Вадим Картушов

Стазис


Ангел мой в Соль-Илецке под слоем соли,
спит на руках у Лизы, не зная боли,
вены его лазурны, чиста рубаха,
губы его скульптурны под слоем праха,


губы его пурпурны, белесы брови,
фреской многофигурной, огнем и кровью
время его окружает, обходит с флангов
Навна, принцесса света, бессмертный ангел,


спит на руках у Лизы, уже не помня,
как мы ее зарыли в сырые комья,
как мы за ней ходили четыре года,
как мы о ней забыли — в момент ухода.

Дмитрий Мельников

Часть I

Эсхатон не туда

1

Синклер

Синклер шел по железнодорожным путям. Под ногами хрустел гравий. Синклер легко перепрыгивал через две шпалы. Иногда он замирал и прислушивался к лесу по обе стороны от железной дороги, сначала к левой стороне, потом к правой. Настороженно, но уверенно, как опытный сторожевой пес.

«Они до сих пор не любят железную дорогу», — подумал он.

Синклер поправил вещмешок. От прыжков тот сбивался и начинал больно стучать по боку. У вещмешка не было одной лямки. Синклер носил его вольным манером, как студент — сумку с книгами, закидывая то на левое плечо, то на правое. Вещмешок тяжелый, в нем консервы, патроны, миска, кружка, некоторое количество полезных безделушек и книги.

Оказываясь в новом городе, Синклер первым делом искал библиотеку. В основном это были городские библиотеки — крупные или небольшие, государственные или районные. Чаще всего заброшенные. Изредка удавалось наткнуться на искомое в Кочевьях. Некоторые кочевники собирали с собой библиотечку и возили повсюду. Кочевые библиотеки Синклер не любил. Чаще всего там была беллетристика сомнительного качества. В заброшенных городских библиотеках он мог просидеть несколько суток, выбирая чтение в дорогу.

Мелкий дождик застал врасплох. Синклер нахохлился и натянул самодельный капюшон из куска холщового мешка. Раньше это был довольно глупый капюшон, так как мешковина великолепно промокала под дождем. Но потом он обшил его кусочками брезента. Стало вполне сносно. Сверху не мокнет, снизу мягко. Правда, исколол себе все пальцы. Но мужчина обязан уметь шить, иначе будет выглядеть хуже отморозков с самого дна скверны.

— Утюгами, — сказал он и перепрыгнул с одного рельса на другой. — Матюгами. И смазными сапогами.

У Синклера были странные хобби. Например, он любил песни из разных старых фильмов.

— Все швыряли. И орали, — задумчиво добавил он. — И раздался вдруг. Печальный. Хруст серебряный. Прощальный. Умирающий хрустальный хруст. Хруст. Хруст. Хруст.

Он смачно пнул хрустящий железнодорожный гравий. Камешки взбрызнули волной и скатились по насыпи.

Впереди показался синий знак с белыми буквами «р. Скалба». От реки повеяло гнилостным запахом. Подул промозглый ветерок. Крупные редкие капли стали заливать лицо. Синклер поежился.

На автомобильном мосту через реку он увидел герб Хлеборобов. Герб был намалеван на картонке маркерами разноцветных веселых оттенков. Человечек на нем приветливо махал одной рукой, а другую упер в пояс.

Помимо веселого человечка, на гербе присутствовали четыре висельника. Машущий Хлебороб словно предлагал полюбоваться на них и разделить его радость. На заднем плане можно было различить схематично нарисованное пшеничное поле, солнце и странного вида коробки — видимо, комбайны. Внизу картинки шел девиз, стилизованный под славянскую вязь: «ХЛЕБОРОБЫ. МЫ ДАРИМ ТЕПЛО».

— Тот, кто. С хрустальной душой. Тот наказан. Расплатой большой, — проговорил Синклер.

Герб был приклеен к деревянному колу. Кол, что характерно для Хлеборобов, воткнули в голову висельника. Труп, еще совсем свежий, слегка покачивался от ветра на поржавевших фермах моста.

Часов шесть. Значит, недавно был патруль, поменяли вывеску. Или постовые держат запас?

Висельник задумчиво болтался на канате. На лице было написано легкое удивление, словно в кафе ему принесли не тот заказ. У него даже рот слегка приоткрыт, будто он уже готов был обратить внимание официанта на этот конфуз.

— Интересно. Чем пробили макушку. Прежде чем воткнуть? — задумчиво спросил Синклер. — Ледорубом? Пожалуй.

— Гвоздодером? — предположил голос из-за спины.

— Я знал. Вы там, — парировал Синклер. — Ваши засады. Становятся все прозаичнее.

— Это не засада, — обиделся обладатель голоса. — Это пост, мужик. Ты вступил на землю Хлеборобов.

— Я обратил внимание, — сказал Синклер, продолжая глядеть на висельника.

— Чего ты уставился на него? Это вор и негодяй, украл комбайн, набрал туда всякого добра со склада, еще украл двух баб и пытался на нем пробить периметр. Чтобы, значит, мы ломанулись заделывать, а на него бы забили. Он несет заслуженное наказание. Думаешь, мы жестокие придурки?

