— Превышение полномочий, да? — завелась я.

— Ну, уволь меня! — развел руками Жека.

— Увольняю! — любезно согласилась я. — Пойду приказ напишу. Уволить опера Чингачгука с позором из органов и сдать обратно в секс-шоп!

— Пельмешка, — мы оба поднялись, и огромный грозный Евгений нависал надо мной, упирая руки в бока.

— Что? — окончательно разозлилась я.

— Номер свой мне продиктуй. Буду отчитываться на предмет первого подвига и ждать оставшиеся восемь.

— Одиннадцать!

— Десять. Я не поел!

— Тебе худеть пора! — задним ходом совершая тактический побег, сообщила я.

Громов не отставал. Шел за мной шаг в шаг.

— Это мышцы, Цветочек! Ни грамма жира и шесть кубиков на прессе. Хочешь, покажу?

— Не надо! — открестилась я.

Толкнула спиной дверь и вышла на улицу. Громов, конечно же, пошел за мной.

— Пельмешка, номер, — напомнил он, — а то сам найду!

— Пиши, — не выдержала я, уже жалея о собственной затее с подвигами недогеракла.

Ладно, Громов, я тебе такие подвиги устрою — сам не рад будешь!

— Диктуй, — довольно промурлыкал оперуполномоченный.

Я продиктовала номер, а этот деятель, вместо того чтобы сделать как Макс и просто сохранить мой номер, взял и позвонил!

— Психиатрическая клиника… — раздалось из трубки.

Жека отключил вызов, вздохнул и приподнял бровь.

— Цветочек, Цветочек… Нехорошо опера обманывать, неправильно это!

Он смотрел в экран, а потом в моем кармане зазвонил мобильный.

— Сохрани, — подмигнул мне Жека и в ту же секунду вибрация прекратилась.

— Проверку на правдивость не прошла, так и запишем, — бурчал он под нос, пряча телефон в карман.

На его запястье все еще висели наручники, снимать которые он, кажется, не собирался.

— Поехали, домой отвезу, — вздохнул он, все еще глядя на меня с укоризной.

А я решила, что это мой шанс.

— Завтра тебе по СМС пришлю твой первый подвиг, — решительно заявила я.

— Зачем СМС? Я к тебе сам приду, лично!

— Счастье-то какое, — умилилась я.

Подошла ближе, схватила его за ворот футболку и посмотрела на губы. Облизнула свои, и глаза Громова тут же почернели, а кадык дернулся.

Решившись, я схватила его за запястье, повернулась, заводя его руку за спину, и быстро застегнула второй браслет на свободной руке Жеки.

Мысленно поблагодарила опера, у которого я проходила практику этим летом за науку и потерла ладони, слыша… громкий смех Громова!

— Цветочек, я тебя всю жизнь искал! — признался он.

Решив, что спорить с психами себе дороже, я резко развернулась на пятках и очень быстрым шагом, очень похожим на бег, утопала к автобусной остановке. Запрыгнула в первый попавшийся автобус и приложила ладонь к груди.

Спустя пять минут мне пришло от него сообщение: фото наручников, лежащих на капоте.

Я не стала представлять, как он сам себя освобождал, но, кажется, зарычала. Ладно, будут тебе подвиги.

Набрала номер:

— Алло, Полина, нужно снова встретиться… Зачем? Подвиги одному индивидууму нужно придумать. Невыполнимые.

— В парке через полчаса, — деловито предложила подруга и отключилась.

Глава 10

Жека

Я сел за руль, любовно положив наручники на приборную панель. Ну, пельмешка… Таких боевых и упрямых я еще не встречал. Светик не в счет, я ее без огонька добивался, скорее по инерции, хотя первые пару месяцев реально был заведен. А потом больше по привычке.

Цветочек же заводила до темных кругов перед глазами, в груди горел огонь и желание совершать подвиги, а скуки как не бывало. И я уже потирал руки в ожидании того, что она придумает. Просто из любопытства, потому что Цветочек еще не знает, что, даже если я на подвигах засыплюсь, никуда она от меня не денется.

Такая девчонка одна во всем городе, и упускать ее я не собирался.

Доехал до дома, припарковал тачку в тени и решил остаток дня отдохнуть в компании самого себя и телевизора. Выходные у меня случались редко, а телек я не смотрел уже пару лет точно.

Поднялся к себе, зашел в квартиру и был встречен недовольным кошачьим «мяу!».

— Рыжий! — обрадовался я, — ты тут? И я тут! Прикинь, я про тебя забыл!

— Мряу! — ответил кот, подошел и потерся о мои ноги.

— Слушай, друг, давай без нежностей? — предложил я. — Ты, хоть и кастрированный, все-таки мужик.

Я снял обувь, прошел в гостиную и упал на диван с ногами. Крякнул, когда эта огромная мохнатая туша залезла на меня, кое-как уместилась на животе и заурчала.

— И все-таки, за что тебя выгнали? Признавайся, где накосячил? — пристал я к пушистому.

Рыжему было некогда — он умывался. И урчал.

