Анжела сидела на своем посту за столом и заполняла очередной журнал.

— Доктор, идите спать, — не оборачиваясь, сказала она и негромко добавила: — Хоть мешать не будете.

Спать мне хотелось весь день, начиная с утра, часов с пяти, когда нас с женой разбудили соседи. Осень в Петербурге стояла теплая, окна на ночь мы не закрывали, позволяя свежему ветру с Невы заполнять нашу комнату. Кстати, с ветром и залетели вопли сограждан, возвращавшихся откуда-то под утро…

— Не до сна, — усмехнулся я. — Мне еще писанины… часа на полтора!

— Так идите и пишите! Хватит тут шариться, больных разбудите. — И она снова уткнулась в журнал. Перед ней на столе, словно статуэтка, стояла бутылка кока-колы.

«Капитан! Пока все спокойно!» — вспомнил я сквайра Трелони из нашего фильма «Остров сокровищ» и отправился в ординаторскую.

«Листы скорби» — так когда-то назывались истории болезней — немым укором громоздились на столе, напоминая одновременно Вавилонскую и Пизанскую башни. «Что может быть хуже заполнения листов осмотра, особенно ночью?» — задал я себе вопрос, но подходящего ответа не нашел. Навалились такая тоска и усталость… Я бросил взгляд на диван: старый, продавленный, вытертый, но такой притягательный, когда время за полночь, ноги гудят, а в голове полное отсутствие и мыслей, и эмоций. Словом, то состояние, к которому стремился Шри Ауробиндо со своими учениками.

«Полчаса!» — пообещал я себе, как Штирлиц, и вырубился раньше, чем закрыл глаза.

— Доктор, у нас «остановка»! — Голос медбрата, словно взрыв, прозвучал в моей голове.

Проснулся я, когда уже вбегал в реанимационный зал. В мозг иглами впивались звуки тревоги, издаваемые монитором. Медсестра сильно и ритмично давила на грудь больного, проводя закрытый массаж сердца. Это был доктор, которого я только что осмотрел! Что могло с ним произойти?! Медбрат Паша уже держал наготове ларингоскоп и интубационную трубку. Перехватив на ходу инструмент и бросившись к изголовью кровати, я отметил, что у пациента выраженный цианоз кожных покровов. Анжела на мгновение остановилась, давая мне возможность засунуть трубку в трахею, и после моего крика: «Качай, качай!» — продолжила сдавливать его грудную клетку. Я вдувал мешком Амбу [Устройство для проведения вентиляции легких.] кислородную смесь в легкие, пока Паша подкатывал аппарат ИВЛ, истошно вопящий тревожными сигналами. Пульса на сонной артерии не было, на мониторе ползла изолиния. Подключив больного к аппарату, я сменил Анжелу и продолжил ритмично нажимать на грудину. Мышцы рук уже ныли, я обливался потом. Медбрат включал дефибриллятор.

— Еще адреналин? — Анжела стояла со шприцом.

— Давай, давай! — Я бросил взгляд на монитор: изолиния убивала.

— Доктор, полчаса уже качаем, — сочувственно напомнил мне Паша.

— Да без толку. — Анжела стянула перчатки и вытерла мокрый лоб.

— Я тебе дам без толку! — прикрикнул я на нее. — Еще адреналин. Еще разряд…

Я и сам видел и понимал, что пациент умер. Он уже был мертвый, когда мы только начали его реанимировать. Все наши действия были напрасны, мы не могли его оживить.

Черт! Я стукнул кулаком по спинке кровати. Анжела с Пашей молча смотрели на меня. Затем Паша отключил ИВЛ и пиликавший монитор. Неожиданно настала тишина. Анжела перекрыла капельницу.

— Черт! — Я содрал с себя перчатки. — Как это могло случиться? Он же был самым стабильным из всех! — Слабость в ногах и тошнота заставили меня дойти до стула и упасть на него. — Вы это понимаете? Он единственный не мог вот так взять и умереть!

— Доктор, а я? — вдруг раздался испуганный голос с кровати, отгороженной ширмой. Послеоперационный больной проснулся и с ужасом наблюдал за происходящим.

— Не волнуйтесь, — ответил ему Паша, — доктор про больных говорит, а вы у нас уже здоровый. Так что не обращайте внимания, мы тут просто работаем, но уже закончили…

Я откинулся на спинку вертящегося стула. Мне было плохо. Сердце колотилось, проваливалось куда-то, и как сквозь пелену я слышал голоса — санитарки: «Доктор, поможете труп переложить? Он тяжелый»; медсестры: «Оставь доктора в покое — видишь, его самого надо реанимировать»; медбрата, обращавшегося к санитарке: «Угомонись, мы еще труп не подписали»…

Я заперся в ординаторской. Давно не было так скверно. Усевшись на диван, я уставился на стену напротив.

Был человек и нет… Что могло произойти? Я же его смотрел, перед тем как уйти, — никаких признаков надвигающейся катастрофы не было, он находился в сознании, стабильный… Чего я не заметил? Может, это тромбоэмболия? Ее-то не предвидеть.

