А сегодня утром Валентина Александровна не сняла трубку. Анна Вениаминовна позвонила несколько раз, после чего, охваченная неприятными предчувствиями, помчалась в соседний дом и нашла подругу в собственной кровати. Очень спокойную. Кажется, даже улыбающуюся.

Мёртвую.

Входная дверь заперта, следов взлома нет. Все окна закрыты, кроме настежь распахнутого окна спальни, но поскольку квартира старушки располагалась на пятом этаже, ближайшее дерево стояло метрах в трёх, а спуск по верёвке с крыши показался инспектору слишком фантастическим вариантом, Мартынов счёл вероятность убийства низкой. Расследовать, разумеется, тут ничего не придётся, но бумаги инспектор заполнял аккуратно, хоть и отвлекался на приходящие в Telegram сообщения, а когда закончил — поинтересовался:

— Простите, Анна Вениаминовна, совсем забыл спросить: у Валентины Александровны были домашние животные?

Пару лет назад невнимательный участковый оставил в запертой после смерти владельца квартире собачку, а поскольку родственники по каким-то причинам не стали торопиться со следующим визитом, собачка проголодалась и на второй день принялась громко выть. К несчастью для полицейских, этажом выше собачки проживал успешный блогер, который не преминул раздуть скандал, но основное внимание почему-то сфокусировал не на родственниках покойного, которым о существовании собачки было прекрасно известно, а на невнимательном участковом. Собачку, разумеется, спасли, а руководство довело до инспекторов необходимость уточнять, кто будет заботиться о домашних любимцах покойных.

Если таковые имеются.

— У Валечки была кошечка, Фрося, такая, знаете, беленькая, — рассказала Анна Вениаминовна. — Валечка тяжело переживала её смерть и много раз говорила, что никогда больше не заведёт животных. К тому же она понимала свой возраст и не хотела, чтобы после смерти кошечка оказалась никому не нужной.

«Что бывает очень и очень часто, — добавил про себя Мартынов. — К сожалению».

В комнате, как это часто бывает в домах старых людей, пахло лекарствами, и запах ненавязчиво усиливал слова Анны Вениаминовны: Валентина Александровна понимала не только свой возраст, но и состояние здоровья.

— Но пару недель назад Валечка рассказала, что к ней начал заходить кот.

— Кот? — переспросил полицейский.

— Кот, — подтвердила Анна Вениаминовна таким тоном, что с языка инспектора едва не сорвался пошлый и глупый вопрос: «Вы уверены, что это не кличка?»

— Валентина Александровна взяла в дом кота?

— Нет. — Старушка вновь вытерла платочком глаза. — Валечка рассказала, что встретила его случайно, во дворе. Ещё она говорила, что это очень ухоженный, самостоятельный и дружелюбный кот, который, видимо, недавно переехал в наш район…

«В смысле, его хозяева переехали…»

— …и теперь ходит и всё тут изучает.

— Большой кот?

— Валечка сказала, что большой. Он иногда приходил к ней вечером, и она его гладила. И ещё он ложился в ногах, потому что у Валечки они болели, а от того, что кот их грел, ей становилось легче.

— Валентина Александровна оставляла кота на ночь? — удивился Мартынов.

— Иногда. Если он не был против. Коты, знаете ли, сами решают, когда приходить и когда уходить.

— Ну, да, конечно.

Теперь стало понятно, почему Валентина Александровна оставила окно распахнутым, а не открыла только на «гребёнку».

Мартынов поднялся со скрипучего стула, жестом показав Анне Вениаминовне, чтобы она оставалась на месте, подошёл к окну, открыл его и оценил расстояние до дерева. Метра три, не меньше, но для кота — ерунда. Участковому даже показалось, что он видит на стволе следы когтей, но, поразмыслив, решил, что ошибся. В спальне лекарствами пахло меньше, наверное, из-за раскрытого всю ночь окна.

— На что вы смотрели? — спросила старушка, которая всё-таки не удержалась и прошла за Мартыновым.

— Прикидывал, сумеет ли кот допрыгнуть до дерева, — ответил участковый, возвращаясь за стол.

— И что?

— Сумеет.

— Это важно?

— Наверное, нет, — честно признался Мартынов. — Я просто никак не мог понять, почему Анна Вениаминовна оставила окно открытым. А теперь понял.

— Вы очень внимательны, — похвалила полицейского старушка.

— Делаю свою работу, — пожал плечами участковый. Помолчал и повторил: — Просто делаю свою работу.

* * *

— Стоило тебе уехать — прислали предварительную информацию о видеоролике, — Колыванов начал говорить сразу, едва услышав в трубке голос Феликса. — Предварительную и сугубо техническую.

— И что там? — Вербин переложил телефон из правой руки в левую, вытащил пачку сигарет и уцепился за одну губами.

