Вадим Агапов
Ночной обход
Пролог
Эта история произошла одиннадцать… нет, уже двенадцать лет тому назад. К счастью, большинство участников тех событий живы и здоровы, и, чтобы не ставить их в неловкое положение, мне пришлось изменить все имена, фамилии и даты. Поэтому возможные совпадения — это лишь совпадения.
Только один факт был выдуман и не соответствует действительности. Да простят меня (и поймут) мои коллеги, которым и посвящена эта книга! Конечно, я помню, что при асистолии электроимпульсная терапия (дефибрилляция) не используется. Итак…
Глава 1
Незаметно наступала осень. Стремительно близилась ночь. Редкие фонари золотили листья деревьев. Я прижался лбом к холодному стеклу и вздохнул. Мест в реанимации не было. А больных в приемное отделение везли и везли. Вон очередная «Скорая», тревожными вспышками рассекая темноту, подлетела ко входу в «приемник». Сейчас начнут звонить и спрашивать про свободные места. Обернувшись, я нервно обвел взглядом реанимационный зал — все кровати были заняты. В полумраке мерцали мониторы, гудели аппараты ИВЛ и пиликал инфузомат, сообщая, что лекарство скоро закончится. А кого тут переведешь? Разве что послеоперационного?
Тут, конечно, зазвонил телефон. Сердце мое отреагировало тахикардией на Пятую симфонию великого немецкого композитора.
— Алло, реанимация, — невозмутимо ответила дежурная медсестра Анжела. Она сидела за столом, заполняя какие-то журналы. — Все поняла! — нетерпеливо оборвала она разговор и коротко сообщила мне: — Судорожный с остановкой находится в отделении! [Имеется в виду приступ судорог с остановкой дыхания. (Здесь и далее прим. автора.)] — А затем, крутанувшись на стуле в сторону коридора, она заорала так, что шевельнулся больной, находившийся под наркозом: — Паша! Подъем! В отделении «остановка»!
Послышался грохот — это медбрат, дремавший на каталке в коридоре, свалился на пол. Через мгновение он с дефибриллятором в руках пронесся в сторону выхода из реанимации.
— А чемодан? Вот черт! — завопила ему вслед Анжела и, схватив серый пластиковый кейс, ринулась за ним.
Я, вооружившись ларингоскопом, интубационными трубками разного диаметра, проводником и фонендоскопом, бросился в сторону черной лестницы — так было быстрее. Санитарка едва успела убрать ведро с водой, а через швабру я перепрыгнул. Два лестничных пролета — и я вбежал в соседнее отделение.
Полутемный коридор, несколько кроватей. Бегу к той, вокруг которой суетятся медсестра, доктор, какие-то люди. Расталкиваю, вижу полураздетого мужчину. Слышу: «Судороги… хрипел… не дышал…» Лицо синее. Пульс на сонной артерии редкий, но ощутимый. Затрудненный шумный вдох с жутким прерывистым стоном. Клонические подергивания кистей рук. Осторожно завожу ларингоскоп в ротовую полость больному. Чувствую, как Анжела надевает на меня защитные очки. Больной тут же кашляет, и стекла покрываются брызгами мокроты. Вот вход в гортань. Но голосовой щели не видно — там плотно застрял какой-то посторонний предмет розового цвета…
— Черт! Это зубной протез! — догадался я.
Я стал поддерживать клинком ларингоскопа язык и надгортанник больного, при этом кусок сломанного протеза чуть смещался кнаружи, давая воздуху проникать в легкие. От мышечного напряжения левая рука ныла.
— Режем горло? — возбужденно предложил молодой доктор и протянул мне скальпель.
Мне захотелось его пнуть.
— Нужен корнцанг, — пробормотал я, понимая, что вряд ли этот инструмент был в нашем кейсе.
И тут случилось чудо — Паша неожиданно извлек из своего бокового кармана кровоостанавливающий хирургический зажим:
— «Москит» сойдет?
Захватив изогнутыми тонкими концами обломок съемного протеза, я осторожно стал тянуть его на себя… Черт! Скользкая пластмасса сорвалась. Но больной успел сделать полный вдох и выдохнул на меня не меньше литра воздуха, пропитанного перегаром. Я скривился от боли в левой руке и поморщился от неприятного запаха.
А протез немного изменил положение, показав мне коронку зуба, за которую я ухватился и стал тянуть…
— Надо было трахеотомию делать, — разочарованно произнес дежурный доктор, рассматривая извлеченный обломок.
— Харакири себе сделай, — вполголоса сказал Паша, обрабатывая «москит» антисептиком.
Помиравший вдруг открыл глаза и обвел нас изумленным и мутным взором. Неизвестно, что ему померещилось, но, откашлявшись и сплюнув, он шепеляво произнес:
— Валите от меня, черти! Хрен вам, а не Федька Щукин!
— Доктор, молодец! — похвалила меня медсестра, когда мы входили в реанимацию. Я приосанился. — Хорошо, что горло не резал, а то пришлось бы его к нам тащить, а у нас мест нет, — пояснила она.
