— Целительница?

— Почти. — Велга прищурилась, гадая, насколько откровенной она может быть с Хотьжером. — Чародейка.

Глаза у Хотьжера были карие, простодушные, как у собаки. И удивление, перемешанное с испугом, даже неким протестом, он скрыть не смог.

— Чародейка? Откуда ты знаешь её?

— Не имеет значения, — вскинула бровь Велга. — Важно только, что она вылечит князя. Послушай, Хотьжер, без этой чародейки мой жених не выдержит путь до Твердова. Она нужна нам. Найди её на постоялом дворе, спроси Оксану. Она смуглая, темноволосая, носит много оберегов-шумелок. На самом деле её зовут Мельця Тёмная. Она ждёт новостей от меня.

— Поверить не могу, господица, — помотал головой Хотьжер. — Ты, оказывается, не так проста…

Что-то в его словах заставило тёплое горделивое чувство разлиться в груди. Велга важно кивнула:

— А ты думал? Тебя уже однажды провела…

— Это не так сложно, господица, — усмехнулся простодушно Хотьжер. — Я весьма доверчивый, особенно когда дело касается красивых девушек. К счастью, мне не головой работать приходится.

— И то верно. Так что не думай, а слушайся меня. Отправляйся как можно скорее и привези Мельцу. Она очень здесь нужна.

— А князь…

— Я скажу ему. Езжай.

Хотьжер поклонился, легко сел в седло.

— Я мигом.

Не дожидаясь, пока он отъедет подальше, Велга вернулась к повозке.

— Куда делся Хотьжер? — Полепа вытягивала шею, пытаясь разглядеть, что происходило в конце обоза.

— Что такое? — Матеуш едва смог открыть глаза.

— Всё хорошо, — сказала Велга. — Хотьжер скоро вернётся.

Они тронулись дальше.

Прежде чем поставили лагерь, проехали ещё пару лучин и наконец нашли подходящее место на берегу реки. Как только повозка остановилась, Велга поспешила выйти.

Она тяжело выдохнула, оглядывая берег. Над рекой уже стелился туман. Дорога пролегала ровно по краю реки. С другой стороны — поля, одинокие деревья и высокая трава. Ничто не напоминало о погосте, стоявшем здесь прежде.

— Что-то случилось, господица? — спросила Полепа.

Излишняя опека утомляла. Да и искренности в ней не ощущалось.

— Всё в порядке, — не оглядываясь ответила Велга. — Лучше помоги князю.

Матеуш тяжело выбрался из повозки, поддерживаемый гриднями. Он шатался, прикрыв глаза. Лоб сморщился. Между ног у него пронырнул Мишка, и Матеуш едва не упал.

— Осторожно! — Велга поспешила его поддержать. — Пойдём, тебе нужно отдохнуть.

— Гридни…

— Без них. Ничего не случится.

— А этот твой Хотьжер? Он куда-то делся…

— Скоро вернётся, не переживай. Пошли, пошли.

Велга махнула гридням, чтобы оставили их в покое. Пока остальные разбивали лагерь, они могли наконец остаться одни. Без лишних глаз.

— Давай сядем на берегу, — предложила виновато она.

Это из-за неё Матеушу было так плохо. Ему стоило и вправду провести ещё пару дней на постоялом дворе и набраться сил. Впрочем, вряд ли бы это исправило дело. Он болел с рождения. Только чародеи могли унять его страдания.

Если бы только получилось найти теперь чародея…

Солнце ещё виднелось из-за деревьев, но от воды тянуло прохладой. И зной дороги быстро сменился промёрзлой влагой.

— Давай здесь. — Матеуш почти упал на траву недалеко от воды.

Велга опустилась рядом.

Туман, поднимавшийся от реки, стелился над водой, подкрадывался к берегу, заливая серым киселём смарагдовую зелень летних трав. Велга поёжилась, и Матеуш тут же поспешил снять свой плащ и накинуть ей на плечи.

— Ох, ты же сам замёрзнешь.

Велга хотела снять его, но осторожные, точно птичьи лапки, руки Матеуша застегнули фибулу плаща на её груди.

— У тебя озноб.

— Мне уже лучше.

— Неправда.

Её жених был весь больной. И дело не только в горбе и разных глазах.

— Ты была права…

Голос князя шелестел, словно трава на ветру, и Велга расслышала лишь неясный шёпот.

— Что?

— Ты права, — повторил он чуть громче. — Я действительно не хочу ехать в столицу.

— Но там же твоя семья.

— Моя… сестра, — поправил Матеуш.

— Я, конечно, тоже плохо лажу с Кастусем, но он маленький мальчишка, а твоя сестра — королева.

— И я её совсем не знаю. — Он смотрел на реку так, что видно было только левый светлый глаз. Лицо его приобрело непривычное беззащитное выражение.

Матеуш был немногим старше Велги, но это легко получалось забыть не столько из-за его внешности или задумчивости, сколько из-за титула князя. Точно это прибавляло ему лет, опыта, мудрости.

За время своего правления в Старгороде Матеуш успел сделать столько, сколько иной правитель и за всю жизнь бы не успел.

