Пересказ глупым человеком того, что говорит умный, никогда не бывает правильным, потому что он бессознательно превращает то, что слышит, в то, что он может понять. Я предпочел бы, чтобы мои слова передавал мой злейший враг среди философов, чем друг, несведущий в философии. Поэтому мы не можем принять то, что говорит Ксенофонт, если это включает какой-либо трудный вопрос в философии или является частью аргументации, направленной на то, чтобы доказать, что Сократ был несправедливо осужден [Russel, History of Western Philosophy, p. 82. (Рус. пер.: Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней. 7-е изд. — М.: Академический Проект, 2009. С. 115. — Прим. ред.)].
В целом тезис Рассела кажется убедительным, однако он излишне суров к Ксенофонту [Howland, Xenophon's Philosophic Odyssey; Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 99–100; Morrison, On Professor Vlastos's Xenophon.]. Оставленные последним воспоминания о Сократе открыты для разнообразных трактовок и по-своему умны — как попытки либо защитить Сократа, либо раскрыть те стороны его личности, которые проигнорировал Платон [Cooper, Reason and Emotion: Essays in Ancient Moral Philosophy and Ethical Theory. См. также мнение Дональда Моррисона: «В заслугу Ксенофонту-писателю можно поставить то, что ему удалось обмануть профессора Властоса, заставив думать, будто его Сократ был слишком благочестив для выдвинутого против него обвинения» (Morrison, On Professor Vlastos's Xenophon, p. 19).]. Но, конечно, следует помнить, что Ксенофонт все же был военным, а не философом; в нынешние времена он действительно покажется большинству из нас скучноватым. Впрочем, это может оказаться и его сильной стороной. Если мы хотим представить Сократа таким, каким он был на самом деле, — если нам требуется отчет, — то не мешало бы запросить его у человека жесткого и скучного. Приключения Шерлока Холмса лучше опишет доктор Ватсон, чем какой-нибудь другой Холмс.
Между тем даже те, кто считает, что в платоновских диалогах Сократ изображается исторически верно, признают, что Платон обладал немалым литературным талантом. И хотя в этом таланте им видится подспорье, одновременно он заставляет и понервничать — причина указывалась выше: из гениев получаются неважные репортеры [В работе «О Ксенофонте профессора Властоса» Моррисон пишет: «Учение о дружбе, изложенное Сократом в интерпретации Ксенофонта, было не настолько скучно, чтобы не вызвать интереса, — напротив, оно было новым, увлекательным и мудрым. А вот гений и характер Платона потребовали бы взять это учение и сделать еще более радикальным, еще более захватывающим, но одновременно нереалистичным, гипертрофированным и ложным» (Morrison, On Professor Vlastos's Xenophon, p. 18).]. Платон был достаточно талантлив для того, чтобы выдумать Сократа, причем нельзя исключать, что именно так он и поступил [Рассел Б. История западной философии. С. 116.].
Суд над Сократом. Теперь надо затронуть еще несколько сюжетов, связанных с проблемой Сократа. Мы уже убедились в том, что специалисты, считающие платоновского Сократа подлинным, нередко прибегают к следующему аргументу: поскольку многие из платоновского окружения знали Сократа лично, это обязывало Платона описывать его точно. По мнению Грегори Властоса, такой ход мысли особенно применим в отношении «Апологии», где Сократ защищает себя перед судом. На этом процессе присутствовали сотни афинян. Платону необходимо было изобразить своего персонажа так, чтобы они посчитали его убедительным. «Если мы с этим согласны, — пишет Властос, — то проблема источников оказывается решенной. Ибо тогда мы можем принять "Апологию" за пробный камень для правдоподобности мыслей и характера Сократа в других ранних диалогах Платона» [Vlastos, Paradox of Socrates, p. 4.]. Подобный вывод, однако, представляется скоропалительным. Ведь «Апология» не похожа на прочие диалоги. По большей части это вообще не диалог — по большей части это речь. Нетрудно предположить, что Платон действительно описал это событие более или менее точно, после чего отправил своего вымышленного Сократа в другие приключения, для которых не имелось сопоставимой исторической основы.