— Ты вроде приличный кот, в лоток ходишь, мебель не… Мебель драл? — строго спросил я. — Узнаю — ты не только без яиц, но еще и без хвоста останешься.

— М-р-р-р…

— Имя тебе надо, — авторитетно заявил я, — тебя как звали-то? Молчишь? Скучный ты! Будешь Оккупант! Сокращенно — Паня! Не смотри так, вернешься к хозяевам — снова начнешь носить гордую аристократичную кличку. А пока — Паня!

— Мяу! — философски согласился кот.

Я сам не заметил, как стал поглаживать пушного за ухом.

— Завтра ориентировки на тебя напечатаю, — пообещал я, — найду твоих хозяев, поговорю с ними о вреде кастрации и верну тебя по месту постоянного жительства. Не смотри так, мне некогда за тобой ухаживать, ты у меня одичаешь! И корм твой стоит как половина моей зарплаты.

Паня молча мурлыкал, подставляя под ласку то подбородок, то ухо.

Я расслабился, потянулся за пультом, когда в дверь кто-то постучал. Аккуратно так.

— Иди глянь, кто там пришел, — потребовал я у кота.

Тот, словно знал команды, соскочил на пол и поскакал к входной двери, задрав пушистый хвост кверху.

С тяжелым вздохом и я поднялся, открыл дверь, не заглянув в глазок, и ахнул.

— Что за прекрасную нимфу ко мне занесло? — умилился я. — Натусик, ты куда такая красивая?

— К тебе, — выдохнула она, — пустишь?

— Конечно! Мой дом — твой дом!

— Ты не меняешься… Ой, а кто это тут у нас? — засюсюкала Натусик, заметив Оккупанта.

— Паня, он же Оккупант, он же конь, — перечислял я, запирая дверь.

— Такой большой, — восхитилась Ната.

— Я такой, да!

— Да не ты! Паня твой. Иди поглажу, кис-кис.

Оккупант смотрел на Натусика и задиристо шевелил усами. А потом просто развернулся и гордо утопал в комнату.

Кажется, я понял, почему его выгнали из дома! Кто так гостей встречает, особенно таких, как Наташа.

— Чай, кофе? — промурлыкал я.

— Тебя! — выдохнула Наташа.

А потом просто отключила, скинув с себя плащ и оставшись в одном белье. Красном. И чулках с подвязками. На ней красовались черные туфельки на шпильке, удлиняя и так длинные ноги.

Я сглотнул и сделал шаг назад, договариваясь со своей совестью, которая умудрялась в такой ситуации робко шептать, что у меня подвиги! А если быстренько и с закрытыми глазами? Вроде, если не вижу, значит, и не было…

— Давай чайку, а? — хрипло предложил я, — только с работы, устал как бобик.

— Евгений, ты болен? — сочувственно поинтересовалась Натусик, кладя ладони мне на плечи.

— Здоров, как бык на корриде, — не согласился я, — просто это… Подвиг совершаю. Месяц воздержания у меня.

— Чего? — округлила глаза жгучая брюнетка и надула пухлые губки, накрашенные алой помадой.

— Долго объяснять, — махнул я рукой и взвыл, когда ладошка Наты переместилась на мой агрегат.

— Натусик, золотко, правда не могу. Я же совестливый. Обещал, значит, надо делать, иначе мужик я или нет?

А эта коза уже ловко и уверенно расстегивала мне ширинку!

Не то чтобы я часто пользовался своей совестью, предпочитая оставлять ее чистой и незамаранной, но слово свое я держал всегда.

Перехватил тонкое запястье Наты, отвел ее руку в сторону и почти зарычал:

— Подвиги!

— Какие подвиги, Громов?

— Двенадцать. Как у Геракла.

— Ты головой ушибся? — сочувственно склонила она голову набок, оголяя тонкую лебединую шею.

— Есть такое, — согласился я, — слово дал.

— У тебя девушка появилась? — развеселилась Натусик. — Ладно, черт с тобой, давай чай!

— Щас организую, — обрадовался я.

И совершил тактическое отступление в кухню. Щелкнул кнопкой чайника, оперся ладонями о кухонную тумбу и постарался успокоиться. Дышал ровно. Пять секунд на вдох и пять на выдох.

— А-а-а-а, — услышал я из гостиной и рванул с места на пятой скорости.

На пороге остановился, потому что мой новый жилец, он же рыжий оккупант, он же женоненавистник усатый, вздыбил шерсть и рычал, явно угрожая сидящей на диване Натусику.

— Паня, ты совсем охренел? — рявкнул я. — Снова хочешь без дома остаться, блюститель нравственности?

— Жень, я пойду, — со страхом глядя на кота, сообщила мне Наташа. — Ты бы ему намордник купил.

— Я его на пятнадцать суток к алкашам посажу, — пообещал я, — в воспитательных целях! Слышишь, рыжий? Будешь баланду хлебать вместо элитного корма!

Паня прижал уши к голове, задним ходом утекая в кухню. Развернулся и дунул под стол, снося по дороге табуретку.