— Тем более, разве не здо́рово будет лучше узнать родную сестру?

— Она не любит меня.

— Откуда ты можешь это знать, раз вы не общаетесь?

Матеуш скосил на Велгу взгляд, но промолчал, и она подсела немного ближе, повернулась спиной к реке, ощущая, как в поясницу подул холодный ветерок, и плотнее запахнула плащ.

— Знаешь, я раньше терпеть не могла Кастуся. Ты бы только видел, что у нас дома творилось. — Она улыбнулась, вспоминая их размолвки с братом.

Но там, где в воспоминаниях был дом, там же оставалась и матушка. Она была яркой, тёплой, точно лучилась изнутри, и на глазах Велги тут же выступили слёзы.

Тонкие пальцы князя нашли её ладонь, спрятанную под шерстью его же плаща.

— Девочка моя…

Она часто-часто заморгала, смахивая с ресниц слёзы. У неё всё лучше получалось сдерживать чувства. Каждый раз, когда внутри вдруг обрывалось что-то, а грудь распирало так, что рёбра трещали, Велга словно леденела.

И на этот раз у неё получилось взять себя в руки. Она выпрямилась, устремила взгляд куда-то через плечо Матеуша. И голос её слился воедино с холодным туманом от реки:

— Но когда я потеряла родителей, то поняла, что никого роднее для меня уже нет. Кастусь — мой брат, моя семья. Мы должны держаться друг за друга, заботиться. Родная кровь…

— Венцеслава меня ненавидит, — произнёс Матеуш. В словах не прозвучало ни обиды, ни горечи. Он просто сказал, как было на самом деле. — И всегда ненавидела, с самого рождения.

Закат сделал его лицо печальным, даже мечтательным. Золотой свет, растекавшийся из-за вершин деревьев, придал живости глазам, багрянца щекам и губам. У Матеуша были красивые волосы: длинные, золотистые, слегка волнистые. Солнечные лучи сделали их почти медовыми, такими гладкими и нежными на вид, что неожиданно захотелось к ним прикоснуться.

— Старшие сёстры часто ненавидят своих братьев из ревности. — Велга пожала плечами с наигранно равнодушным видом. — Я была любимицей матушки, пока не появился Кастусь…

— Дело не в этом. Да и матушка никогда меня не любила. — Он горько усмехнулся и наконец взглянул на Велгу. В усмешке Матеуша не было ни яда, ни издёвки, как у других. Только сожаление и печаль. — Я родился уродом. Про́клятым княжичем. У молодой, прекрасной Белой Лебёдушки, которая только-только вышла замуж за принца, у будущей королевы Рдзении не могло быть такого брата. Люди стали шептаться.

— Почему?

Не то чтобы сплетни о Матеуше Белозерском, про́клятом горбуне, не были известны Велге. Но она слышала их в Старгороде от матушки, нянюшки, от кухонных девок. Все в Старгороде ненавидели Белозерских, а больше всех их ненавидели Буривои. Так уж повелось много веков назад, когда их предки повздорили.

Другое дело — рдзенская столица, где князья Белозерские всегда обладали влиянием и властью.

— Потому что… за год до моего рождения Венцеслава развелась с первым мужем. Он был Охотником, которого обвинили в колдовстве.

— Не может быть.

— Почему же? — Матеуш впервые за долгое время искренне улыбнулся.

— Ей позволили развестись?

— Забавно, что тебя это удивило больше, чем то, что её муж оказался колдуном.

Велга растерялась:

— Просто… развод… для женщины. Её же никто после не возьмёт замуж.

— Только не Белую Лебёдушку. — И снова в бархатном голосе прозвучала горечь. — Она… Королева Венцеслава в молодости была самой завидной невестой Рдзении. Дочь королевского советника и первая красавица. Принц был счастлив на ней жениться. Да и приданое у неё, — Матеуш неожиданно лукаво взглянул на Велгу, — богатое.

— Какое же?

— Старгород.

— Старгород? — Её голос прозвучал едва слышно, нежно, словно она позвала по имени любимого. Точно губы поцеловали каждый слог: Стар-го-род.

Резкое слово. Грозно рычащее, ощетинившееся копьями из-за высоких стен детинца, горделивое, звенящее толстой мошной. Но не для неё.

Конечно, Велга знала, что двадцать пять лет назад Старгород вырвался из-под власти Ратиславии и присягнул на верность Рдзении. Но это решило вече, а не какая-то княжна, которая даже ни разу не ступала на берег Вышни.

— Но это же вече решило, что Старгороду будет лучше в Рдзении.

Отец часто говорил об этом, обычно с издёвкой или даже гневом. Тогда в городе правил посадник Великого князя — не Буривой, не Белозерский, просто какой-то доверенный ратиславского правителя. Его сбросили с Сутулого моста, когда он попытался подавить восстание.

Нянюшка говорила, в тот год реки стали багровыми от ратиславской крови. Пришли рдзенцы. Ушли ратиславцы. Старгородцы себя ни теми ни другими не считали.