— Вы так считаете? А то мы уже наслушались разных… мнений.

— Я думаю, работы Абедалониума заслуживают того, чтобы их увидело как можно больше людей.

— Спасибо.

— Это всего лишь моё мнение. — Феликс почесал кончик носа. — Владимир, я понимаю вашу загруженность, поэтому ещё пара вопросов, и мы расстанемся.

— Конечно. — Заместитель директора приободрился. — Я слушаю.

— Кто занимается выставкой в отсутствие Даниэля Кранта? Вы? — Вербин понимал, что вопрос может показаться слишком общим, поэтому уточнил: — Я имею в виду оперативное управление.

— Я в том числе, — кивнул Владимир. — Но мы с Даниэлем отвечаем за техническую сторону, включая юридические моменты. Что же касается творческой стороны, то у выставки есть куратор, выбранный, простите, выбранная лично Абедалониумом.

— Как интересно.

— Так положено — у каждой выставки есть куратор. Обычно это известный искусствовед, опытный и уважаемый. Но для выставки такого художника, как Абедалониум, даже этого недостаточно, предполагалось, что курировать её будет авторитетная, значимая, имеющая серьёзный вес персона. Мы подготовили список кандидатов, поверьте, очень короткий, но очень яркий, сильный список. Однако, к нашему огромному удивлению, Абедалониум написал, что курировать его выставку должна молодая художница Лидия Дабре.

— Абедалониум сам её выбрал?

— Именно так, — подтвердил заместитель директора. — Указания были весьма чёткими и недвусмысленными. А поскольку они стали единственным условием, которое Абедалониум выдвинул городу, нам пришлось согласиться. — Владимир поморщился. Возможно, припоминая последовавшие события. — Не буду скрывать — мы оказались в двусмысленном положении. Случился небольшой скандал, первый связанный с этой выставкой, но получивший огласку исключительно внутри творческого цеха. Как вы наверняка догадываетесь, многие заслуженные и весьма авторитетные люди искусства почли бы за честь стать куратором выставки всемирно известного художника. А многие, увы, не сомневались в том, что станут именно они. — На этот раз Владимир поморщился сильнее. — Поэтому назначение Лидии было воспринято почти как оскорбление. Мне пришлось пережить несколько неприятных разговоров, я почти поссорился с несколькими весьма заслуженными людьми, но к счастью… — Владимир сбился. — Ну, то есть вы понимаете, что я это образно… Так вот, к счастью, разразившийся скандал помог мне вывернуться из весьма неприятной ситуации, в которую меня загнал Абедалониум. Сильно помог. Теперь все эти уважаемые люди очень рады, что не стали кураторами выставки. А Лидии приходится делать хорошую мину при плохой игре.

— Вы можете нас познакомить?

— С Лидией?

— Да.

— Конечно. Она должна быть здесь.

Владимир ещё раз посмотрел на часы и быстро провёл Феликса в один из служебных кабинетов. Постучал, а получив разрешение, открыл дверь:

— Прошу.

И Вербин первым шагнул в комнату. И почти сразу остановился, присматриваясь.

Он ожидал увидеть современную художницу, как охарактеризовал Лидию Владимир, и, как позже признался себе, пребывал во власти штампов: в представлении Феликса современная художница должна была носить бесформенный, изрядно растянутый свитер крупной вязки, курить и говорить хрипло. Или носить яркую, вызывающую одежду с нарочито несочетающимися деталями и крупной бижутерией; ну и татуировки, конечно, куда без них?

Но он ошибся.

В кабинете Вербин увидел стройную женщину лет тридцати — тридцати двух, не более, облачённую в элегантный брючный костюм, белый топ с довольно большим, но не выходящим за рамки приличий вырезом и туфли на высоких каблуках. Короткие тёмные волосы гладко зачёсаны, большие серые глаза прячутся за тонкими стёклами очков в изящной оправе, макияж лёгкий, подчёркивающий, но не броский, создающий впечатление, что его нет и женщина выглядит так, как она выглядит, лишь благодаря природной красоте.

Если возвращаться к клише, Дабре больше походила на спонсора выставки, чем на её куратора — современную художницу.

