Всего два шага по хрустящему стеклу. Ноги горят. Легкие рвёт на части. Кашель душит. Но малышек только тринадцать. А должно быть пятнадцать! Передала приведённых и повернула назад.
— Аля, стой! — отчаянно позвала Виола.
— Там ещё две! — прокашляла я в ответ.
— Не надо… — простонала она, протягивая ко мне руки.
За её спиной было почти светло — рыжее зарево освещало двор.
Я отвернулась и побежала обратно.
Пламя уже настигает! Всё заволокло дымом. Пригнувшись, в полуприседе я метнулась к раскуроченной двери. Спокойно, тут совсем рядом, две вары. Клятого дыма всё больше и больше. Гайро́на внутри обезумела. Сквозь пролом в двери я протиснулась, ободрав живот и локти. Старая ночнушка повисла клочьями.
Где дети?!
Дым сюда почти не проник, комната выглядела пустой. Я выдохнула и услышала тонкий вой. Даже не вой — писк на высокой ноте. Слева? Нет, справа! Я кинулась к кроватям, переворачивая их. Под третьей по счёту нашлась девочка. Новенькая, шокированная до ступора. Из коридора раздался дикий грохот — надеюсь, это не перекрытия!
— Тихо, всё хорошо. Где вторая?
Девочка — как же её звали? — лишь смотрела на меня огромными сухими глазами и тонко, испуганно пищала. Я схватила её за руку и заметалась по комнате. Кровати, шкафы — да где же вторая?!
Ванная? Пусто! Я пустила воду и сунула одеяло под струю. Огонь ревел уже под дверью, из пролома валил густой чёрный дым. Одеяло не намокало, словно смеялось надо мной — всегда слишком влажное и холодное для сна, именно сегодня оно вдруг оказалось слишком сухим!
Я зарычала в бессильной ярости. Внутри билась гайрона. Я прижимала к себе пухленькое тельце — ещё бы, новенькая же — и взывала к Ха́инко. Боже, дай сил! Помоги! Она же совсем кроха. Если не мне, то хоть ей помоги!
Но божество, кажется, было глухо.
Я завернула нас в полумокрое одеяло. Но оказалось слишком поздно — дверь уже целиком охватило пламя и отрезало путь к отступлению. Я заметалась между трёх окон. Там снаружи также бессильно металась Виола — моя единственная подруга — и отчаянно звала:
— Аля! Аля!
Я распахнула первое окно и осмотрела решётку, которую уже видела снаружи. Огонь заревел ещё сильнее и вгрызся в косяк. Боже, для чего тут такие прутья?! Такие не в каждой тюрьме для гайро́нов увидишь. А тут дети! Человеческие дети! Я посадила девочку на окно, накинула на неё мокрое одеяло и приказала:
— Дыши!
Сама кинулась ко второму окну на торцевой стене — ещё хуже. Побежала к другой стене, дёрнула на себя со всей силы металлическую ручку третьего окна и вырвала её вместе с гвоздями.
— Каска́рр! — прорычала я, вцепилась в раму когтями и выломала её.
Стёкла треснули, но не высыпались. Распахнула створки и оглядела решётку. Сверху не хватало одного прута — вот оно! С обоих углов зияли прямоугольники пустоты. Надо просто выпихнуть туда девочку. И вылезти самой. Если ещё немного отогнуть соседний прут…
Я наконец сдалась и выпустила гайрону на свободу — руки покрылись серо-голубой чешуёй, длинные загнутые когти вспороли деревянный подоконник. Гайрона взревела, а затем зашипела и изо всех сил потянула крайний прут к центру. Вот так! Ещё сильнее! Он заскрежетал и поддался. Пусть немного, но этого должно хватить.
Гайрона ликующе зарычала, а я попыталась с ней совладать. Она же не пролезет в такой узкий лаз! Только человек! Только я сама!
На борьбу ушло слишком много времени — огонь ворвался внутрь, лизал выцветшие шёлковые обои и полз по стенам. От невыносимого жара дымились кровати. Я кинулась обратно к первому окну, схватила девочку и вернулась к заветной щели в решётке.
Узко, очень узко. Виола уже подбежала к этой стороне здания. Я подняла девочку на руки и попыталась впихнуть в прогал, но малышка с неожиданной силой вцепилась в решётку.
— А ну пусти! — гаркнула я. — Перестань!
Она запищала ещё громче, но сдалась.
Голова пролезла, я налегла изо всех сил и протолкнула ещё и плечи. Виола уже вцепилась руками в решётку с той стороны и карабкалась вверх. Вот так! Ещё выше! Девочка вышла по самый пупок, только руки ободрала. Я подтолкнула ещё, Виола снаружи потянула на себя. Подруга уже стояла на решётке ногами и просунула одну руку между прутьев, помогая выпихивать девочку.
Спину обдало адским жаром. Волосы затрещали. Я изо всех сил толкнула малышку наружу, Виола потянула её за руку, девочка наконец проскользнула и выпала вниз.
— Держу! — не своим голосом взвыла Виола.
Девочка повисла на руке подруги. Ви перекосило от напряжения, но ребёнка она не выронила, удержала.
— Ви, спускайся! — велела я.
— А ты?!
— Я сама!