Если Платон написал «Апологию» с элементами литературного вымысла, это тоже не удивило бы нас. Как известно, Ксенофонт тоже написал о суде над Сократом, и его изложение отличается от платоновского. Каждый из них мог позволить себе отойти от исторической точности ради репутации своего учителя. И нам стоит задуматься, почему. Некоторые исследователи пришли к выводу, что суд над Сократом в значительной степени имел политическую подоплеку [Waterfield, Xenophon on Socrates' Trial and Death; Shorey, What Plato Said, p. 33. Ср.: Grote, Plato and the Other Companions of Soсrates, vol. 1, p. 281; Brickhouse and Smith, Socrates on Trial, p. 2–10.]. Проиграв в 404 г. до н. э. войну со Спартой, Афины оказались под властью Тридцати тиранов — группы олигархов, благоволивших спартанцам. Их правление, продлившееся меньше года, оказалось довольно кровавым: сторонников демократии не только ссылали, но и казнили. Между тем Сократ все это время оставался в Афинах [В «Апологии» (21а) Сократ упоминает сторонника демократии Херефонта; этот человек, говорит он афинянам, «разделял с вами изгнание и возвратился вместе с вами».]. Лидером Тридцати тиранов был один из его учеников по имени Критий; философ был знаком и с другими из тиранической тридцатки. Крития убили во время восстания, покончившего с его режимом. Суд над Сократом состоялся четыре года спустя. Мыслитель мог попасть под амнистию, освобождавшую граждан от судебного преследования за какую-либо причастность к преступлениям предыдущего режима, но материалы других судебных разбирательств того времени свидетельствуют, что политические претензии с легкостью обращались в преследования за «нечестие» [Waterfield, Xenophon on Socrates' Trial and Death, p. 282–283.]. Это объясняет знаменитую реплику оратора Эсхина, брошенную полвека спустя: «Когда-то, афиняне, вы казнили софиста Сократа за то, что он оказался наставником Крития, одного из Тридцати, ниспровергнувших демократию» [Эсхин. Против Тимарха, 1.173.].
Причина, по которой Сократа судили и казнили, — сложнейший вопрос, и я коснулся лишь одной его грани. Некоторые ученые отклоняют политические трактовки процесса, предпочитая опираться на версию платоновской «Апологии» [Irwin, Review: Socrates and Athenian Democracy.]. Для внесения окончательной ясности нам не хватает прямых свидетельств, поэтому к каждой точке зрения нужно относиться ответственно. Возможно, исторический Сократ был мудрым и благородным философом, чересчур честным для своего времени; возможно, он был своеобразным лидером секты, учившим своих последователей презрению к демократии и воспитывавшим будущих тиранов. В любом случае каждая из политических интерпретаций должна, по крайней мере, предупреждать нас о риске того, что ученики Сократа облагораживали и мифологизировали его образ.
Последовательность. Исследователи единодушны в том, что диалоги существенно отличаются друг от друга, но в большинстве своем они примерно одинаково видят список тех диалогов, где запечатлен сократический метод. При этом к настоящим сократическим диалогам принято относить прежде всего самые ранние. Но какие из диалогов были написаны раньше остальных и как установить это?
Ни один из платоновских диалогов не имеет датировки. Попытки расположить их по порядку стали предметом сотен исследований; автор одной из работ на эту тему насчитал 132 предложенные последовательности [Thesleff, Studies in Platonic Chronology.]. Во многих исследованиях использовалась стилометрия — изучение небольших стилистических изменений в диалогах, которое показывает, какие из них написаны приблизительно в одно и то же время. Но подобные изыскания не дают результата, если (как считают многие) Платон на протяжении жизни не раз возвращался к ранее написанным текстам и редактировал их либо если стилистические изменения были преднамеренными, а не неосознанными. Кроме того, стилометрия требует предварительных решений — как правило, касающихся тематических аспектов, — о том, какие именно диалоги следует брать за отправную точку. Дискуссия о последовательности диалогов поражает затраченными в течение веков усилиями и почти полным отсутствием консенсуса. Фактически договориться удалось лишь относительно пары довольно расплывчатых групп. Такой результат, впрочем, вполне в духе Сократа. Процесс исследования может быть поучительным, даже если не дает ответов.
