Глава 2

Пойду во чистое поле,

во зелёное поморье,

погляжу на восточную сторону.

Заговор от поруба

Рдзения, Твердов

Белый Ворон не был охотником на чудищ. Для этого в Рдзении существовал Твердовский орден. Войчеха воспитали наёмным убийцей. Может, поэтому с духами Нави он обычно ладил.

И всё же он плохо отличал одну тварь Нави от другой.

— Что это за хрень? — Белый пнул голову существа, поворачивая к себе лицом.

Язык твари был длинный, синий, опухший. Зубы острые, как колья.

— Река недалеко, так что оно, скорее всего, вылезло оттуда, — пожал плечами Вадзим. — Водяной? Утопец? Богинка?

— Кто? — Белый присел над тварью, чтобы получше разглядеть редкие, длинные волосы и бесцветные рыбьи глаза.

— Существа такие. Как русалки почти, но страшнее и злее, — пояснил Вадзим.

— И в чём разница?

— В том, что русалки вечно нетрезвых, озабоченных дураков в омут утаскивают, а трахнуть богинку не захочет даже самый пропитой пропойца.

Солнце припекало макушку. От жары смрад, поднимавшийся и от воды, и от туши, стал особенно тошнотворным. Белый ко многому привык, — в конце концов, его воспитала матушка, а готовила она ужасно, но это было уже слишком.

Тварь, лежавшая у входа в замковое подземелье, выглядела так, словно умерла ещё года три назад, после чего ползала по речному дну, собирая тину и обдирая пузо и рожу о каменистое дно. Воняла она преотвратно. То ли оттого, что начала разлагаться, то ли потому, что и при жизни от неё смердело.

— Никогда не видел ничего подобного на Трёх Холмах, а вырос-то я рядом с рекой. Может, у нас и нет таких тварей?

— Если ты чего-то не знаешь, Белый, — хмыкнул Вадзим, — не значит, что этого не существует. А не знаешь ты ни хрена…

— Можно подумать, ты шибко учёный, — прищурился Белый, и голос его стал ниже, тише.

— Вообще-то да. Я человек образованный, много всего знаю. Думаешь, дурак песню напишет? Я в детстве в монастыре, между прочим, учился разным наукам. Про звёзды и историю знаю, про государства и их правителей, про всяких пророков и про чудищ тоже, кстати.

В зубы хотелось ему дать. Много бы песен он спел без зубов?

— Что же ты, такой учёный, работаешь на Воронов?

— Деньги хорошие, — равнодушно ответил Вадзим. — Это у тебя выбора нет. У меня он есть. Я выбираю деньги.

Белый сжал челюсти так, что зубы заскрипели. У него не было выбора. Никогда. Он младенцем попал к матушке, никогда не знал своей настоящей матери. Да и какой смысл знать бестолковую гулящую девку, которая принесла в подоле байстрюка и без лишних угрызений совести избавилась от него?

Кем надо быть, чтобы отдать своего ребёнка безумной ведьме? Пресветлые Братья любили разглагольствовать о родительской любви, женской добродетели, материнской жертвенности и прочей бессмысленной ерунде. Ничего из этого Войчех никогда не знал: ни ласки, ни любви, ни уж тем более преданности. Его предали. Продали. И рады были избавиться от лойтурского ублюдка.

Он откинул длинные белые волосы за плечи. Наверное, его мать была какой-нибудь рдзенской кметкой, раздвинувшей ноги перед лойтурцем. Любопытно, родись Белый темноволосым, не таким иным, не таким… чужим… оставила бы его мать-кукушка или всё равно поспешила бы избавиться?

Вадзим подошёл ближе, наклонился над чудищем:

— Не так уж важно знать, что это за тварь. Вопрос в другом: откуда она в Твердове, если это столица ордена Охотников. Разве не должны они были в первую очередь извести всю нечисть в округе?

— Хм…

— Я и раньше слышал сказки о твердовских чудищах, но как-то не придавал этому значения. Да и бываю я здесь редко. Далеко. Опасно. Но я всегда считал, что в стенах города нет духов Нави.

— Так и стены в городе как таковой нет. Только замковая.

Даже теперь, посреди дня, когда столица шумела на разные голоса, с севера громче всего доносился звонкий гул. Там возводили стену. Не такую высокую и мощную, как когда-то стояла в Совине. Не такую протяжённую, потому что Твердов был вдвое меньше прежней столицы, но всё же она должна была защитить город от чародеев и созданий Нави.

— Совинский пожар был когда? — скребя бородатый подбородок, задумался Вадзим.

— Двадцать пять лет назад.

— Точно?

— Точно. — Не моргая Белый разглядывал каменную громадину стены на севере. — Я родился сразу после пожара.

— Откуда ты можешь знать? Тебя же подбросили.

— Не подбросили. Матушка меня забрала у женщины, которая меня родила. Это случилось, когда начался Дикий гон. Сразу после Совинского пожара. Матушка говорила, духи в ту ночь обезумели от ненависти к людям.

— Да ты шутишь? — хохотнул Вадзим. — Правда? Хочешь сказать, в ночь, когда ты родился, в Рдзении это всё и началось?