— Лидия, позволь представить Феликса Вербина, детектива из Москвы.

— Детектива? — Она едва заметно улыбнулась. — Частного?

— Нет, казённого, — пошутил Феликс. — Я старший оперуполномоченный по особо важным делам. Московский уголовный розыск.

И мягко пожал протянутую руку.

— Очень приятно, полицейский Феликс. Наверное.

Ещё одна лёгкая улыбка.

— Лидия, ты не против, если я вас оставлю? У меня пара депутатов…

— Конечно, Володя, увидимся.

— Увидимся.

Заместитель директора исчез.

— Присаживайтесь.

— Спасибо.

— Вы по поводу этого ужасного скандала?

— Совершенно верно.

— Прислали на помощь?

— Ни в коем случае. Уверен, коллеги прекрасно справятся без меня. — Вербин раскрыл записную книжку. — Я расследую другое уголовное дело. Оно возбуждено в Москве, но может быть связано с этим… ужасным скандалом.

Он намеренно сделал короткую паузу перед тем, как повторить её слова. Лидия это поняла.

— Вы можете сказать, что это за дело?

— Убийство.

— Ужасно. И кого убили?

— Человека по фамилии Чуваев. Алексей Валерианович Чуваев. Вам о чём-нибудь говорит это имя?

— А должно?

Или Дабре действительно не слышала о Чуваеве, или была превосходной актрисой, но ничто в «реакции тела» не противоречило прозвучавшему ответу: взгляд, мимика, дыхание, жесты — всё говорило о том, что Лидия впервые услышала имя убитого в Москве… художника?

— Я приехал как раз для того, чтобы понять, знакомо ли оно хоть кому-то здесь?

— Могли бы просто позвонить, полицейский Феликс. — Она больше не улыбалась, но в тоне прозвучал намёк на иронию.

— В следующий раз — обязательно.

— Прекрасно. В таком случае…

— Как получилось, что Абедалониум выбрал вас на роль куратора?

— Разве мы не закончили?

— В любое мгновение по вашему желанию.

Он едва заметно пошевелил авторучкой, показав, что готов записать ответ. Или убрать авторучку и записную книжку. Несколько мгновений Лидия внимательно изучала Феликса, а затем уточнила:

— Особо важные дела?

— Да, — негромко подтвердил Вербин. — Они.

— Чем же этот Чувашин столь важен, что москвичи прислали такого волка?

Она не льстила, она сделала вывод.

— Чуваев.

— Непринципиально.

— Мы стараемся расследовать все совершённые преступления.

— Похвально.

— Как давно вы знаете Абедалониума?

— Как все мы — четырнадцать лет.

— Где вы познакомились?

— Полагаю, вы имели в виду: знаю как художника? Лично мы не знакомы. — Лидия непритворно вздохнула. Или она была великолепной актрисой. — А из-за… ужасного скандала мне приходится повторять эти слова едва ли не каждые десять минут.

— Простите, но я должен был уточнить.

— Конечно.

— Почему Абедалониум настоял на вашей кандидатуре?

— Потому что на него произвели впечатление мои работы.

— Он так сказал?

— Он так написал: и мне, и организаторам.

— Письмо у вас?

— Не здесь. Но, разумеется, я его сохранила: получить подобное признание от самого Абедалониума — большая честь. И очень громкое шипение за спиной. — Она снова улыбнулась. Причём улыбнулась так, словно происходящее её забавляло. — О письмах быстро стало известно, поэтому не удивляйтесь, услышав, что я — любовница Абедалониума.

— Вы прекрасно держитесь.

— Такова жизнь, полицейский Феликс: либо у тебя толстая шкура, либо приходится лебезить, чтобы получить то… что тебе сочтут нужным дать за услужливость и верность.

— Вам это не нравится?

— Я могу себе позволить толстую шкуру. А ещё я очень люблю творчество Абедалониума и сделала всё, чтобы представить его работы в самом выгодном свете.

— Что вы думаете о скандале?

— Из-за него в «Манеже» толпы, а из-за толп многие наши решения потерялись и полотна не производят того впечатления, какое должны производить.

Конец ознакомительного фрагмента