Что касается упомянутых групп, то разделение всего массива диалогов на «ранние» и «поздние» сегодня принято большинством специалистов в качестве рабочей гипотезы [Обсуждение обстоятельств, способствующих неопределенности в этом вопросе, см.: Annas, What Are Plato's "Middle" Dialogues in the Middle Of?; Kahn, Plato and the Socratic Dialogue.]. Ранними диалогами обычно считаются следующие тексты, расставленные здесь в алфавитном порядке: «Апология», «Гиппий больший», «Гиппий меньший», «Горгий», «Евтидем», «Евтифрон», «Ион», «Критон», «Лахет», «Лисид», «Протагор» и «Хармид». Многие добавили бы к этому списку и первую книгу «Государства», которая, как считается, была написана раньше, чем остальные книги этого диалога, а также, возможно, «Менексена». Моя книга в основном опирается на диалоги из этого списка, но иногда мы будем обращаться и к более поздним диалогам, проливающим свет на обсуждаемые вопросы, в особенности к «Теэтету», но также и другим. Так или иначе, но в нижеследующем повествовании будет упомянута бóльшая часть диалогов. По моему мнению, сократический метод в значительной мере был создан Платоном, так что комментарии ко всему его творчеству помогут нам лучше его понять.
Единство против развития. Приведенная выше аргументация перекликается с еще одной дискуссией о том, как правильно читать Платона. Некоторые придерживаются позиции, которую можно назвать унитаристской: по их мнению, диалоги следует читать так, как если бы они были главами книги, завершенной одномоментно [Первоначально унитаристский взгляд ассоциировался с Фридрихом Шлейермахером, немецким философом, опубликовавшим в начале XIX в. влиятельное исследование о Платоне. В науке ХХ в. более или менее унитаристские воззрения представлены в следующих трудах: Kahn, Plato and the Socratic Dialogue, p. 38–40; Friedlander, Plato, p. 162; Shorey, Unity of Plato's Thought. См. также комментарий к последнему из этих текстов: Sprague, Platonic Unitarianism, or What Shorey Said.]. Если между ними и есть различия, то из этого не стоит заключать, будто бы изменился сам Платон. В рамках указанного подхода предполагается, что за различиями стоят лишь литературные решения автора — либо потому, что подобное кажется вполне вероятным, либо же потому, что это самое конструктивное из доступных предположений. Читатели, руководствующиеся таким убеждением, склонны думать, что Платон довольно рано создал свою философию, а затем всю жизнь ее тем или иным образом выражал [См. мнение Пола Шори: «В целом Платона можно отнести к типу мыслителей, чья философия сформировалась в ранние зрелые годы» (Shorey, Unity of Plato's Thought, p. 88).]. Описанному подходу противостоит так называемый девелопменталистский взгляд на диалоги; он предполагает, что Платон менял свои воззрения на протяжении своей жизни и в его творчестве это отражено. Девелопменталистский подход естественно (но отнюдь не обязательно) сопутствует идее о том, что в ранних диалогах перед нами предстает исторический Сократ, а в более поздних диалогах мы его не видим.
Рабочие предположения. По большей части эта книга опирается на те предпосылки, которые разделяются большинством историков античной философии. Во-первых, метод Сократа наиболее ярко представлен в наборе диалогов, написанных Платоном, скорее всего, в самом начале творческого пути. Во-вторых, эти «ранние» диалоги демонстрируют нам, пусть даже приблизительно, как действовал сам Сократ; поэтому я буду писать «Сократ говорил то-то» или «Сократ поступал так-то». Даже если предположить, что Сократ, представленный в ранних диалогах, остается лишь литературным персонажем, придуманным Платоном, то его подходы и его идеи все равно останутся непохожими на те, что мы видим в «поздних» диалогах. Было бы удобно как-либо различать их. Поэтому говорить так, как если бы ранние диалоги отражали слова «Сократа», а не Платона, полезно даже в том случае, если мы не слишком в этом уверены.