— К сожалению, ничего, — огорчил Феликса напарник. — Видео смонтировано в одном из самых распространённых редакторов из нескольких разных записей и аудиоролика. Голос изменён, причём настолько качественно, что невозможно достоверно сказать, кто читал изначальный текст — мужчина или женщина… Ну, это мы и так знали. По всей видимости, использовалась пиратская копия редактора, так что узнать владельца невозможно.

— Как видео оказалось в Сети?

— С соблюдением всех мер предосторожности. Это всё, что специалисты могут пока сказать.

— То есть Кровосос всё-таки разбирается в цифровых технологиях? — протянул Феликс, припомнив слова Анзорова и свой на них ответ.

— Или ему рассказали, как правильно заметать следы.

— И он разобрался?

— Сам говорил, что Кровосос — товарищ аккуратный и педантичный. Думаю, он разобрался.

— Задержим — определим. — Вербин понял, что разговор заканчивается, и вернул сигарету в пачку. — Звони, как ещё чего узнаешь.

— Держи телефон под рукой.

— Шутник, — проворчал Феликс, проходя во двор, где они договорились встретиться с Патрикеевым.

Вербин любил бывать во Втором морге — по-другому его практически не называли, — в старом здании по переулку Хользунова, фасад которого украшала надпись «Анатомическiй театръ». Когда-то дом на Девичьем поле предназначался для Высших женских курсов, теперь же в нём, изрядно достроенном, располагались несколько кафедр Университета имени Пирогова. В том числе — кафедра судебной медицины. Внутренний двор Медицинский университет делил с Педагогическим, и в тёплые дни Феликсу доводилось наблюдать занятное смешение студентов: из анатомического театра они выходили покурить в окровавленной одежде, а из художественного факультета — перепачканные красками. Издалека не отличить, нюансы становятся заметны только вблизи.

А в нюансах всегда скрывается главное…

Но главное для Вербина сейчас заключалось в том, что во Втором морге работал Иван Васильевич Патрикеев — пожилой опытный эксперт, дотошный и в хорошем смысле занудный. Феликс очень обрадовался, увидев его в бригаде, и чтобы побыстрее узнать результаты, позвонил и договорился о встрече.

— Ты на этот раз раньше обычного, — с улыбкой заметил эксперт, пожимая Вербину руку. — Не терпится генералом стать?

— Не терпится убийцу поймать, — отшутился Феликс. — У меня отпуск из-за него накрывается.

— И премия?

— Это уж как получится.

— Получится, получится, у тебя «висяков» мало. Но отпуск и правда не повредит… собираешься куда?

— Меня тянет к тёплому морю, а Кри — в Териберку.

— Тогда надо сейчас ехать, пока в Териберке тепло.

— В Териберке тепло, а в тамошнем море — не очень.

— Потерпишь.

Они были знакомы больше десяти лет, ещё с тех времён, когда Вербин был совсем «зелёным» стажёром, и не то чтобы дружили, но относились друг к другу по-приятельски. При этом Патрикеев с первого дня говорил Феликсу «ты» — он мало кому выкал, а Вербин — только на вы, потому что Ивану Васильевичу такое обращение нравилось. О Криденс Патрикеев знал, даже в «Небеса» заглянул однажды — и одобрил: и бар, и девушку.

— Мне из СК звонили, просили не затягивать с выдачей предварительного заключения, — вернулся к делам эксперт. — Я собирался к вечеру написать, а ты уже примчался.

— Я всегда впереди всех. Даже впереди СК.

— И чего ты хочешь знать?

— То, что знаете вы.

— Для этого тебе придётся сначала многому научиться.

— То есть надежды никакой?

— Абсолютно. — Они рассмеялись, но на этот раз коротко, просто обозначили смех, после чего Патрикеев стал абсолютно серьёзен: — Девчонке лет двадцать пять — тридцать, не более. Брюнетка, причём абсолютно точно не азиатка, с вероятностью девяносто процентов — славянка, но точно скажу через несколько часов.

— Я видел, что у неё отсутствуют пальцы на правой руке, — припомнил Феликс.

— И на левой — тоже, — кивнул Патрикеев. — Очень аккуратно удалены болторезом. А лицо жертвы обезображено концентрированной кислотой. И хочу сказать, что кислоты преступник не пожалел.

— Ему важно не позволить нам идентифицировать труп.

— Похоже на то, — кивнул Патрикеев. — Мы, конечно, попробуем восстановить лицо, но на быстрый результат не рассчитывай. Как и на точный — преступник поработал очень качественно, стирал не только мягкие ткани, но и лицевые кости повредил.

— Когда были нанесены травмы?

— Ты умеешь задавать правильные вопросы, — одобрил Иван Васильевич. — Все травмы нанесены посмертно — преступник уродовал жертву после убийства.