Ульяна Соболева

Легенды о проклятых 2. Непрощенная

Ты песню о ней не пой в ночи.

Когда плачет она, наступает тьма.

Ты имя её никогда не кричи,

Замерзает от слез её вода.

Ты в глаза маалан не смотри, не смотри…

В волосах её мертвые вьются цветы

Ты прости ей грехи, прости, прости.

Она плачет о том, что не знаешь ты…

Глава первая. Одейя

Я шла, не торопясь, слыша скрип снега под ногами. Ужасающий оглушительный скрип и завывание ветра. Не могла оглянуться назад. Хотела и не могла. От боли сводило все тело судорогой, и рыдания раздирали изнутри. Такие жалкие и беспомощные рыдания, от которых, казалось, я разрываюсь на части. Иногда наши желания сбываются самым чудовищным образом.

Самым невероятным и издевательским, как будто кто-то их подслушал и, вывернув наизнанку, преподнес вам на блюдечке, и вы, истекая кровью, понимаете, что лучше бы они не сбывались, чем сбылись вот так. Я мечтала от него избавиться и сбежать, а сейчас уходила все дальше от Адвера и понимала, что меня тянет назад. Невыносимо и больно тянет обратно. С каждым шагом-надрыв до адской боли внутри, и я сдерживаюсь, чтобы не побежать. Быстро, сломя голову. К нему. Обратно. Валяться на полу рядом с ним и ждать…ждать одного единственного удара сердца, а потом…потом снова ненавидеть проклятого валласара…Потому что я, велиария Лассара, не имею права на иные чувства.

Мне даже казалось, что я не ушла. Что мне все это чудится, а на самом деле я лежу там, распростертая на ковре рядом с ним и трогаю все эти бесконечные шрамы на его лице. После того, как сняла маску, мы не сказали друг другу ни слова. Он оседал на пол, и я вместе с ним, цепляясь за сильные плечи, погружаясь в эту едкую боль в его глазах, захлебываясь ею, чувствуя, как она меня душит, завязывается веревкой на шее, перекрывая кислород. Он до последнего смотрел мне в глаза, а я до последнего хаотично гладила его лицо и тихо выла, как раненая волчица. Страшным низким звуком. Никогда раньше не думала, что человек способен его издавать, и когда поняла, что это я, мне стало жутко. Пальцы трогали и трогали его «улыбку» — оскал смерти, который казался таким чудовищным, который ввергал людей в суеверный ужас и панику. После меча Ода Первого никто и никогда не выживал. Только восставшие из мертвых могли носить такие шрамы, но я не верила в восставших, а люди были слишком зомбированы легендами и поверьями. Я никогда не боялась того, что скрывалось под маской… я боялась того, что скрывалось у него под кожей, в венах, в сердце и в крови. Любить не страшно…страшно не знать, кого ты любишь. И я боялась любить Рейна Дас Даала и все же любила. Второй раз… и опять его же. Я выбирала именно этого мужчину дважды в своей жизни: и будучи совсем наивной девочкой, и став взрослой женщиной-воином. Теперь я точно знала, что именно чувствовала к меиду в железной маске и за что так яростно его ненавидела — за то, что не имела права любить его.

Почему они говорили, что он уродлив…мне он казался таким же красивым, как и десять лет назад. Они не портили его. Шрамы. Они лишь были доказательством того, насколько его искалечила судьба. Нас обоих. Ужасающая правда о том, кто он такой. С кем я проводила тогда свои ночи, в кого влюбилась юная велиария Лассара — в кровного врага своего народа. Какая насмешка судьбы! Издевательская ирония. В то время, как наши отцы думали о том, как уничтожить друг друга, их дети сходили с ума от страсти. У нас не было никакого морального права на эту любовь. Нет его и сейчас… и никогда не будет. Ненависть и океаны крови вечно будут стоять между нами непреодолимым препятствием.

Разум подбрасывал воспоминания…Неизменная маска меида повсюду, как тень, где бы я ни была. Да, он не нарушил своей клятвы в отличие от меня. А я…я нас предала. Я перестала быть собой… я стала той, кем была рождена — дочерью Ода Первого, жаждущей смерти каждого валласара. Только сейчас я уже не знала, какая из этих женщин настоящая, маалан или Одейя дес Вийяр. Мне казалось, что каждая из них по-своему настоящая. Одна оплакивала свой народ и каждого погибшего воина, а вторая билась в агонии на груди умирающего валласара и проклинала войну и вражду двух государств. Проклинала себя за то, что смогла сдержать клятву, данную своему народу.

Я тогда бросилась прочь из комнаты, вниз по ступеням в келью Сивар. Умолять дать ему противоядие. Отчаяние сводило меня с ума. Я валялась у нее в ногах, впиваясь в железные прутья пальцами, и предлагала взять взамен что угодно. Даже мою жизнь. А она качала головой и говорила, что это невозможно. Она не посмеет тронуть ниаду. Баордка гнала меня прочь. Где-то краем сознания я понимала, что она права. Надо бежать отсюда как можно скорее, как можно дальше, потому что меня раздерут на части, как только узнают, что я натворила…Там, за стеной, ждет свобода и тысячное войско моего брата, готовое свергнуть Валлас. Но я не могла уйти.