Я ударил кулаком по подлокотнику. Внутри несчастного дивана что-то оборвалось. Все можно пережить, кроме смерти. Она приходит быстро, уносит безжалостно… Что за чушь я несу? Я почувствовал, как это «ужасаться ужасом безумным»…

Пациенты в реанимации умирают часто, и пора бы уже привыкнуть к этому. Трагедия случается тогда, когда умирают те, кто мог бы жить. Сколько ему было? Сорок? Я с трудом встал, прошел до стола, шаркая по стертому линолеуму, и взял его историю болезни. Тридцать восемь лет. Еще вчера я сказал его жене, что состояние улучшилось…

Пока я констатировал смерть записью в истории болезни и раздумывал, когда звонить жене пациента — лучше, наверно, утром, а не посреди ночи, — в ординаторскую заглянул дежурный нейрохирург.

— Привет! Я смотрю, у вас место освободилось? Мы сейчас «травму» в операционную берем, можно потом к вам? — деловым тоном поинтересовался он.

— Да, можно к нам, — кивнул я устало.

Жизнь должна продолжаться. И я снова вышел в реанимационный зал. Умерший пациент был уже переложен на старую железную каталку и накрыт черным, неприятного вида чехлом. Медсестра собирала шприцы, пустые ампулы, выключала инфузоматы. Медбрат снимал пластиковые шланги с аппарата ИВЛ. Санитарка обрабатывала пустую кровать… пустое место, где только что лежал живой человек, а скоро ляжет другой — новый пациент.

— Нейрохирурги травму берут оперировать, — сообщил я своей бригаде, — потом к нам привезут.

— Во сколько? — поинтересовалась Анжела.

Я пожал плечами.

— Слушай, а во сколько тревога сработала? — Мысли помимо моей воли возвращались к умершему доктору.

— Тревога? Вы меня, что ли, имеете в виду? — Анжела проходила мимо, но остановилась и посмотрела на меня с усмешкой. — Как заметила, так и закричала. — И она продолжила движение.

— Я имею в виду аларм, монитор! — с некоторым раздражением пояснил я. Нашла время шутки шутить.

— Аларм ваш не мог сработать, потому что больной не был подключен к монитору, — как само собой разумеющееся сообщила она.

— То есть как не был? — Я ушам своим не поверил.

— Вам лучше знать, — отозвалась Анжела и сварливо добавила: — Я, что ли, выбираю, кого к монитору подключать?

— Да я лично к нему подсоединял электроды! — Я вскочил и подошел к прибору.

— Не знаю, куда вы там и что подсоединяли, но монитор был подключен к соседу! — отрезала она.

— Такого не может быть! — Я включил злосчастный монитор и стал смотреть графики, отражавшие последние часы жизни умершего пациента. — Смотри! — Я ткнул пальцем в экран. — Вот, он «остановился» в два часа ночи! А вот мы начинаем его реанимировать…

— Это мы с Пашей перекинули электроды на него, — спокойно сообщила Анжела. — Меня срубило… Ну да, виновата. — Она выставила ладони перед собой. — Но всего на несколько минут…

— Ты его проспала! — Я зажмурил глаза. Что-то подобное я и ожидал.

— Слушайте, — воскликнула она обиженно, — я тоже человек! Ну, заснула. Спала от силы пятнадцать минут…

Я всплеснул руками:

— Да за это время тут все могли… Почему ты Пашу не посадила на пост, прежде чем завалиться спать?

— Я не заваливалась! Я даже из-за стола не вставала. Меня просто вырубило! Очнулась и сразу пошла смотреть больных. — По ее тону было понятно, что виноватой она себя не считала. — Вижу, четвертый «остановился»! Я его сразу реанимировать начала, Пашу крикнула, он прибежал, мы электроды нацепили и…

— Скорее всего, он чуть раньше «остановился», — заметил вошедший в зал медбрат, — поэтому мы его раскачать и не смогли.

— Так! Тебя кто-то спрашивал? — накинулась на него Анжела. — Может, и раньше, но ненамного.

Я машинально нацепил на палец датчик пульсоксиметра. На экране зачастила сатурационная кривая.

— А у вас гипоксия, — заметил Паша, — 92 %. Может, кислород?

— Вероятно, вы его перестилали, — рассуждал я, глядя на них исподлобья, — отключили электроды, а потом по ошибке нацепили их на соседа. Так?

— Мы его перестилали до того, как вы подключали к монитору. Паша, скажи! — Анжела посмотрела на медбрата.

— Да, честное слово, — кивнул он, глядя мне прямо в глаза.

— Если бы мониторы были на всех больных… — начала Анжела, но я ее прервал:

— Если бы ты не спала…

— Я не спала! — возмущенно воскликнула медсестра и с оскорбленным видом направилась к выходу из реанимационного зала. Но тут же столкнулась с санитаркой.

— Кто бросил шприц в помойное ведро? — заголосила та, уперев руки в бока и загородив собой проход.

— Что, дура, что ли? — попыталась ее обойти Анжела.

— Я все доложу старшей сестре! — не унималась санитарка. — Вы шприцы выбрасываете в мусор, а надо…