Я уже лезла в узкий, невозможно узкий для взрослого лаз. Но я и не взрослая. И не толстая. Толстых в приюте «Утешение» не было. Как, впрочем, и утешенных. Со злым азартом я ввинтила себя в прямоугольный проём. Голова и рука прошли сразу, а загривок ободрали кирпичи, кусок штукатурки полетел вниз. Извернувшись, я протащила сквозь решётку второе плечо и протиснулась дальше на свободу. Выдохнула, упёрлась руками и оттолкнулась ногами. Вот так, ещё!
Сейчас решётка была даже кстати — я тащила себя сквозь дыру, упираясь стопами в ячейки. Вот так, ещё дальше…
Виола с девочкой исчезли за углом, и с этой стороны здания никого не осталось.
Страшно стало, когда я застряла тазом. Вывалилась наружу наполовину и повисла вниз головой раздирая кожу на боку. Как же больно!
Ви уже прибежала обратно и протянула мне руки. Я вцепилась в её ладони, подруга потащила изо всех сил. Боль ослепила, и я рухнула прямо на свою спасительницу. Она не устояла — мы повалились на влажную от ночной росы траву.
Удар о землю выбил из лёгких весь воздух. А потом тело скрутило в таком приступе кашля, что меня вывернуло прямо на сочную зелень.
— Где девочка? — сипло спросила я, отплевавшись.
Горящее здание бросало на двор зловещие рыжие отблески.
— Увела. Вот твоя сумка. А теперь беги, Аля!
— Что? — тупо переспросила я, глядя в решительные карие глаза Виолы.
Она встряхнула меня за плечи и прошипела:
— Беги! Я скажу, что ты не смогла выбраться! Беги! Сейчас! Видишь забор — пожар что-то нарушил в защите. Аркан спал. Беги!
— А ты?.. Я не пойду без тебя! Мы же хотели вместе!
— Аля, очнись, это были просто мечты. Куда я побегу? Я буду тебе обузой! Ты — гайрона. До любого ручья — и в море. Я скажу, что ты сгорела внутри. Да и потом, мне до совершеннолетия всего ничего, а тебе — целых два года! Беги, Аля! — Виола яростно пихнула мне в руки сумку и порывисто обняла. — А ну пошла! Я прикрою!
— Виола… — я посмотрела в испачканное то ли в грязи, то ли в саже лицо и крепко обняла единственного во всём мире близкого человека.
— Беги, Аля! Спасайся. Ты сможешь! — горячо зашептала подруга и силой вздёрнула меня на ноги. — Мы ещё обязательно встретимся!
— Спасибо, Ви!
— Прощай, Аля, — грустно улыбнулась подруга.
Я стянула с себя остатки лохмотьев и кинула их в горящую комнату. Мне всё равно перекидываться, одежда не нужна. Метнулась к забору — он и правда больше не отливал синеватым светом в ночи, а стоял тихий и тёмный. Обычный. Рука осторожно коснулась камня. Ничего не произошло. Аркан и правда спал!
Перекинув сумку на плечо, я выбрала участок позади дерева и полезла вверх. Тело саднило, в груди горел пожар, мучила дикая жажда… но Виола права. Это мой шанс. Мой крошечный, единственный шанс на свободу!
Подгоняемая страхом преследования, я лезла всё выше, только на секунду остановилась перевести дух и заметила, как за́йта [За́йта — незамужняя госпожа, аберри́йский.] Иза́ки выкидывает из своего окна чемоданы. Я даже замерла от осознания: в охваченном пожаром приюте эта мразь спасала не детей, а вещи!..
Наше крыло уже полыхало вовсю, отовсюду рвалось пламя, крыша просела, трещали стёкла, рушились перекрытия. Середина здания догорала — оконные проёмы мрачно взирали задымлёнными прогалами, лишь глубоко внутри вспыхивали огни.
А крыло воспитателей ещё стояло нетронутым — отовсюду валил дым, и только окно директрисы светилось белым магическим светом. Внезапно оно распахнулось, и оттуда вылетел тюк с вещами.
Я с отвращением отвернулась и полезла выше.
— Аля, Аля, там внутри осталась Аля! — заголосила Виола так отчаянно, что я вздрогнула.
Перекинула ногу, оседлала забор и бросила последний взгляд на приют, где прошли четыре самых ужасных года моей жизни. С высоты забора хорошо просматривалось и древнее замшелое здание, и строгий идеально убранный двор, и ворота в большой мир, в который нам запрещали выходить.
Затем опомнилась и принялась спускаться с внешней стороны.
Спрыгнув на мягкую траву, быстро огляделась.
И побежала…
Выдержка из заметки, опубликованной в 18-м выпуске «Аберри́йского вестника» от четвёртого лаурде́на [Год в Урму́нде составляет 405 дней. 400 дней поделены на четыре сезона-лаурде́на по сто дней, каждый из которых поделен на четыре месяца по 25 дней. Всего в году 16 месяцев. 5 праздничных дней в конце года не входят в счёт и называются «опоррета́н» — время отдыха и застолий. Времяисчисление может вестись как по дням и месяцам, так и по дням и лаурде́нам. Первый и последний месяцы года — холодный дождливый сезон, когда температура опускается до 15 градусов днём и до 10 градусов ночью.] 6973 года:
Приют «Утешение» вчера подвергся тяжелейшему испытанию. В старинном отремонтированном за счёт короны здании вспыхнул пожар. В результате этого трагического события погибла девочка, и мы скорбим о её безвременно оборвавшейся жизни.
Сотрудники приюта проявили высокий уровень тренированности и готовности к сложнейшим обстоятельствам. Благодаря их быстрым и слаженным действиям удалось спасти сорок семь детей.