Я не могла его оставить там одного. Моя ненависть, моя нетерпимость не дала мне увидеть правду. Люди слепы в жажде мести. Они смотрят глазами ярости на всё, что их окружает, и ярость искажает восприятие. Отец всегда говорил, что эмоции — извечный враг в любой войне. Я же превратила их в оружие против того, кто любил меня. Но разве что-нибудь изменилось бы, узнай я его раньше? Разве не стояли бы между нами реки крови, убитый брат и мои растерзанные воины? Разве не дала я клятву уничтожить проклятого меида при первой же возможности? Слишком многое стояло между нами и будет стоять всегда. Мы враги и останемся ими навечно. Это впитано с молоком матери.

— Уходи, я сказала. Уходи. Все не такое, как тебе кажется, а Сивар не имеет права говорить. Поздно теперь! Прочь отсюда! Прочь из Валласа!

Сивар трясла грязными сальными волосами и тыкала указательным пальцем на выход из кельи.

— Я убила его! Я…не знала, кто он… и убила его! Из-за тебя! Ты дала мне яд! Ты дала мне две дозы, проклятая старая ведьма! Ты должна спасти его!

— Уходи! Ты сделала то, что должна была сделать. То, чего хотела! Этого не изменить и не исправить!

— Ты можешь исправить! Я знаю, что можешь! НЕТ! Я не уйду! Я утяну тебя за собой. Я останусь здесь и скажу, что ты дала мне яд, что ты подговорила меня, и мы будем гореть вместе на соседних кострах.

— Иллин покарает Сивар, если она не будет молчать.

Ведьма сделала шаг к решётке, и ее белесые глаза вдруг стали затягиваться черной пеленой, заменившей туманную светлую.

— Разве Сивар не хочет жить?

— Сивар сделала всё для ниады. Сивар — преданная слуга Иллина. Сивар дала ниаде то, что она хотела, а значит, то, что хотел Иллин.

По коже пробежали мурашки. От понимания. Она знала. Она предвидела мой поступок! Я прижалась к решётке и прошептала:

— Чья слуга? Что ты несешь, старая ведьма?! Если он умрёт, твоя смерть будет в сотни раз мучительней. Я клянусь тебе. Ты не спасешь меня. Я останусь здесь, а ты вместе со мной и твой Иллин, или кому ты там поклоняешься, сожжет тебя заживо!

— Сивар здесь ни при чем. Она будет молчать. Ниада сама сделала свой выбор.

Она не смотрела на меня, беззвучно шептала свои молитвы или проклятия. Я изо всех сил дернула решётку.

— Дай мне противоядие…заклинаю. Я должна убедиться, что он жив…и я уйду. Клянусь, уйду. Ты ведь этого хотела? Чтоб я ушла?

Ведьма запрыгнула на решётку, как дикое животное, цепляясь когтями за сетку и дыша зловонием мне в лицо, но я даже не пошевелилась.

— И тогда ты уйдешь? Клянееееешьсяяя? Не лги старой мадоре!

— Клянусь! Я уйду!

Сивар протянула скрюченный палец и провела им по моей щеке, цепляя длинным когтем слезу, рассматривая на тусклом свету от свеч, на ее уродливом лице отразилось недоумение.

— Когда заплачет ниада слезами кровавыми по Безликому убийце, придет Хаос на землю и баорды обретут свободу. Легенда…сбывается? Быть этого не может! Так гласило пророчество Ягора, великого жреца, да упокой звезды его душу! Но никто не верил…его считали безумцем…а они кровавые…твои слезы.

Облизала палец и склонила голову набок, её глаза вдруг приобрели самый обыкновенный янтарный цвет, заставив меня вздрогнуть от того, что ведьма впервые посмотрела прямо на меня. «Свободааааа» — зашипела она, раскачиваясь на решётке в каком-то жутком танце, а потом вдруг снова впилась в меня осознанным цепким взглядом.

— Есть способ…Только связь эту между вами уже будет не разорвать…никогда. Запомни — никогда! Вечно привязана к нему будешь. Добровольно! И не будет вам покоя обоим ни на небе, ни на земле… и вместе не быть никогда. Выть от боли станешь, проклятая и никем непрощенная! Даже им…Иллин отвернется от тебя, и гнев его будет страшен. Он покарает тебя. Согласна отречься, ниада?

Ее слова гудели в голове, как колокольный звон, вместе с закипающей кровью и бешено бьющимся пульсом. Чего мне уже бояться? Пророчеств Сивар? Легенд? Я никогда в это не верила. Люди слишком суеверны, а баорды вообще безумны. Иллин? Где он? В каком углу этого проклятого мира прячется? Никому я не принадлежу больше.

— Согласна.

На тонких губах-прорезях появилась жуткая улыбка. Она разделила лицо ведьмы напополам, как порез лезвием кинжала, в приоткрытой пасти шевелился кроваво-красный язык. Я невольно содрогнулась от волны омерзения. Баордка предвкушала что-то неизвестное мне. Она тряслась от этого предвкушения, и ее глаза сверкали в темноте, как у бешеной кошки.