Ульф Старк

Беглецы

1

Листья клена перед больницей пылали красным и желтым. Я стоял у окна и смотрел на улицу. Удивительно: листья краше всего тогда, когда вот-вот опадут.

— Подойди и посмотри, — позвал я дедушку. — Такая красотища.

— Не хочу я смотреть, — проворчал он. — Мне все равно выходить не разрешают.

Я сам приехал в больницу, чтобы его навестить. До этого мы много раз ездили сюда с папой, так что я знал дорогу.

Сначала на метро. Потом на красном автобусе, и как увидишь слева на пригорке церковь — сразу выходи.

Ничего сложного.

Папа не хотел приезжать сюда чаще. Потому что с дедушкой непросто. Никогда просто не было. Но теперь с ним совсем нет сладу.

Вечно злится и кричит. Выплевывает таблетки, от которых должен был бы становиться тихим и добрым. И ругается на медсестер.

— Заперли меня тут, словно зверя в клетке! — рычит он. — За кого вы меня принимаете? Что я вам — обезьяна?

Его лицо пунцовеет, и он ругается так, что папа велит мне заткнуть уши. Папа считает, что не следует мне знать раньше времени всякие гадкие словечки.



Но я думал иначе.

Мне всегда нравилось, как дедушка сердится. Это было так здорово!

Но папа уставал от его выходок и огорчался, видя, как его толстый отец слабеет и худеет день ото дня. Поэтому он старался наведываться пореже.

— Ну почему он не может быть как все? — вздыхал папа.

Дело было в четверг. Папа вышел из своего зубоврачебного кабинета, повесил белый халат на специальный крючок и пошел по комнатам заводить часы. Их у нас было девять штук.

Он всегда заводил их по четвергам.

Я поплелся за ним следом.

— А давай заберем оттуда дедушку, — попросил я.

— Нет, — отрезал папа и принялся заводить большие напольные часы в столовой.

— Разве он не может жить в доме для престарелых тут неподалеку? Тогда бы мы могли навещать его каждый день.

Дом для престарелых стоял у нас на пустыре. Так что по нашему кварталу вечно бродили всякие старички, забывшие, где они живут. Вот и дедушка мог бы стать одним из них. И приходил бы к нам обедать. А я бы виделся с ним сколько захочу.

— Дедушка из другого района, ты же знаешь.

— Но он мог бы жить с нами. Даже в моей комнате.

— Нет, я сказал! — отрезал папа. — Дедушке трудно подниматься по лестнице. Сердце у него увеличилось и стало совсем слабое. Вдобавок он болен, обозлен, упрям и выжил из ума. Ты же помнишь, что случилось в прошлый раз.

— Ему просто не повезло, — промямлил я.

— Не повезло? — хмыкнул папа. — Ему только-только срастили перелом, а он взялся поднимать тяжеленный камень, вот кость снова и треснула. И это ты называешь невезением?

— А мне все-таки нравится, что он не такой, как другие, — сказал я. — Мы поедем навещать его в субботу?

— Там видно будет, — отмахнулся папа.

Я уже знал: это значит — нет. Когда наступит суббота, он скажет, что у него, к сожалению, слишком много дел.

Папа уселся в свое любимое кресло, надел наушники, уставился в потолок и врубил музыку на полную мощь, чтобы она заглушила другие мысли.

— Я все равно поеду туда в субботу, — сказал я. — Я люблю его. И не хочу, чтобы он лежал там один-одинешенек.

Папа кивнул.

Он ничего не услышал.

2

Я соврал, что иду на футбольную тренировку.

И попросил выдать мне карманные деньги за следующую неделю. Их должно было хватить на проезд. Потом я положил в сумку футбольные гетры, короткие синие трусы и шиповки, которые я себе выпросил.

Надо было все предусмотреть.

— Если хочешь взять с собой еду, посмотри в холодильнике, — сказала мама.

Я сделал два бутерброда — с сыром и с селедкой.

