Войдя внутрь, Вербин машинально посмотрел наверх, заметил зелёные глаза Бая и едва заметно улыбнулся.
— Лекс, привет! Ты сегодня рано. — Криденс подошла сзади, положила правую руку на плечо Феликса, а когда он повернулся — поднялась на цыпочки и поцеловала мужчину в губы. — Или просто забежал?
— Надеюсь, сегодня действительно рано — мне пообещали свободный вечер, — ответил Вербин, раздумывая, не поцеловать ли Криденс ещё раз, крепче, но сдержался.
— Какие планы?
— Мои планы — ты.
Об этом Криденс знала, но одно дело знать и совсем другое — слышать, как мужчина произносит эти слова. Произносит снова и снова. Произносит, глядя в глаза. Слышать, и улыбаться, понимая, что мужчина говорит искренне.
— Я освобожусь через час, не раньше, — извиняющимся тоном произнесла Криденс. — Сейчас приедут люди, с которыми обязательно нужно поговорить.
— Поставщики?
— Да.
— Я подожду.
— Спасибо.
— А как иначе? — Криденс кивнула, собралась отойти, однако Феликс слишком хорошо её знал, чтобы не уловить лёгкую грусть в голосе и удержал подругу за талию. — Что-то не так?
Она помолчала, а затем легко улыбнулась:
— Никогда не привыкну к тому, как легко ты меня читаешь.
— Я тебя не читаю, Кри, я тебя чувствую. И ты привыкнешь.
— Уже привыкла. Просто иногда… Иногда ты оказываешься слишком проницательным.
— Просто иногда мои вопросы оказываются неожиданными.
— Или так. — Криденс провела рукой по щеке Вербина. — Со мной всё в порядке, милый, а вот Прохор места себе не находит. Даже от сэндвича отказался.
— И что он делает?
— Бросил сэндвич в мусор, побродил по двору, похныкал и ушёл.
— Понятно.
— Я знаю, как ты к этому относишься… — начала было девушка, однако Феликс не дал ей договорить:
— Я знаю, как к этому относишься ты, Кри, и только это имеет значение.
Вербин не верил в приметы, карточные гадания и астрологические прогнозы. Жизнь и профессия сделали его человеком практичным, с изрядной долей цинизма, научили полагаться на факты, и только на факты, и потому интерес, который Криденс проявляла к мистическим совпадениям, предсказаниям и прочей магии, вызывал у Феликса недоумение. К счастью, её увлечение протекало в лёгкой форме, без личных экстрасенсов и постоянных походов к астрологу. Но в «знаки» девушка верила.
Что же касается Прохора, он был классическим московским юродивым. Не бомжом или бродягой, а именно юродивым — так, едва взглянув, назвала его Криденс, и все с нею согласились.
Юродивый.
Зимой и летом в одних и тех же обносках, словно не замечая смены времён года; то замыкающийся в себе, то говорящий со всеми сразу; немытый, нечёсаный, абсолютно неопределённого возраста; седой как лунь Прохор бродил по Москве, раздражая богатых понаехавших, несколько раз исчезал, оказываясь по их доносам то в психушке, то в полицейском «обезьяннике», но всякий раз возвращался на улицы — потому что до тех пор, пока в Москве будет оставаться хоть один москвич, юродивых трогать не будут.
Прохор бродил по всему городу, но с того мгновения, как Криденс громко и вслух назвала его юродивым, стал часто появляться у чёрного хода «Грязных небес». То ли почувствовал, что девушка не обидит, то ли потому, что Кри распорядилась его подкармливать. И тот факт, что вечноголодный юродивый отказался от еды, она сочла плохим предзнаменованием.
— Прохор уже бросал сэндвичи в мусор, и после этого обязательно случалась какая-нибудь неприятность.
— Налоговая приходила?
— Если бы только приходила. — Криденс вновь поцеловала Феликса, на этот раз — в щёку, и улыбнулась: — Я скоро. Постарайся сильно не напиваться.
— Я не могу напиваться — у меня серьёзные планы на вечер.
Она вновь улыбнулась, очень мягко, и направилась в кабинет, а Вербин вышел покурить, но не на улицу, а через чёрный ход на задний двор заведения, в переулок. И там обнаружил Прохора. Юродивый сидел на перевёрнутом ящике, обхватив себя руками, и мерно раскачивался, едва слышно подвывая. Глаза его были закрыты.
Феликс остановился в нескольких шагах от Прохора и щёлкнул зажигалкой. Обращаться не стал, он никогда не начинал разговор первым… да и не разговоры это были, поскольку спрашивать юродивого бессмысленно — нужно слушать и пытаться понять, что он хочет сказать. Или не слушать и не пытаться, тут уж каждый решает сам. Феликс Прохора слушал, но исключительно из вежливости, не воспринимая услышанное всерьёз. И не понимал, как к словам юродивого можно относиться без толики здоровой иронии.