— Что смешного?

— Ничего смешного, — сверкая тёмными глазами, улыбнулся Вадзим. — Совсем наоборот. Я даже не удивлён, что такая злобная тварь, как ты, родилась именно в ту ночь. Вот и не верь после этого Пресветлым Братьям с их проповедями. Верно, правду говорят, что зло оно не просто слово, оно повсюду. Когда ты родился, было столько зла и ненависти, что ты, видать, им пропитался насквозь.

— Хм…

— Неудивительно, что в тебе ничего хорошего не осталось.

— Хм-м…

— Такого, как ты, Белый, только прирезать, как бешеную псину. Уже ничего тебя не спасёт.

— Я тебе челюсть сломаю.

Белый выпрямился, столкнул существо в ров, и уродливое тело подхватили неспешные мутные воды, протекающие из замкового подземелья к реке.

Тяжело было не понять намёк. И Вадзим его понял. Молча он проследил за мертвецом. И вернулся к разговору о столице:

— Твердов древний, он строился изначально как крепость на границе с Лойтурией. — Гусляр присел, свесив ноги надо рвом. — Несколько раз горел, несколько раз перестраивался. Говорят, подземелья тянутся под всем городом. Ну, чтобы из замка отступить можно было. Там и склепы, и убежища, и пути отхода, в том числе к реке. Целый город под городом. Впрочем, про Совин так же говорили.

— И что оказалось?

— Оказалось, под Совином в подземельях скрывались духи Нави. Они-то и устроили настоящую резню во время Совинского пожара. Там же не только чародеи были. Ещё и жыж.

— Кто?

Вадзим не сдержался и закатил глаза:

— Вот ты даёшь. Ничего не знаешь. Дух такой огненный.

— Мне не платят за то, чтобы я разбирался в навьих тварях. Мне платят, чтобы я людям глотки резал.

— Ну всё равно, — развёл руками гусляр. — Всё-таки полезно знать, кто и где живёт, чем опасен. Вдруг пригодится. Вот, может, если бы ты больше знал, не связался бы со Щуром.

— Это да…

— Жалеешь?

— Думаю, что он теперь не моя беда.

— Зато от Велги Щур вряд ли просто так отстанет.

— Значит, пусть не лезет купаться в речках.

Стараясь не смотреть на Вадзима, Белый прошёлся по краю рва, присмотрелся к покосившейся, проржавевшей решётке, которая закрывала вход в подземелья. Кто-то сломал её. Вопрос, как давно.

— Делаешь вид, что тебе всё равно?

— А мне не должно быть всё равно? — вскинул бровь Белый. — Хотя да. Если девчонка погибнет, некому будет заплатить за договоры. А деньги нам по-прежнему нужны. — Он осклабился так гадко, что даже самому стало противно. Белый знал, что голос его зазвучал ядовито-приторно. — А то как же ты вернёшься к своей Милке без долга?

Он ждал или похабной шутки в ответ, или оскорбления, или отговорок, но Вадзим будто вовсе не обратил внимания на его слова. Он нашёл лучший способ раздражать Белого:

— Я же видел, как ты на неё смотрел. Как на солнце.

— Щурился, что ли? Потому что смотреть на солнце больно. Ну, в принципе, да, Буривой ещё та дрянь, глядеть на неё неприятно.

— Что, даже имя её забыл?

— А?

Морда у Вадзима была круглая, наглая, на редкость противная. И улыбка такая же. Всё же стоило выбить ему зубы.

— Не акай мне, Белый, ты как маленький, честное слово, — осклабился Вадзим. — Что, мальчик испугался своих чувств к девочке? Ну ты дёрни её за косичку, а то она не поймёт, что понравилась тебе.

Белый почувствовал, как дёрнулся глаз.

— Иди на хер, Вадзим. Вот прямо сейчас встань и пойди на хер. А я пойду работать. Можешь дальше сколько хочешь языком трепать.

— А чё ты меня на хер посылаешь? Я тебя тоже пошлю тогда.

— Ну пошли.

Вадзим вздохнул устало, провёл ладонью по вспотевшему лицу. Солнце стояло высоко, жгло жарко.

— Можешь отнекиваться сколько хочешь. Я видел, как ты смотрел на неё.

— Как и на любую красивую девку.

— Не, не как на любую…

Спорить с ним было совершенно бесполезно, впрочем, как и обсуждать что-либо вообще, поэтому Белый подошёл ближе к решётке.

— В общем, будем надеяться, ты не ошибся и я пройду тут через подземелья в сам замок, — произнёс он не оборачиваясь. — Если не пройду и просто замараю сапоги в дерьмище, найду тебя и тогда точно выбью все зубы… или пальцы сломаю. Что тебе будет обиднее? Хм… Зубы-то обратно не отрастут.

Белый наконец обернулся на Вадзима, улыбнулся с предвкушением. Но шутка гусляра не развеселила, он смотрел равнодушно, даже с какой-то скукой, отчего улыбка быстро стёрлась с лица Белого. Он внимательнее оглядел сломанную решётку. Места как раз хватало, чтобы пролезть взрослому мужчине.