— Да что ты, — сказал Синклер. — Я думаю. Там четыре пиньяты. На вашем гербе. Никакой жестокости.

— Четыре чего?

— Такие штуки. Висят. Чтобы дети. Конфеты выбивали. Палками.

— Я тебе сейчас голову прострелю, — сказал постовой Хлеборобов.

— Можно повернуться?

— Нет, я не одет, — язвительно сказал постовой. — Съел, да? Сатирик, юморист. Пиньяты! Мы тоже умеем шутки шутить, понял, да, упырь сраный?

— Не надо так. Со мной говорить, — сказал Синклер без эмоций.

Постовой осекся, не успев развеселиться. Что-то в тоне Синклера дало ему понять, что говорить так действительно не стоит. От странных коренастых путников можно ждать любого дерьма. Например, что они окажутся профессиональными убийцами или родственниками князя.

— Ты можешь повернуться, — сказал он. — Подними руки. Назови свое имя и клан.

— Меня зовут Синклер. Клана нет, — сказал Синклер и повернулся.

Пост не внушал доверия. Главный, тот, что завел разговор, — рыжий, кудрявый и с семитской наружностью. Кожаный жилет, на груди нашивка с гербом Хлеборобов. Джинсы и высокие брезентовые бахилы. Под мостом прятаться в воде удобно. Несмотря на осеннюю промозглую погоду, руки голые, только на предплечьях длинные перчатки с раструбами. На плечах — татуировки.

«Щеголь, — подумал Синклер. — Решил бицепсами покрасоваться. Культурист. Сильный, но драться не умеет. Нож на поясе, а не на бедре. Сам правша, и нож с правой стороны. Автомат держит, как курсистка. Глазки бегают. Может пальнуть сгоряча. Лицо слабовольное. Плохи дела у Хлеборобов, если стали на посты отряжать любителей».

Двое остальных, в таких же клановых жилетах с нашивками, интереса не представляли. Стояли позади, руки на кобурах. Один более уверенный. Другой, помоложе, заметно нервничал.

— Вы братья? — спросил Синклер.

— Все люди братья, — торжественно ответил рыжий. — Ты не слишком дерзкий, дедушка? Через земли Хлеборобов без клана? Думаешь, мы тебя тут не пристрелим за красивые глаза? Мы пристрелим.

— Мой дедушка. Твоему дедушке. В рот не поместится, — сказал Синклер. — Решаем так. Я иду дальше.

— Дедушку моего не трогай, — сказал рыжий, видимо не совсем разобрав смысл сообщения.

Он набычился, готовый защищать семейную честь, но глаза нервно забегали. Человек без оружия дерзит человеку, который направил на него ствол, — и это на землях самого беспощадного клана вплоть до Урала. Здесь явно было что-то не так. Видно, что боец хотел еще многое сказать, но неожиданно агрессивный ответ его смутил. Он сдержался.

— Куда идешь? — спросил рыжий постовой. — Мы должны досмотреть твои вещи. И еще, это, ты должен заплатить налог. Взамен получишь транзитный номер на три дня. С ним сможешь пройти. Без него тебя на наших землях кончат. Надо успеть продлить, если не успел, тебя кончат. В города отдельный номер надо, зелененький, стоит дороже. Если в город с транзитом зайдешь, тебя кончат. Есть тебе, чем платить?

— Куда иду. Тебе неважно. Вещи не смотреть. Заплачу консервами.

— Сайра? — спросил постовой. — Это банок шесть надо.

— Горбуша, три банки. Армейская тушенка.

— Это дело! — оживился рыжий.

— Все. Давай городской номер.

— За городской добавить надо, — почтительно сказал рыжий.

Наличие армейской тушенки вызвало у постового неподдельное уважение.

— Галеты. Четыре штуки.

— Маловато, отец.

— Торговаться не надо.

На простоватом круглом лице старшего отразилась мучительная борьба. Синклер не сводил с него взгляда. С одной стороны, путник продолжал дерзить. С другой стороны, дерзить в ответ почему-то не хотелось. С третьей стороны, двое других постовых уже начали смотреть с недоумением — что это ты, мол, с ним церемонишься.

«У Горбача и Сереги нет такого чутья — на тех, кого злить не стоит», — подумал рыжий постовой. Что-то подсказывало ему — будь на месте старшего Горбач или Серега, все трое уже потихоньку сплавлялись бы по Скалбе со свинцом в различных частях тела.

— Нравишься ты мне, отец! Вот другого кого не пустил бы, а ты прям на душу лег! — воодушевленно сказал старший поста. — И говоришь по делу! Сказал — отрубил. Давай, мужик, ступай куда надо, мы возраст уважаем!

«Решил свести все на анекдотики и уважение к старшим, чтобы авторитет среди команды не потерять. И деликатно сделал вид, что забыл про шмон. Молодец. Может, и не догадается. Может, и выживет», — подумал Синклер.