваш заказ, хорошо? — спрашиваю я с улыбкой настолько принужденной, что щеки у меня болят. Говорят, что хорошее настроение заразно, но я начинаю подозревать, что у этого типа иммунитет.
— Только если это будет полный заказ, мэм, — возражает он и резко выдыхает, сжав губы в тонкую линию. Не знаю, почему он все время называет меня «мэм», хотя я явно младше него. Черт, да еще три года назад у меня не было законного права покупать спиртное.
Я не «мэм».
— Повар не станет готовить вам два, — извиняющимся тоном говорю я, потом прикусываю нижнюю губу. Если я изображу слабость и беспомощность, может быть, он немного сдаст назад? Это действует. Иногда.
— Это для моей спутницы. — Он указывает на пустое сиденье напротив себя. Другая его рука сжимается в кулак, и я не могу не отметить, что его часы показывают время по двадцатичетырехчасовой системе — как принято в армии. — Так получилось, что она подойдет позже.
— Мы не обслуживаем посетителей, которые не присутствуют здесь физически, — отвечаю я. Еще одно строгое правило нашего кафе. Слишком много клиентов за годы нашей работы пытались воспользоваться этой лазейкой, поэтому ее пришлось закрыть. Но ее не просто закрыли, а задраили все люки, установив на кухне огромный монитор наблюдения, защищенный закаленным стеклом. Администрация даже обязала поваров сверяться с картинкой на экране, прежде чем начать готовить заказ, — просто чтобы убедиться, что никто не нарушает правила.
Мужчина запускает пальцы в свои темные волосы, которые, как я теперь понимаю, подстрижены «согласно уставу».
Военный. Держу пари, он военный.
Должен быть военным. Стрижка, часы. Бранные словечки, странно сочетающиеся с постоянным «мэм». Он напоминает мне моего кузена Эли, который десять лет служил в армии США, и если в остальном он тоже похож на Эли, то не успокоится насчет своего заказа.
Выдохнув, я осторожно кладу ладонь ему на плечо, несмотря на то, что мы не должны по каким бы то ни было причинам прикасаться к посетителям; но этот парень ужасно напряжен, и его мускулистое плечо просто умоляет о мягком прикосновении.
— Просто… подыграйте мне, ладно? — прошу я. — Я посмотрю, что тут можно сделать.
Этот человек служит нашей стране. Он сражается за нашу свободу. Несмотря на тот факт, что он, несомненно, изрядный наглец, он заслуживает хотя бы второго блинчика.