— Ты что, полюбил селедку? — удивилась мама.

— Нет. Это чтобы восстановить солевой баланс, ведь на тренировке сильно потеешь.

Жаль, что папа этого не слышал. Ему нравились научные аргументы. Но он с головой ушел в решение субботнего кроссворда.

Когда мама вышла из кухни, я взял еще и попить.

— Видишь, как удачно, что мы не поехали к дедушке, — сказал папа мне на прощанье. — Не придется пропускать тренировку.

— Верно, — согласился я.

Я предупредил, что задержусь: сказал, что договорился с одним из футболистов и он подтянет меня немного по математике. Она мне плохо давалась в школе.

Папа оторвал взгляд от газеты.

— Наконец-то ты занялся чем-то полезным, вместо вечных твоих глупостей, — улыбнулся он.

— Угу, — кивнул я.

И отправился в путь.

Меня ждали очередные глупости.

Сначала я сделал вид, что иду к футбольному полю, потому что мама стояла у окна и махала мне. Она всегда так поступала. Но, пройдя немножко, я свернул к метро. Купил билет и сел на подошедший поезд.

Я смотрел на свое полупрозрачное отражение в окне поезда. Добрый призрак, отправляющийся на запретное задание.

На станции Слюссен я пересел на красный автобус. Но сперва немножко постоял на перроне, чтобы полюбоваться неоновой рекламой: тюбик, из которого на желтую щетку вылезает блестящая гусеница зубной пасты. Папа считал эту рекламу самой красивой в городе.

Я подумал о папе. И о дедушке. Какие они все-таки разные! Папа — высокий и худой, а глаза печальные. Дедушка наоборот — приземистый и кругленький и словно весь наполнен злостью. Когда он злится, это всем слышно. Он колотит по стенам, топает по полу и ругательски ругается. А папа, когда у него плохое настроение, ходит один и молчит.

Неудивительно, что они друг дружку не понимают.

Продолжая размышлять о том, какие они непохожие, я сел в автобус и стал смотреть, как за окном проносится мимо осень.

Вскоре рядом села здоровенная тетка в синем плаще. От нее пахло потом. Я придвинулся к ней поближе: пусть одежда пропитается этим запахом — как доказательство того, что я был на тренировке.



Тогда она повернулась ко мне.

— Что это тебе на месте не сидится?

— Просто так, — буркнул я.

Что она себе вообразила?

— Ты что, едешь совсем один? — допытывалась толстуха.

— Да, мне надо проведать дедушку.

— Молодец, — похвалила она. — Он, наверное, придет тебя встречать на остановку?

— Нет, он в больнице.

— И ты едешь к нему один, без родителей?

— У папы нет времени, ему надо решать кроссворд, — объяснил я.

Тогда она обняла меня за плечи. Я подумал, что это хорошо для потообмена.

Она вздохнула — мне показалось, что это открываются двери в автобусе.

— Ты, наверное, очень любишь своего дедушку?

— Да.

И вдруг я стал рассказывать ей о нем. Не знаю почему. Это получилось само собой. Я рассказал о том, чем мы занимались вместе летом. Как хорошо было засыпать под его храп. И как здорово он управлялся с любым делом: выкорчевывал огромные камни или покрывал толем крышу туалета.

Чем больше я ей рассказывал, тем моложе и сильнее представлялся дедушка.

— Похоже, твой дедушка еще вполне крепкий, — заметила она.

— Ага, — кивнул я.

— Он наверняка скоро снова встанет на ноги.

— Обязательно.

Но я помнил: у дедушки увеличено сердце и сломаны кости. Папа говорил, что он уже никогда не поправится.


И вот, наконец, я увидел церковь на холме. Я смотрел на нее сквозь слезы.

— До свидания, — попрощался я, выходя из автобуса.

— До свидания. Передай своему замечательному дедушке, что лучшего внучка себе и пожелать нельзя.

— Передам, — пообещал я.