— А откуда у тебя взялся зажим? — поинтересовался я у Паши.
— В нейрохирургии утром взял. В долг, — ответил медбрат.
— В долг, — усмехнулась Анжела и покачала головой.
— Все тихо! — доложила нам санитарка. — Как велели: всех впускала, никого не выпускала.
В коридоре сидела на стуле медсестра, как выяснилось, из отделения гинекологии. Она ждала нас, чтобы попросить в долг магнезию. А в реанимационном зале у поста медсестры стоял молодой доктор, он был в колпаке и в маске, а в руках держал какие-то бумаги.
— Просили вам передать, — сказал он и вручил мне пачку чьих-то анализов.
Я посмотрел — людей с такими фамилиями у нас не было.
— Это не наши, — покачал я головой.
— Да? — Он приподнял брови, темные глаза округлились. — Сказали «кардиореанимация».
— А мы «нейро». — Я устало присел на стол. — Вы здесь недавно работаете?
— Да, — кивнул он, — я новый врач из приемного отделения. Ну, тогда извините.
И он пошел к выходу.
Наступило затишье. Редкий момент в жизни отделения реанимации. Конечно, тишина стояла относительная: аппараты ИВЛ монотонно гудели, мониторы ритмично пикали, озвучивая правильные сокращения сердца, и негромко играло радио на сестринском посту. Может, это и не самые приятные звуки, но зато успокаивающие. Я окинул взором погруженный в полумрак реанимационный зал и удовлетворенно улыбнулся, поскольку нет для реаниматолога картины лучше, чем синусовый сердечный ритм на мониторе и пульсирующая кривая сатурации со значениями выше 93. Действует как море на курортника — умиротворяюще.
Самое время было бы пойти отдохнуть, но мое вечное переживание «а вдруг кто-то ухудшился?» заставило еще раз обойти всех больных.
На первой кровати лежала молоденькая студентка из универа. Бедные ее родители! Они приходили к ней дважды в день. В лучшем случае они успеют забрать ее домой. Позавчера ее прооперировали по поводу опухоли мозга, и пока мы «держали ее в наркозе». Опухоль была проявлением ВИЧ-инфекции, которой ее заразил бойфренд. «Он сейчас уже не наркоман, — говорила она родителям, — просто в юности баловался». Кстати, он ни разу не навестил ее. Я немного подтянул интубационную трубку.
Пациент номер два стал стабильнее. И это вселяло надежду. Молодой человек с тяжелым ушибом мозга. Месяц назад его сбила машина на пешеходном переходе. Месяц между жизнью и смертью. Месяц медикаментозного сна, без которого он сгорел бы как свеча от диэнцефального синдрома и других осложнений черепно-мозговой травмы. И вот вроде появился шанс выкарабкаться, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Правда, наукой ему уже не заниматься… Потрогав манжету на трахеостоме — не сильно ли раздута, я вздохнул и пошел дальше.
Третьей лежала бабушка с инсультом. После недели ИВЛ она стала дышать сама и даже двигать левой рукой, до этого парализованной. Я поправил ей носовой катетер для подачи кислорода — он отлетел от пластиковой бутылки из-под минеральной воды. Это было гениальное изобретение нашего доктора: дефицитные кислородные банки для увлажнения заменить на пластиковую тару.
— Мне дует, — тут же сообщила пациентка.
Я сделал поток кислорода чуть меньше и спросил:
— Так лучше?
— Как на даче, — пробормотала она.
Четвертым пациентом был доктор. Тоже с инсультом. И тоже с хорошей динамикой, что очень радовало. Он уже дышал сам и мог двигать руками и ногами. Его ежедневно навещали, многие звонили узнать о состоянии. Значит, человек хороший. Эх, если бы здоровье больного зависело от внимания окружающих, то наш коллега должен был уже бегать вокруг больницы…
А вот его сосед, находящийся на искусственной вентиляции легких уже больше недели, не будет ни бегать, ни дышать. Никогда. Фатальное кровоизлияние в мозг, несколько операций, глубокая кома и неблагоприятный для жизни прогноз. Остался только вопрос времени: когда остановится сердце? Постояв около него с ощущением бессилия, я двинулся к следующему пациенту.
Послеоперационный больной, лежавший на шестой кровати за ширмой, тут же открыл глаза.
— Доктор, — позвал он. — А вы видели, как меня оперировали?
— Нет, а что? — удивился я вопросу.
— Да просто хотел узнать… Мозги там в порядке? — И он осторожно потрогал забинтованную голову указательным пальцем.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся я и поправил ему дренаж. — Я читал данные о ходе операции, все в полном порядке, доктор ваш мозг даже не задел.
— Спасибо! — И больной с облегчением закрыл глаза.
Около седьмой пациентки я снова вздохнул. Молодая женщина выжила после кровоизлияния, но у нее формировалось вегетативное состояние, и все наши усилия не допустить этого были впустую…