Вербин выкурил сигарету — всё это время Прохор оставался в прежней позе и ни разу не открыл глаза, — потушил окурок и только собрался вернуться в бар, как услышал хриплый голос.
— Крови не будет! — сказал юродивый абсолютно спокойным и очень чистым голосом. У Прохора бывали моменты, когда он казался нормальным, и это был один из них.
— Что?
Вербин повернулся, убедился, что Прохор по-прежнему сидит с закрытыми глазами, но сказал себе, что юродивый наверняка приоткрывал их и увидел, кто вышел во двор.
— Кровь уже пролилась, крови больше не будет. — Прохор запустил обе руки в нечёсанные волосы, помолчал и закончил: — Но будет страшно.
— О чём ты говоришь?
— Кто-то замешал густую кашу на крови, которую забрал, — продолжил Прохор, как обычно, не обратив на уточняющий вопрос никакого внимания. — Замешал и поставил на огонь. И все, кто с ложкой, — кровью измажутся. А кто съест — кровью сблюёт… Хоть ложечку съест — сблюёт и умрёт проклятым! Такая она — на крови каша… кто попробует — умрёт проклятым… — Юродивый неожиданно открыл глаза и пронзительно посмотрел на Феликса. — Каша на крови — горькая. Кровь сладкая, а каша — горькая. Хоть ложечку съешь — умрёшь проклятым… Хоть ложку съешь!
Прохор вскочил, несколько раз топнул ногой и побежал со двора прочь. А остановившийся у чёрного хода Вербин подумал, что когда юродивый обращается к тебе, когда давит на тебя, пусть даже его торопливая речь походит на горячечный бред, — это производит сильное впечатление. И даже он, человек рациональный, прагматичный и циничный, не сумел остаться равнодушным.
«Кровь уже пролилась… Какая кровь? О какой каше говорил Прохор? Как эта каша связана со мной?..»
— Опомнись! — Впечатление оказалось настолько сильным, что Феликсу пришлось вслух приказать себе начать относиться к происходящему здраво. — О чём я думаю? О словах сумасшедшего? Какое отношение они имеют к реальности?
С точки зрения логики — никакого. Но равнодушным не оставили.
Феликс вернулся в зал, уселся за стойку напротив большого телевизора, и около него мгновенно появился бармен.
— Привет.
— Привет, Антон.
— Кофе?
— Эспрессо и на два пальца «Макаллана». — День завершался, и Вербин не видел ничего дурного в том, чтобы закончить его небольшой дозой крепкого.
— То есть как обычно?
— Ага.
Вербин не в первый раз завершал день в «Грязных небесах», и бармены точно знали, что после «небольшой дозы крепкого» продолжения не последует — Феликс умел останавливаться.
— Трудный день?
— Нормальный, — ответил Вербин, наблюдая за тем, как Бай поднялся, потянулся и стал медленно двигаться вдоль стойки.
— Как в Москве со злодеями?
— Почти всех поймали.
Феликс не видел необходимости скрывать от работников «Грязных небес», чем занимается, и спокойно относился к незлым шуткам и подколкам. Что же касается Антона — самого старого бармена заведения, — друзьями они не были, но Вербин выделял его среди остальных и в какой-то момент согласился перейти на ты.
— То есть мы можем спать спокойно?
— Вполне.
Бай добрался до телевизора, уселся справа от него, и, поднимая взгляд, Вербин теперь видел не только экран, но и ярко-зелёные глаза здоровенного сибирского кота. Кот зевнул ему в ответ, но взгляд не отвёл, смотрел не мигая. Секунд через десять Феликс кашлянул и отвернулся, в очередной раз сказав себе, что никогда не выиграет в «гляделки» у этой скотины. Довольная «скотина» беззвучно с этим согласилась.
— Можно спросить?
Предварительный вопрос означал, что основной может оказаться неприятным и Антон честно об этом предупреждает. Феликс молча кивнул.
— Когда ты вернулся со двора, то выглядел или растерянным, или расстроенным.
— Задумчивым?
— Или растерянным, или расстроенным, — повторил бармен. — Но если не хочешь — можешь не отвечать. Я честно извинился за вопрос.
За нормальный вопрос для нормального человека, заметившего, что его хороший знакомый чем-то расстроен. И потому Феликс ответил честно:
— Во дворе я встретил Прохора.
— Он же уходил.
— Значит, вернулся.
— И сказал тебе что-то неприятное? — догадался Антон.
— Какую-то ерунду, — попытался отмахнуться Феликс.
— Но она тебя зацепила.
— Да, услышанная ерунда меня зацепила, — признался Вербин. Помолчал и спросил: — А как ты относишься к тому, что говорит Прохор?
До сих пор они с Антоном этой темы не касались — повода не было, но сегодняшняя, хоть и короткая, но необычно яркая, надрывная речь не отпускала Феликса. Он понимал, что через час-два впечатление от услышанного уляжется, даже слова забудутся, но время ещё не прошло, слова звенели в ушах, вот Вербин и решил расспросить бармена.